Любовь койота (гет)

Планы у них всегда дурацкие, поэтому и не работают. Рассчитаны на идеальное развитие ситуации без ответвлений, вот только Скотт со Стайлзом никогда не знают всех деталей и ограничены во времени. А еще любят авантюры, усмехается она про себя. Импровизируют на ходу и зачастую подставляют всех под удар. Вот и сейчас генерируют очередной план, который развалится в первый же час, но Малия все равно согласится на самое глупое и нелогичное безрассудство просто для того, чтобы быть рядом со Стайлзом. Да, они как бы расстались, но это не мешает ей присматривать за ним, заботиться и оберегать.

— Койоты преданные. Находят пару на всю жизнь, — сказал ей как-то Дитон, а она отмахнулась.

Малия была слишком занята, чтобы слушать долгие и обросшие цветистыми подробностями за многие годы предания. Решила, что и так достаточно знает о койотах, пробыв в звериной шкуре восемь лет. А теперь… она уже ничего не изменит, оглядываясь назад. Пока она будет любить Стайлза на расстоянии; меньшее, что может сделать, — участвовать во всех отчаянных операциях, прикрывать спину. Лучше нее с этим никто не справится.

Малии категорически не нравится затея с игрой в лакросс. С учетом угрозы массовой резни план откровенно дерьмовый. А еще где-то рядом Пустынная Волчица, одержимая ее смертью. И Стайлз на поле, бегающий с клюшкой наперевес. Инстинкты обостряются, у нее нет права на ошибку. По крайней мере, машины с проводами рядом со стадионом. Она будет рядом, сможет быстро отреагировать.

Она улавливает мимолетный запах беспокойства и резко переводит взгляд на Стайлза. Он еле заметно улыбается, и у Малии сжимается сердце. Как они дошли до того, что обмениваются мимолетными взглядами, случайными касаниями и не решаются сделать первый шаг навстречу. В Айкене все было намного проще. В первый раз. Во второй — отказ пугает до прокушенных губ и судорожно сжатых кулаков. Еще рано, но она дождется. Терпения Малии не занимать. Нужно выбрать подходящий момент. Она должна понять, что Стайлз готов разговаривать. Почувствовать, что он прощает себя. Почуять, что он разрешает себе снова быть счастливым.

— Справишься? — доносится до нее вопрос Скотта.

Малия кивает, но смотрит в глаза Стайлзу. Ради него она со всем справится.

* * *

Она вздрагивает от каждого слишком резкого звука. Инстинкты кричат: что-то не так. Время замедляется, тянется, как резина. Она ждет подвоха с секунды на секунду. В воздухе висит напряжение и предчувствие чего-то плохого. Малия вытягивается в струну, запрещает себе даже смотреть в сторону поля. Она должна покончить с этими проводами поскорее. Стоит отвлечься, все пойдет прахом: Зверь может появиться в любой момент.

Стадион взрывается криками и аплодисментами. Она закрывает глаза, вдыхает поглубже и прыгает к следующему фургону. Ликование затихает, значит, все хорошо, игра продолжается. Малия уже цепляется за поручни, когда кто-то хватает ее за ногу и дергает вниз. Вот и подвох. План снова с треском проваливается, потому что, как всегда, не учитывает все возможные варианты развития событий. Отходных путей нет. Она смотрит на Пустынную Волчицу снизу вверх и чертыхается. Конечно, кто же еще. Кому жизненно необходимо становить палки в колеса именно ей, Малии.

— Сучка, — почти рычит она.

— Я предпочитаю «мамочка», — и Волчица едко усмехается. Малия фыркает. — Да брось, что тебя вообще тут держит? Твои друзья? Им никогда тебя не понять. Койоты — одиночки.

Каждое слово сочится презрением, взгляд наполнен пренебрежением и отвращением. Как эта женщина вообще умудрилась ее родить? В ней должно быть хоть что-то человеческое, но Малия этого не видит. Сколько ни пытается искать, не находит. И это ее мать? Нет, она просто бездушный инкубатор, настоящую мать Малия разрезала когтями в то полнолуние, когда впервые обратилась. Та женщина ее любила, как родную, эта — хочет убить. И кто упрекнет Малию за отрицание чувств? Родственные чувства ничего не решают, значение имеют сами люди. Болью в сердце отдаются воспоминания о Стайлзе и его отце. Такими должны быть отношения родители и ребенка, а не как у нее, когда оба одержимы жаждой власти.

— Тебе какая разница? — огрызается Малия и встает с земли. — Играть в дочки-матери поздно, да и не думаю, что тебе интересно. Ты уже дважды пыталась меня убить.

— А ты, оказывается, злопамятная. — Ее усмешки раздражают. Малия инстинктивно выпускает когти. — Ты могла бы уйти со мной, — предлагает Волчица и после паузы добавляет: — Если бы захотела.

— И откуда бы взяться этому желанию?

Малия еле сдерживается, чтобы не броситься на Волчицу. В ней совсем нет человеческого. Только койот — жесткий, алчный. Ей никто не нужен, и она никому не нужна. Малия даже в мыслях не может назвать ее по имени — Коринн — потому что в ней осталась только Пустынная Волчица — неуловимая, опасная, беспощадная.

— Так у тебя есть пара, да? Поэтому ты цепляешься за эту жалкую стаю неудачников, — не то спрашивает, не то утверждает она. Малия вздрагивает не от ее слов — от едва различимого стона боли. Стайлз! Что с ним? Она дергается, прежде чем понимает, что Волчица внимательно следит за каждым еле заметным движением. — Это он? Тот самый, — кивает она, и Малия оборачивается. Это Стайлз. Конечно же, это Стайлз. Хватается на ограждение трибуны и держится за лоб. Чем на этот раз ему прилетело? Беспокойство поднимается к горлу. Она не может показать свои чувства, сначала нужно все закончить. Волчица не должна понять… Малия резко разворачивается и стонет: она все почувствовала. Не могла не учуять. Теперь Волчица знает ее уязвимое место. Стайлз! Она разрывается: ей нужно оборвать оставшиеся провода и защитить его. Что же… За нее решает Жеводанский Зверь, появившийся из-за деревьев.

Ни секунды не раздумывая, она бросается к трибунам, но Стайлза там уже нет. Повсюду паника. Школьники кричат, толкаются, бегут в разные стороны.

— Черт!

Она пытается сосредоточиться на его запахе, но он теряется в сотнях других. Слишком много звуков и эмоций. Она не может снова его уловить. Беспокойство перерастает в практически неконтролируемую панику. Где он? Куда делся? Кого побежал спасать? Ну что за привычка защищать тех, кто сильнее тебя?! Он же на один зуб даже Скотту! Мысли толкаются в голове, оглушая. Слишком яркие, чтобы задвинуть. Слишком важные, чтобы не искать ответы. Они стучат в висках, мешая думать о чем-либо еще.

Нужно сосредоточиться, как тогда, в туалете Калаверас. На голосе, глазах, губах Стайлза. Если бы он мог ее сейчас поцеловать, если бы… она бы горы свернула. Она и должна — ради Стайлза, чтобы поцеловать его еще хотя бы раз, чтобы была такая возможность, чтобы он был рядом, даже если и не с ней. Малия его никогда не бросит. Пусть они и не будут вместе, она всегда будет неподалеку, чтобы знать: он в порядке. Она набирает в грудь побольше воздуха, вспоминает, как Стайлз смотрит на ее губы и улыбается, чувствует, тепло разливается по телу. Она чует его запах! Глаза вспыхивают синим, как тогда, — она уверена. Школа! Он бежит в школу! Малия срывается и несется, как оголтелая, пока запах снова не исчез.

Он обрывается у парадного входа. Здесь куча школьников, с безумными взглядами расталкивающих друг друга локтями. Они надрываются, не знают, куда кинуться, чтобы спастись, но Малия остается безучастной. Ей наплевать на каждого из них, имеет значение только жизнь Стайлза. Она спешно набирает номер Брейден.

— Ты нужна мне. Я в школе. Возьми свой дробовик. Возьми все свои дробовики, — и кладет трубку.

Брейден поймет. Всегда понимает. После ухода Дерека у нее съезжает крыша. Одержимость Пустынной Волчицей завладевает ей без остатка. Из-за нее она потеряла работу, из-за нее же — Дерека. Нет ничего более необходимого, чем смерть Волчицы, и в этом Малия с ней солидарна. Только из-за своей полоумной матери она не может приблизиться к Стайлзу: боится, что та причинит ему боль. Ему, или его отцу, или Скотту, или матери Скотта — любому близкому Стайлзу человеку. Малия не позволит! Это ее ноша, ее бой, который она сейчас проигрывает, потому что Пустынная Волчица находит единственное слабое место. И непременно по нему ударит.

— Где Стайлз? — она хватает первого попавшегося парня. — Где он? — не беспокоится, почувствует ли он ее когти через одежду, увидит ли клыки. Во взгляде парня недоумение и страх. — Ты знаешь Стайлза? — кричит, лишь бы задавить собственную панику, иначе она не сможет его найти. Будет метаться из угла в угол, не лучше остальных — обычных — людей.

— Нет, — испуганно отвечает тот, и Малия его отпускает, чтобы тут же помчаться вперед, принюхиваясь и прислушиваясь, насколько это возможно.

Через несколько коридоров в нос забивается запах крови. Дыхание сбивается на пару коротких толчков сердца, а затем Малия окунается в его аромат. Стайлз... Не может быть! Ноги примерзают к полу, она не может пошевелиться. На мгновение ей кажется, что мир вокруг остановился. Когти вспарывают кожу на ладонях, из прокушенных губ сочится кровь, по щекам уже катятся слезы, когда мозг осознает: кровь не Стайлза. Малия облегченно выдыхает и прислоняется к стене.

— Все хорошо, все хорошо, — шепчет она, — но я должна увидеть его, обнять. Поверить.

Она отлипает от стены, распахивает дверь — резче, чем нужно, — и почти вваливается в кабинет, не рассчитав силу. Она смотрит в удивленно распахнутые глаза Стайлза и чувствует такое запредельное счастье, что и помыслить не могла. Еще немного, и сердце разорвется, но это мелочь по сравнению с осознанием: «Он жив! И даже не ранен. Жив!» Она нашла его. Она сможет защитить. Она умрет, но не позволит Пустынной Волчице причинить ему вред.

— Малия. — Его голос дрожит, и это странно: она никогда его таким не слышала. — Что ты здесь делаешь? Ты нужна Скотту.

Она приподнимает брови и не сразу находится с ответом на такой совершенно нелепый, неуместный сейчас вопрос. «Для тебя неуместный», — напоминает себе она.

— Тебе — больше.

Она не помнит, кто делает первый шаг. Не помнит, говорят ли он или она что-то еще. Не помнит ничего, кроме его и своих эмоций. Они сплетаются в тугой клубок и выплескиваются через край.

Прикосновения его губ к ее расставляют все по своим местам. Малию захлестывает любовь. Всеобъемлющая любовь к этому человеку. Единственному парню без способностей в их стае. Тому, кто научил ее чувствовать. Тому, кто заставил ее поверить, что она может быть человеком. Тому, кто научил ее быть собой.

— Я люблю тебя, Стайлз, — шепчет, оторвавшись от его губ, и ловит его мимолетную улыбку.

Простые слова, а смысла на целую жизнь. Самые правильные, самые честные.

«Я люблю тебя», — вторит его взгляд. Она ощущает ответные чувства, а он — нет, поэтому ей нужно сказать, а ему — необязательно. Оба это понимают. Невозможные отношения полузверя и человека. Противоестественные, но от этого искренние.

— И я люблю тебя, — прислонившись к ее лбу, выдыхает он.

Теперь она со всем сможет справиться, что бы ни случилось.