From King's Cross with love (джен)

По меркам великаньего племени Хагрид был ещё совсем юн — едва-едва только вышел из подросткового периода. Другой вопрос, что за уже почти сотню лет увидел и узнал он гораздо больше, чем какой-нибудь очередной гург[1], проживший три-четыре таких срока. В чёрные волосы Хагрида потихоньку пробивалась седина, и этим он гордился особенно — пусть ждать придется ещё не один год, но рано или поздно благородное серебро победит. В подсознании Хагрида седина была неразрывно связана с мудростью и величием души — великий человек Дамблдор! — и он смутно надеялся, что когда-нибудь и он хоть немного приблизится к своему идеалу. Сколько лет займёт этот путь, он не знал, но это его волновало уже мало — жизнь шла своим чередом, годы сливались в длинную ленту, и лично для себя Хагрид уже давно стал отсчитывать прошедшее время не годами, а поколениями юных волшебников, прошедших перед глазами. Он видел весёлые годы эпохи Мародёров и тяжкие испытания, выпавшие во времена Золотого Трио, безбашенность эпохи Уизли и прекрасные годы учёбы Тедди Люпина. В этом году в школу поступил Джеймс Сириус Поттер, и Хагрид подозревал, что с его прибытием отсчёт эпох можно начинать заново — вряд ли мальчик, названный в честь главных дебоширов Хогвартса, будет долго оставаться в тени. Пока, впрочем, так и происходило — слишком серьёзный, несколько отстранённый и фантастически талантливый юный волшебник не отвлекался на всякие глупости вроде нарушения правил. По старой традиции, в первую же неделю Хагрид позвал его к себе на чай и пока так и не смог собрать свои впечатления воедино — у него было странное ощущение, что с этим ребёнком он уже когда-то виделся. Глупости, конечно — несмотря на то, что он дружил с его родителями, после окончания школы их общение с ним ограничивалось лишь редкими письмами да поздравлениями с Рождеством и днём рождения. Их сложно в этом винить — вольница Аврората требовала постоянной жёсткой руки на своём горле, Джинни же разрывалась между детьми и репортажами по квиддичу, которые Хагрид с удовольствием читал в спортивной колонке.

Перехватив арбалет поудобнее, Хагрид спрятал новую волшебную палочку к себе в карман. После войны приговор аннулировали, и почти в тот же день он принес старику Олливандеру свой зонт с обломками той палочки, что он купил в одиннадцать вместе с отцом.

— Дуб, шестнадцать дюймов? Очень интересное решение, очень… — уважительно поцокал языком Олливандер, рассматривая зонт, в котором были спрятаны обломки. — Вы хотите, чтобы я её восстановил? Увы, это не в моих скромных силах, но, возможно, вас выберет какая-нибудь другая палочка?

И выбрала. Колдовалось ей почти так же легко, как и прежде, и уж тем более легче, чем той, что была сломана в трёх местах, но пользоваться ей он не любил, предпочитая старый зонт. Тут и сила привычки — за столько лет он привык полагаться только на себя, и память — палочка была тем якорем, что соединяла его с отцом. В лес, однако, приходилось брать новую — Запретный лес на то и назван запретным, что даже лесничему стоило постоянно быть настороже. Клык, верный друг, проживший куда как больше, чем положено обычной собаке, недавно мирно скончался от старости, и нового питомца Хагрид пока так и не завёл — боль потери неожиданно оказалась слишком сильной. Кажется, именно тогда он настолько сильно набрался в «Кабаньей голове», что и сам не понял, как именно оказался в пабе «Три Метлы» в обществе Розмерты, в меру своих сил пытающейся помочь безутешному клиенту.

Ночной лес встретил его как старого друга, вернувшегося после долгого расставания. В такие моменты Хагрид чувствовал себя чем-то большим, чем простой полувеликан, вся его сущность наполнялась единством с древним лесом, магией, что брала своё начало из тех времен, когда не то что не было волшебных палочек — даже людей не было, а по полянкам гуляли прекрасные фейри под предводительством своего короля Оберона. Единство единством, однако арбалет следует держать под рукой, ведь не вся местная фауна обладает разумом, да и некоторые из тех, что обладают, не прочь подзакусить горой мяса, что сама пришла к ним на поздний ужин. Тем более сейчас, когда до Хагрида дошли слухи, что в лесу начали пропадать редкие волшебные создания, а в чаще заметили постороннего. Кто бы это ни был, добром это вряд ли кончится, и прежде чем вызывать авроров на охоту за неизвестной тварью, лесничий должен как минимум убедиться в правдивости слухов. Как максимум — найти и обезвредить, Лесу не нравилось, когда в его пределах находится слишком много волшебников, и нарываться на его недовольство Хагриду крайне не хотелось.

Мысли его вновь вернулись к Розмерте. Они были забавной парой — женщина, которую все зовут по имени, и никто не знает её фамилию, и мужчина, имя которого знают немногие, но зовут всё равно по фамилии, даже близкие друзья. Хагрид надеялся, что когда-нибудь его нелепые и грубые ухаживания дадут результат, и Розмерта согласится связать свою жизнь с непутёвым великаном. Розмерта Хагрид! Звучит? Звучит, конечно, не так, как могло бы звучать имя несравненной мадам Максим, но, в целом, тоже вполне себе ничего. Осталось только окончательно прояснить их странные отношения и надеяться, что уж на этот раз всё у него получится.

Ноги сами привели его к полянке, на которой в стародавние времена фейри проводили магические обряды. Вихри энергии и по сей день закручивались здесь в воронки, разлетаясь по всему лесу, и Хагрид уже практически прошёл мимо, когда обнаружил маленькую фигурку, стоящую к нему спиной и сосредоточенно что-то колдующую над трупом единорога.

— Стой, не шевелись! — Хагрид вскинул арбалет, держа загадочного противника на мушке. — Брось палочку и медленно повернись ко мне. Живо!

— Да что ж такое, уже второй раз за ночь!

Палочка отлетела в густую траву, и к Хагриду повернулся тот, кого он меньше всего ожидал тут увидеть.

— Ты?! Что ты здесь делаешь? — держать его под прицелом он уже не мог, чем тут же воспользовался его визави. Сухой щелчок пальцами, и вихри энергии, все ещё подконтрольные чародею, спеленали лесничего по рукам и ногам.

— Как же всё-таки забавно выходит, что именно ты встретился мне сегодня. Какой всё-таки соблазн подставить тебя ещё раз, но, боюсь, повторно этот фокус уже не пройдёт, поэтому просто… Империо! Перестань искать убийцу! Обливиэйт!

Великанья кровь хорошо рассеивает слабые чары, но с такой силой справиться не смог бы даже чистокровный великан. Последней мыслью, что успела проскочить в мозгу Хагрида, прежде чем его настиг ментальный приказ: «Да как такое вообще возможно?!».

* * *

День у Розмерты не задался с самого начала. До выхода школьников в Хогсмид оставалось ещё три дня, а это значит, что сегодня прибыль у неё опять будет нулевая — жители деревни предпочитали ходить в гораздо более коммерчески успешную «Кабанью голову», секрет успеха которой был банально прост — там наливали алкоголь. Сама Розмерта с алкоголем предпочитала не связываться, как бы смешно это ни звучало — безалкогольный паб! Тут и школьники, которые приходят к ней, да и сама она, пусть и волшебница, но при этом — слабая женщина, связываться с подвыпившими магами и защищать от них детей не входило в её видение спокойной работы. Нанимать вышибалу она тоже не хотела, так что со старым Аберфортом они договорились просто — алкоголь будет его епархией, ей же доставалось всё остальное. Старик вообще очень сильно сдал после смерти брата, даже несмотря на то, что даже невооруженным глазом было видно, что братья друг друга недолюбливают. Почему? Дела давно минувших дней, в которые даже любопытная Розмерта не хотела влезать, уважая сначала живого, а потом и почитая память об усопшем. Рита Скитер, чьё творчество она раньше очень любила, написала на эту тему целую книгу, но её она и открывать даже не стала — зачем? После смерти великого льва на труп, как обычно, сбежались гиены.

Сидеть в пустующем пабе было попросту скучно, Розмерта любила поговорить и от сидения в четырёх стенах медленно выходила из себя. Оставить рабочее место и уйти тоже было нельзя, мало ли, вдруг кто-нибудь придёт в её отсутствие. Такое иногда бывало, и каждый такой случай её крайне расстраивал. Некоторое оживление внёс небольшой скандал с подрядчиком, который попытался втюхать ей некачественную партию сливочного пива. Ей! Свою ошибку он, впрочем, осознал почти моментально, выставленный (и откуда только силы взялись?) за дверь и облитый с головы до ног этим самым пивом.

Часы мерно пробили десять часов, и Розмерта с облегчением выдохнула — теперь-то уж точно можно закрыть паб и заняться своими делами. Взгляд её упал на небольшой цветок в горшке — его подарил Хагрид, последнее время зачастивший в её паб. Судя по его виду, приходил он не столько ради того, чтобы насладиться кухней, сколько затем, чтобы полюбоваться самой Розмертой, но она и не была против — даже иногда подумывала, может, стоит ответить на его ухаживания? Из того возраста, когда от мужчины требуется только красота, она уже давным-давно вышла, а по остальным параметрам Хагрид был явно лучше какого-нибудь забулдыги, регулярно набирающегося в «Кабаньей голове». Немного смущала великанья кровь, но и этот аспект, если подумать, можно вполне обратить на пользу…

Перед сном она, как обычно, решила прогуляться по деревне — если повезёт, можно будет встретить кого-нибудь из знакомых и обсудить последние сплетни. Её внимание привлекла маленькая фигурка, выскочившая из уже закрытого «Сладкого Королевства» и быстрым шагом направляющаяся куда-то в сторону Запретного леса. О том, что из подвала «Сладкого Королевства» есть подземный ход в Хогвартс, знали все, в конце концов, как еще объяснить периодические визиты школьников в неурочное время? Однако, насколько ей было известно, хозяин магазина, почтенный Амброзий Флюм, запрещал школьникам появляться у него после отбоя. Так что же это? Нарушитель не знает неписаных правил? Или это маленький воришка? Нашарив у себя в кармане волшебную палочку, она окликнула мелкого негодника.

— Стой! Ты что, правил не знаешь? После отбоя сюда нельзя. Ну-ка, подойди-ка сюда.

Мальчик примерно одиннадцати-двенадцати лет моментально преодолел разделяющее их расстояние и вгляделся в неё своими ярко-зелёными глазами.

— А ты ещё кто, поборница правил? Впрочем, неважно. Ступефай! Обливиэйт!

Риск с каждой подобной вылазкой повышался, но и отступить он не мог — уже запущенный ритуал действительно может собрать силы магических созданий, сделав его чуточку сильнее, но если его не завершить вовремя — моментально убьёт своего создателя. Жаль, что провести его можно только один раз, да и то ровно до того момента, пока тебе не исполнится двенадцать. Дезиллюминационные чары пока ему не поддавались, а мантию-невидимку отец (как всё-таки странно и смешно называть Гарри Поттера отцом!) отдавать ему пока был не намерен.

* * *

За всю свою жизнь Гарри Поттер совершил множество ошибок. Большая часть из них осталась с ним в виде шрамов на теле, меньшая часть — в виде рубцов на сердце, и только одна, самая значительная, не оставила на нём никаких следов, но при этом полностью преобразила его жизнь. Жалея зло, ты тем самым пускаешь его в свой дом и в своё сердце, а в случае Гарри Поттера, бывшего крестража Тёмного Лорда, жалость оказалась фатальной, вот только он пока этого ещё не знал. Пока что.

Гарри снова взглянул на ободранное существо, дрожащее и задыхающееся в полумраке под стулом.

— Не жалей умерших, Гарри. Жалей живых, и в особенности тех, кто живёт без любви.[2]

Зло нельзя жалеть, даже самое маленькое с виду и безобидное. Иначе оно воспользуется тобой, всем тем самым хорошим, что в тебе есть. Станет большим — и съест тебя.[3]

В конце концов, что ещё могло получиться из ребёнка, родившегося от бывшего крестража и бывшей одержимой другим крестражем?

[1] Вождь великанов

[2] Гарри Поттер и Дары Смерти. Не претендую.

[3] Крик Единорога, Врочек Шимун. Не претендую.