Страх (гет)

Тщательно выверенная жизнь перфекционистки Лидии Мартин рушилась под неконтролируемым, бурным потоком невыносимых событий, и она ничего не могла с этим поделать.

Лидия начала «терять время». Безобидные выражения «Боже, как быстро летит время», или «Не заметила, как день прошёл» приобрели для неё мрачные оттенки безумия. Привычные идиомы стали пугать куда больше, чем любой фильм ужасов, потому что этот страх — реален, он буквально поселился внутри и имел под собой вполне определённое основание.

Лидия наливала кружку чая, а потом вдруг обнаруживала, что сидит в парке, закутанная в шерстяной кардиган. Лидия шла на прогулку — и потом находила в шкафу платья, но была совершенно уверена, что их не покупала. Лидия брала книгу и могла потратить час, читая крохотный абзац, а буквы никак не желали складываться в осмысленные слова.

Наконец, Лидия находила записи в школьных тетрадях, определённо сделанные её аккуратным почерком и её синей ручкой, но читала их впервые. Чаще всего она писала «Питер», много раз, разве что в сердечки не обводила, словно влюблённая девица с прогрессирующей шизофренией.

На ум приходили синдромы диссоциации личности. Тревожно вспоминались статьи по психологии о Билли Миллигане и Сивилле, пусть даже это и граничило с абсурдом. Ей хотелось засмеяться, представляя, как во время провалов памяти контроль берёт другая личность, и Лидия разговаривает от мужского лица, или с чудовищным оклахомским акцентом, или манерно растягивает слова как Питер (что, вероятно, и приближалось к истине). Но почему-то вместо этого она плакала в туалете, включив воду на полную катушку. Потом садилась перед зеркалом и тщательно замазывала синяки под глазами, образовавшиеся от постоянного недосыпа, и использовала специальные капли, чтобы уменьшить воспаление век.

Она провела бы какой-нибудь простенький психологический тест, например, нарисовала циферблат часов. Вот только некого попросить проверить. Джексон тонул в трясине своих проблем, делая вид, что с его жизнью всё в порядке, но это было далеко не так. Она не собиралась пугать Эллисон и, если честно, попросту боялась взгляда, которым та её смерит, если часы окажутся похожими на картину Сальвадора Дали. Обратиться к матери, дипломированному психологу, она не решалась тем более.

— Ты в порядке, Лидия? — осторожно осведомлялась Эллисон, или сочился от заботы голос Стайлза Стилински, или мягко интересовалась мама, смотря на неё поверх очков в чёрной оправе. Этот вопрос Лидия встречала одинаковым непонимающим взглядом, потому что он, по какой-то случайности, каждый раз заставал врасплох и словно заставлял выныривать из болота.

А ещё она слышала голоса — чужие голоса — самая пугающая часть текущей ярмарки кошмаров. То был тихий шёпот, как будто группа людей переговаривается за стеной в соседней комнате. Или плач, словно убитая горем девушка рыдает в кресле подле кровати.

Но громче всего она слышала мужчину.

— Ты так умна, Лидия. Так умела и способна! — шептал он. — Я знал, что не ошибся в тебе.

Иногда она открывала глаза посреди ночи и видела на второй половине сиреневых простынь силуэт, отчётливо выделялись белки глаз на тёмном фоне. Лицо — сплошное чёрное пятно, выжженное дотла. Лидия, словно скованная параличом, наблюдала, как губы растягиваются в улыбке, обнажая острые зубы — улыбка чеширского кота из больной фантазии.

Ей хотелось кричать, но она молчала.

Имя, которое она постоянно писала, весьма красноречиво заявляло, кто её ночной гость.

— Ты можешь спасти мне жизнь, милая, — подговаривал мужчина, касаясь её щеки, запуская пальцы в волосы и почти любовно перебирая пряди. — Ты виновата, за тобой должок.

Лидия, с пересохшими губами и криком, застрявшим в глотке, молча наблюдала за Питером «который-чёрт-возьми-умер» Хейлом.

Каждое утро она боялась, что увидит на простынях могильную землю, свидетельствующую, что это не галлюцинация.

В какой-то момент она поняла, что теряет целые часы. Лидия выскребала пепел и грязь из-под обломанных ногтей, оставляя черные разводы на белоснежной эмали раковины, но не припоминала ни единой секунды. Они исчезали бесследно, как монетка в руках фокусника.

Но иногда ей снилось — хотя в своём теперешнем состоянии Лидия не поручилась бы, что это не было явью — как она танцует с симпатичным брюнетом, чья внешность затрагивала неуловимые струны памяти. Они беззаботно болтали о всякой ерунде, от погоды до книг школьной программы вроде Стейнбека или Хэмингуэя. Он срывал для неё цветы, чтобы вплести ромашки в её густые волосы цвета поздней осени, смеясь, что так встречаются времена года.

— Знаешь, ты ведь особенная. По-настоящему особенная, — обезоруживающе признавался парень, нахально и обаятельно улыбаясь. Она брала его за руку, и они снова танцевали, за окном шумел дождь, а в окно заглядывала луна.

Его поцелуй оставил на губах вкус пепла, но это ассоциировалось с горечью, а не грязью.

— Ты ведь можешь вернуть меня, — доверительно сказал юноша, нежно массируя каждый палец её руки. — Всё зависит лишь от твоего упорства. А ты упорная, Лидия.

Она не сумела сдержать дрожь, осознав, что именно он — одновременно часть другого кошмара. Это он ночью, в кровати на лиловых простынях, перебирает её локоны и игриво приспускает тонкую бретельку сорочки. Она не знала, как именно это проворачивает Питер и каким оборотничьим колдовством пользуется, но подобная стратегия многие столетия называлась «кнут и пряник».

Лидия не вернула бы к жизни Питера Хейла ни за какие сокровища мира, пусть и чувствовала, что их связь не смыть, хоть до мозолей сотри кожу мочалкой. Но успокаивала себя, что человеческая душа — это не время, постоянно исчезавшее из памяти словно сдуваемая сквозняком пыль. Где-то в душе Питера всё ещё остались отголоски того обаятельного мальчишки, которым он был.

В этот раз Лидия позволила себе быть глупой, ведь иначе она окончательно сойдёт с ума.