Бесконечное путешествие (джен)

Шумные волны бились об скалы и пеной накатывались на пляж, размывая песок и изредка принося с собой темно-зеленые водоросли. Длинные и не очень, они словно тянулись к сухому белому песку, больше походя на языки пламени. Безвольные и равнодушные. Их было слишком много в этом море, чтобы волны не помогли им выплыть на берег. Наверное, эти растения единственные, кто хотел оказаться по ту сторону воды.

Чаек здесь не было: давно никто не замечал ни их белых крыльев, ни наглых клювов, ни резких криков. Здесь никого не было, это место было давно брошено поселенцами, которые уплыли куда-то на север в поиске лучшей жизни. Чума этого острова их выжила, распространившись с мыса Марии до западной возвышенности дозорных — на этом месте возвышался большой и потертый временем маяк. Это высокое сооружение казалось недоступным: гротескное, выцветшее и одинокое. Сколько оно повидало в свое время? Скольких молодых мальчишек и несчастных холостяков выдержало в стенах? Ржавая дверь вечно скрипела, стоило ветру чуть задеть ее, словно завывание тех самых несчастных дозорных, остерегавших от вступления внутрь. А надпись сбоку черной краской, побледневшая, но все так же заметная, предупреждала:

«Ты не всевластен здесь»

Но Маяк не просто так казался непреступным: высокая трава выросла на его пути и вокруг него самого, совсем не позволяя приблизиться. Он казался чем-то отдалённым, суровым и неподкупным: может, люди и сбежали позорно, но он все равно вел свою службу на самом высоком выступе под палящим солнцем в компании шального ветра.

Северный товарищ любил блуждать по этим заброшенным местам, будь то пещеры или бывшие дома поселенцев. Животные тоже навсегда покинули эти края, когда мутировавшая чума коснулась и их, поэтому ветер единственный, кто касался выгоревших трав. Содрогал их, играл, срывал, он чувствовал здесь себя хозяином, тем, кто может делать все и которому никто не воспротивится. В порывах сил, он особенно любил наведываться в заброшенное поселение, снова и снова исследовать ветхие пустые дома. Влетая в один дом, он перелетал в другой и разбивался о третий в надежде уничтожить их, но эти дома, слабые на вид, проявляли стойкость, как русские во времена блокады Ленинграда. Что заставляло их стоять на ногах? Откуда они черпали силы? Ветер не знал. Он быстро терял интерес, предпочитая не оставаться на одном месте, а продолжать свой извилистый путь.

Это деревня было небольшая, однако было неизвестно, с каких времен она здесь. Маленькие дома были похожи друг на друга: деревянные, с пустыми рамами, без дверей, совсем без украшений. Внутри они все были холодные, настолько безжизненные, что ветер начинал завывать от тоски. Хоть как-то расшевелить это место ему помогал мусор на полу — тряпки, листы бумаги, безделушки. Легкий незатейливый танец — и теперь все вещи в углу, а сам шальной ветер убегает дальше. Главное — не оставаться в этих местах надолго. Почему-то они внушали страх.

Но один дом ветру нравился больше, чем остальные, хотя с виду тот не отличался. Стоя на краю поселения, он был так же пуст и безобразен внутри, однако было в нем много других непонятных, уникальных вещей.

1) Страницы, скрепленные вместе под одной обложкой. Сколько бы усилий он ни прилагал, «оно» не двигалось с места в молчании. Ветер мог лишь играть со страницами, они ласково общались и млели под его резкими порывами, словно смеялись, но не больше. И даже они сами были необычны, листы были не белыми или грязными, а исписанными, мягкими. Другими. Ветер не мог понять, что это, но почему-то ему казалось, что в этих бумагах сокрыто что-то важное.

«Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас; возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим; ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко».

Незнание и непонимание создавали иллюзию важности.

2) Деревянные бусины, скрепленные вместе, посередине свисал крест. Времени прошло слишком много, но это дерево не портилось, как снаружи, а крест блестел все так же ярко, как и в иное время. Это все было прикреплено к стене и даже под напором ветра не покидало своего места. Бусины при движении мелодично и зачарованно стучали, создавая непонятную мелодию. Ветер пытался взмывать бусины, и чем выше, тем дольше мелодия звучала.

3) И шкаф, который хранил в себе тайну. Он был подобен этим домам — ветхий, но твердый, чтобы сопротивляться ветру. Двери закрыты на ключ, который исчез еще задолго до того, как ветер это осознал. Хитрая щель не пускала внутрь и оставалось лишь догадываться, что же хранилось внутри этого шкафа, дом которого стоял на самом отшибе поселения.

Недовольный и нетерпеливый ветер выскочил тут же, как только понял, что ситуация не изменится, сколько бы он ни старался хоть как-то ее изменить. Пусть эти вещи не слушаются его и не раскрывают себя, однажды он все равно добьется своего. Время движется. Ничто не вечно.

Его путь был на юг, вглубь острова, к мысу Мария.

Огибая пещеры, лаская верхушки холмов, он взмывал вверх и бесшумно падал вниз, развлекаясь. Ему надо было занять себя хоть чем-то, чтобы продолжить путь. Эти места не менялись, пейзажи были изучены вдоль и поперек: дальше на запад будет залив, обрамлённый заржавелыми кораблями, потерпевшими здесь крушение, на востоке утес Обреченных, где только камни разного размера и пустоши. На самом конце острова, на Марии, будет сакральная пещера, конец его путешествия, к которому он не спешил. Рано или поздно он придет туда, но лучше поздно, конец для него всегда был неприятным. Лучше уж он обойдет все свои владения и насладится властью, данной кем-то невидимым.

Но он не думал. Он действовал.

Ветер покружился вокруг и устремился на восток, порывами качая головы редких цветов и хрипло смеясь. Утес Обреченных являл собой, наверное, самое печальное место на этом острове, и даже пустая деревня не внушала столько страха. Проносясь мимо знакомых столбов и слабых тропинок, ветер набирал скорость, не намереваясь останавливаться. Он словно жил, существовал, словно озорной ребенок старался переставлять свои ноги все быстрее, быстрее, ритмичнее, пока за ним становилось просто не угнаться. Быстрее человека, быстрее птицы, быстрее пули, быстрее смерти.

Быстрее всего на свете.

Последний рывок — и вот он, утес! Пролетая по бесконечно ровной поверхности, не страшась упасть на нижние скалы-пики, ветер стремился вперед, бесконечно шумя. А большие слова, написанные на утесе размашистым почерком, проносились мимо, и их было невозможно прочесть. Когда люди еще обитали здесь, они вывели какие-то послания, чтобы привлечь внимание. Ветер не мог их прочитать, зато он знал, что этот утес зовется утесом Обреченных из-за их значения. Печальное место, но какое же ровное! Ветер разгонялся до самого последнего момента, пока утес не закончился выступом и все не закончилось. Дороги больше нет, и ветру остается лишь продолжить путь вглубь острова, бродя со своей миссией.

Это место было отравлено и медленно погибало.

Остров постепенно тонул, а куски его отваливались с каждым днем.

Растительность беднела и прекращала расти.

Чума и солнце делали свое дело — ускоряли смерть всего, что только возможно.

И только вольный ветер, не подчиняющийся времени, лукавый и любопытный, продолжал жить. Ему не нужно было ничего, кроме успокоения, которого он никогда не достигнет. Ни воды, ни еды или людей. Знания. Он был готовь променять все свои способности, чтобы уметь читать или чувствовать то же, что чувствовали те, кто ушел отсюда.

Бессмертие ли величайший дар? Сверхскорость? Неуязвимость?

Когда имеешь это, но не имеешь чего-то другого, то это не кажется тебе таким уж важным.

Путь вольного ветра всегда оканчивался на мысе Марии, который заключал в себе самую большую загадку для всего, что касалось или было связано с этим гиблым местом. На юге располагалась маленькая гавань с мостом в воде, окруженная скалами разного вида: острые, тупые, маленькие, большие, двойные или обычные.

Внутри по воде неизменно плавали маленькие кораблики, сложенные из бумаги, которая была исписана полностью, а размытые буквы было невозможно прочитать или разобрать. Подобраться к ним было невозможно, они плавали и тонули, а со временем и растворялись. Сколько бы ветер тут ни бродил, сколько бы ни пытался понять происходящее, он не мог понять, почему корабли продолжают тут находиться, появляться к случаю от случая. Кто их делает, когда здесь нет ни единой души? Почему ветер не может их тронуть? Почему именно корабли?

Что на них написано?

И каждый раз ветер разбивался о скалы — эта гибель была неизбежна, как и его существование здесь. Его порывы расходились в разные стороны по острову, но не могли коснуться сердца мыса Марии с этой гаванью в десяток кораблей. Нельзя тревожить корабли — у них свой путь и своя судьба.

Ветер просто исчезал.

И на следующий день собирался там же, где и всегда — возле могучего Маяка, который вновь отправлял его на верную смерть. Или на поиск жизни? А может, и на перерождение? Чего же ожидает этот остров по-настоящему? Ветер не знал. Это было слишком сложно для него.