Отражение (гет)

* * *

— Ты, должно быть, очень ею гордишься, — говорит с экрана телевизора Цезарь Фликерман. В этом году его волосы и кожа переливаются всеми оттенками красного и голубого.

Финник Одэйр ослепительно улыбается своей неповторимой улыбкой зрителям и поворачивается к Энни Кресте:

— Конечно, горжусь. Она была невероятно храброй.

— Действительно, храброй, — произносит Цезарь, и зрители вежливо аплодируют. Сказать больше нечего, потому что победитель Голодных Игр Энни Креста сошла с ума, и вызывает только жалость.

Все, что можно прочитать по лицу Финника, и есть жалость вперемешку с гордостью. Именно то, что и должен чувствовать ментор.

Но Джоанна знает его слишком хорошо. Она узнает это особенное выражение его лица и замечает кое-что новое в его глазах.

Она замечает любовь.

И, черт возьми, это ее убивает.

Китнисс Эвердин снова целует Пита Мелларка, и Капитолий бьется в экстазе.

Гейл знает Китнисс как облупленную. Они были лучшими друзьями, напарниками, дополняли друг друга так, как лук и стрелы дополняют друг друга.

Он уверен, что до сегодняшнего дня она не чувствовала к Питу ничего, кроме благодарности.

Но в этот раз все по-другому. Гейл знает ее слишком хорошо. Он узнает это особенное выражение ее лица и замечает кое-что новое в ее глазах.

Он замечает любовь.

И, черт возьми, это его убивает.

* * *

Кнут снова рассекает спину, и обездвиженное кандалами тело пронзает мучительная боль. Кровь багровыми реками стекает по оливковой коже, и это унизительно — но он не закричит. Животный рык срывается с губ, лицо искажено гримасой боли, но он не закричит.

Снова и снова они бьют Гейла кнутом, звук эхом разносится по площади.

Но он не кричит.

Они этого не получат.

Опять она промокла насквозь, и ее полуобнаженное тело пронзает разряд тока. Боль, которая раздирает ее изнутри, не похожа ни на что иное, и это унизительно — но она не закричит. Она промокла и замерзла, и желает смерти всеми фибрами души, но она не закричит.

Снова и снова они пропускают ток через тело Джоанны, одобрительные возгласы палачей эхом разносятся по камере.

Но она не кричит.

Они этого не получат.

* * *

Рори с ним не разговаривает.

Гейл и Китнисс больше не две половинки единого целого, потому что Прим погибла от бомбы Гейла. Рори сбегает, а остальная семья переезжает назад, в Дистрикт 12.

Хэйзел продолжает поддерживать связь со своим старшим сыном, но ничего больше. Это как-то противоестественно, искаженно, совсем непохоже на то, что было раньше. Правда, Хейзел старается. Она иногда звонит ему, но только потому, что считает, что должна. Потому что Гейл — ее сын, вот и все.

Он слишком сильно изменился — все изменились. Война ломает многое и многих. Не как ребенок, который уронил фарфоровую чашку, нет. Скорее, как гора, разваливающаяся по частям от ветра и времени. Это ничья вина. Так неизбежно случится, только никто не способен это предвидеть.

Через какое-то время Гейл просто перестает отвечать на звонки.

Ее семья с ней не разговаривает. Финник с ней не разговаривает.

Скорее всего, потому, что все они умерли.

Джоанна не принимает холодный душ и помощь бесполезных мозгоправов, которые «о ней беспокоятся». Они звонят, и звонят, и звонят, и мертвая тишина ее дома в деревне Победителей наполняется пронзительными трелями телефона. Все, что ей хочется — выйти на улицу и рубить деревья в лесах Седьмого Дистрикта. Но ровно до того момента, как она видит каждую свою жертву в натертой до зеркального блеска поверхности топора.

Поэтому она отвечает на звонки только для того, чтобы наорать на безразличных ей людей и заставить их заткнуться. Почему-то — непонятно почему — эти ублюдки не понимают намеков.

Через какое-то время Джоанна просто перестает отвечать на звонки.

* * *

Он устраивается на работу во Втором.

Гейл лучше других знает, что если охотник поймал в капкан дичь, именно он и должен убирать за собой кровь и заметать все следы.

Круглыми сутками Гейл занимается восстановлением Орешка, а также территорий вокруг.

Каждое утро его ждет новое задание, и Гейл полностью отдается работе.

И каждую ночь его ожидает новая девушка на одну ночь, и он полностью отдается ей тоже.

Гейл старается не думать ни о чем, но всегда только Огненная Девушка и никто другой стонет от удовольствия под его напряженным телом.

Спустя недели он смотрит какое-то глупое шоу по телевизору, когда раздается тяжелый стук в дверь. Прежде, чем Гейл успевает встать с дивана, дверь распахивается, и Джоанна Мэйсон входит в его жизнь.

— Надо же, потребовалась вечность, чтобы отыскать это место, — говорит она, швыряя чемодан на пол. — Надеюсь, ты не против, что я у тебя поживу.

И пока Гейл думает: «Какого хрена?», Джоанна шлепает по его крошечной квартире и приземляется на жалкое подобие единственного дивана.

Несколько минут спустя они жарко спорят по поводу проживания Джоанны у него. Но она лучше самого Гейла знает, как ему одиноко.

К его огромному удивлению, Гейл рад, что Джоанна распаковывает вещи и запихивает свою одежду в его шкаф.

Он замечает, что в воздухе пахнет ею, и, возможно, Гейлу это нравится.

Джоанна устраивается на работу во Втором.

Она лучше других знает, что если срубаешь дерево, то вместо него нужно посадить новое.

Круглыми сутками она разрабатывает планы этажей, консультирует по выбору древесины для строительства сейсмоустойчивых фундаментов.

Каждое утро ее ждет новое задание, и Джоанна полностью отдается работе.

И каждую ночь ее ожидает новый любовник на одну ночь, и она полностью отдается ему тоже.

Она старается не думать ни о чем, но всегда представляет океан Четвертого Дистрикта, когда теплая влага стекает по ее бедрам.

Спустя недели они с Гейлом ссорятся. Она не помнит, из-за чего, но это связано с Финником и Прим (и, конечно же, Китнисс).

— Вот почему у тебя никого нет, — зло бросает Гейл. — Никому ты на хрен не нужна. Все тебя бросают, как и Финник…

В глазах Джоанны мгновенно вспыхивает огонь. Точь-в-точь как тогда, впервые на арене.

— А тебя, конечно же, никто не посылал! Совсем никто, особенно когда ты взорвал ничью долбанную сестру, да?!

В первый раз они открыто заговаривают друг с другом о своих призраках. Это уже слишком.

Гейл вылетает из квартиры как ошпаренный, оставляя Джоанну выжженной дотла, истощенной. Она не знает, жалеет ли о том, что сказала. Война изменила в лучшую сторону даже саму Джоанну Мейсон. Пусть и совсем немного.

К ее огромному удивлению (или, может, нет), Джоанна рада, когда Гейл возвращается домой в 3:30 утра.

Она замечает, что в воздухе пахнет им, и, возможно, Джоанне это нравится.

* * *

Гейл Хоторн спит со множеством женщин. Быстрый и грубый секс только для того, чтобы забыться. На несколько секунд этого достаточно, прежде чем огонь снова возвращается в его мысли, не дает покоя.

(Забавно. Он влюбился в Огненную Девушку, и ее сестра сгорела дотла из-за него.)

Джоанна Мэйсон спит со множеством мужчин (и женщин). Быстрый и грубый секс только для того, чтобы забыться. На несколько секунд этого достаточно, прежде чем вода снова возвращается в ее мысли, не дает покоя.

(Забавно. Она влюбилась в Мальчика-из-океана, и именно вода снова и снова является ей в кошмарах.)

* * *

Гейл впервые целует ее на балконе жаркой летней ночью, когда воздух пропитан запахами дешевого пива и сгоревшего ужина. В постели же слышится аромат хвои и апельсинов, а еще жара тел.

Пахнет ими. И, возможно, и Гейлу, и Джоанне это нравится.

* * *

Джоанна сообщает ему новость сразу же после визита к врачу. Гейл не может подобрать слова, а Джоанне кажется, что тошнота рано или поздно ее прикончит.

Этой ночью нет ни разговоров, ни секса.

Утром же Гейл находит ее стоящей на балконе, в отчаянии до крови впивающейся ногтями в ладони. Гейл обнимает ее и шепчет, что никуда не уйдет.

Что не оставит ни ее, ни ребенка.

— К черту все, Хоторн. Мы слишком разные, чтобы хоть что-то получилось, — Джоанна старается говорить безразлично, но интонации голоса не скрывают спрятанной под равнодушием уязвимости.

Гейл, как и Джоанна, знает, что она врет.

— Не такие уж и разные, — произносит Гейл. Позже он смывает кровь с ее ладоней полотенцем, мокрым от влаги.

(Вода холодная, но в этот раз Джоанна не бежит от нее).