Да или нет (джен)

Хранитель Спикерского круга громко стучал пикой в круглую деревяшку на полу:

— К порядку! К порядку, милорды!!!

Но его мало кто слышал.

Совет Графов бурлил — Ласло видел и одновременно не видел людей, заполнивших огромную залу, словно был рыбой, смотрящей из-под толщи воды на скачущих по бережку отдыхающих. Грузный, отечный граф, сидевший во втором ряду в секторе справа, поднялся и что-то кричал оппоненту, расположившемуся в полной безопасности на галерее второго этажа; тот лихо отвечал, заставляя слушателей, над головами которых протекала оживленная беседа, улюлюкать и вопить от возмущения. В секторе слева на слова и эпитеты тоже не скупились, обстреливая друг друга скомканными распечатками.

— К порядку, милорды! — кричал Хранитель круга.

Ласло дернулся, как будто ему в позвоночник вколотили раскаленную иглу — и всем корпусом, на мгновение став неуклюжей деревянной куклой, повернулся в сторону. Глаза его поймали выделяющиеся на деревянном кругляше следы удара — север, юг, север, север, восток; Хранитель круга нещадно колотил пикой, надеясь, что лорды и графы его услышат, и Ласло смотрел, как царапин становится все больше и больше.

Сознание странно пульсировало: то Ласло казалось, что он слышит каждый вздох, каждый шепот, доносящейся с галереи, даже движения ресниц стоявших у дверей гвардейцев в мундирах Форбарра, поскрипывание электронов внутри комма на столе секретаря… то через мгновение наступала странная тишина — давящая, гнетущая, тревожная.

— К порядку!

Потасовка между двумя пожилыми графами вдруг стала искрой, воспламенившей эту пороховую бочку: старички так и продолжали трясти друг друга, вцепившись морщинистыми руками в украшенные позументами воротники камзолов, а их более молодые защитники перешли к драке — лихой бретёр вскочил на стол, выхватил кинжал и с яростным воплем прыгнул в гущу противников. Кого-то повалил, но сцепившихся драчунов сразу же закрыли собой еще пятеро не менее бравых соперников. Лорд-хранитель охрип, и его пика устала пересчитывать четверти круга; гвардейцы тихо и мрачно («Как уходящие из остывающей по осени избы тараканы», — почему-то подумалось Ласло) отделяли группу беснующихся от толпы и кромсали ее — то есть постепенно отодвигали в сторону то одного, то другого графа или лорда, наконец-то одумавшегося и прекратившего выражать одолевающие его чувства столь нецивилизованным образом.

Одну жертву бурной дискуссии унесли на носилках; врач кусал губы, хмурился, но поспешил уверить милордов графов, что жизнь раненого вне опасности. По крайней мере, до вынесения приговора — посмел же обнажить клинок в присутствии Императора? вот и дурак! — доживет. А там…

Буря потихоньку улеглась. Прибежали слуги — затереть кровавое пятно. Ласло продолжал сидеть на своем месте, нахохлившись, сцепив пальцы в закаменевшие от напряжения кулаки. Он был не в силах смотреть по сторонам (звуки булькали, то усиливаясь, то затухая), и видел только кругляшку, вбитую в пол — со следами, оставленными особенно сильными ударами. Полукруглые шрамы вихлялись, как подвыпившие полумесяцы, и устраивали пляски: то повернут рожками на север, то на восток, то в юга, то снова к северу…

— Порядок восстановлен, — наконец, возвестил Хранитель круга. — Угодно ли вашему величеству, чтобы заседание Совета Графов продолжилось?

Внутри Ласло всё затряслось в ожидании ответа.

Мужчина, к которому лорд-хранитель обращался, поёрзал на своем месте, устраиваясь ещё удобнее. Хмыкнул, на секунду растянул губы в фальшивой улыбке, отчего тяжелый пристальный взгляд стал особенно холодным. Махнул рукой — продолжайте! — и прижал к уголкам рта платок с вышитой монограммой. ЮФБ, черный шелк, серебряная нить, ничего лишнего.

Ничего, что могло бы отвлечь.

Или помешать.

Только самое необходимое…

— Свидетель, — голос графа Форвользе был высокомерным, пронзительным и каким-то гнусавым. Вроде бы и немного фраз он произнес, пока докладывал государю и милордам графам существо обвинений, да и те, прямо скажем, Ласло слышал только через динамик, ожидая, когда настанет его черед предстать перед Советом, но голос его врезался Ласло в мозг. Заполнил поры, въелся в кожу. «Придется долго отмываться, пока шкура не побелеет», — мелькнула у Ласло еще одна шальная мысль, и он тут же заставил себя пнуть вертихвостку, отбросить и сосредоточиться на главном. Еще многое предстоит сделать. Многое, многое…

— Свидетель, — Форвользе подошел ближе, и Ласло почувствовал себя загнанной в угол крысой, — вы подтверждаете свои слова? Вы утверждаете, что были очевидцем того, как граф Иво Карл Форхалас и генерал-лейтенант Клемент Форпински обсуждали планы лишить трона его императорское величество Юрия Форбарру в присутствии лейтенанта Базиля Форбарры, капитана Армстронга и бастарда Ксава Форбарры…

Возмущение снова вырвалось наружу и затопило аудиторию. Назвать принца Ксава бастардом? Да, конечно, формально он действительно родился «не с той стороны одеяла», но император Дорка Справедливый… его вклад в победу над завоевателями… уважение…

Пока Ласло метался мыслями, Хранитель круга опять призвал к порядку, пересчитывая сектора деревяшки. Спокойствие в зале Совета сохранял лишь один человек. Ну, может быть, двое, если считать существо, что нажимало на нужные кнопки комма и проверяло, как идет запись заседания. Но это создание, одетое в мешковатое серенькое платье до щиколоток, болеро с облезлым меховым воротником, грязно-рыжее, с зелеными ногтями и тупым выражением подкрашенной физиономии, определенно относилось к женскому полу. А значит, никакой роли не играло.

В отличие от императора.

Юрий Форбарра сидел на троне, демонстрируя поистине царственную осанку. Прямая спина, гордая посадка головы. Аккуратная бородка ему шла, придавая некоторую артистичность чертам лица… обычного, незапоминающегося лица, невольно подумал Ласло. С темными кругами от недосыпа под глазами, со ртом, то и дело нервно растягивающимся до ушей, с утверждающими свое существование морщинами и прочими приметами возраста — сединой и нездоровой бледностью. Черный камзол богато расшит серебром, на шее и груди — ордена сияют сполохами драгоценных камней; в руке — носовой платочек, который белые пальцы скупыми экономными движениями рвут на лоскуты; ноги в щегольских сапогах стоят на специальной скамеечке. Императорская же задница благополучно почивает на бархатной подушке трона.

Ласло несколько раз сообщал своему куратору слухи, которые вылавливал в караван-сарае: дескать, трон, стоящий в зале заседаний Совета Графов — ненастоящий, а подлинный, изготовленный еще во времена Изоляции, украли треклятые цеты. Но даже если это было и так… Трон все равно завораживал великолепием: благородная древесина, каждая жилочка которой, казалось, специально выращена для этого удивительного узора; а какая резьба на спинке, а как украшены подлокотники!.. Вот он, символ Империи! Вот она, власть императора!

«— Нет! — серьезно, как может быть серьезным только очень пьяный и глубоко осознающий собственную значимость человек двадцати лет от роду, возразил Базиль. Он говорил громко, поэтому его слышали не только собутыльник, официанты и сидевшие в ресторане гости, но и держащийся в тени раскидистого фикуса у дальней стеночки Ласло. — Трон, может, и символ Империи, но сидит на нем не вся империя, а только одна задница! Хорошая там подушка, — Базиль выпил еще бокал, покачнулся, занюхал макушкой сидевшего рядом капитана. — Я как-то пробовал. А что? Имею право! Я фор! Мой прадедушка был младшим сыном императора! Нас школьный учитель привел смотреть Замок Форхартунг и п-пропитываться историей. А я сбежал. А там трон стоит. Совсем как настоящий… И моя задница на него отлично поместилась… — Тут Базиль икнул, встал и крикнул официанту, чтобы тот принес еще бутылку. И тут увидел, что за соседним столиком сидит чинная компания в составе принца Ксава, некоего генерал-лейтенанта и знакомого ему графа. Он приосанился, отсалютовал и заявил, четко, фиксируясь на согласных:

— Я понимаю, м'лорд, что ваша задница трону подходит г’раздо лутьше… лучсе… тьфе… Воть такш-ссс. Доброго вам здоровьичка, дядюшка! Дайте я вас поцелую?

На этой фразе потомок младших сыновей окосел окончательно, чем трезвеющий от осознания неловкости капитан тут же воспользовался, подхватил товарища и поволок его к выходу из ресторана с вежливой, но весьма деловитой помощью подоспевшего графского оруженосца и одного из телохранителей принца».

И вот сейчас Ласло смотрел на вещь, которая невольно стала предметом столь бурного обсуждения. А оттуда, то есть с трона, на него внимательно смотрел человек. Обычный, в сущности, человек. Стареющий, седеющий и страдающий нервным тиком. И он ждал, что ответит Ласло: да — или нет.

— Я повторяю свой вопрос, — граф Форвользе приблизился, заставив Ласло вздрогнуть. — Свидетель, вы слышали, как граф Форхалас и генерал-лейтенант Форпински обсуждали возможность захвата власти в пользу бастарда Ксава Форбарры?

«— Совсем пить не умеет, салага, — скривился генерал-лейтенант, жадно, но в то же время аккуратно расправляясь с котлетой из клонированной говядины и фиолетовых бетанских грибочков. — А туда же…

— Если верить письмам, которые приходят от учителей моих сыновей, такие экскурсии весьма полезны и воспитывают у юношей должной широты мировоззрение. — заметил Форхалас. Внешностью граф напоминал селедку — такую же серую, невзрачную и замороженную. — Но я не слишком верю. Сегодня у них мировоззрение, завтра — попойки с офицерами… послезавтра что? По примеру Форлопулоса, собираем армию в две тысячи поваров и идем воевать с императором? Или еще что придумаем?

— А вот моя жена терпеть не могла гувернанток, — принц Ксав жестом показал, что тарелку можно убрать и подавать следующее блюдо. Официант действовал расторопно и быстро. — Наших, барраярских. Настояла, чтобы у девочек было по возможности инопланетное образование. Чтобы они хорошо знали математику, пришлось выписать профессора с Комарры, а тот оказался ревностным поклонником политики. Ну, вы наверняка знаете такой тип людей — они не ведают, как на самом деле делается или политика, или та же колбаса, и поэтому очень ее любят. Так вот. Разговорились мы с ним, и он начал мне объяснять, что всем правят акции, поэтому надо как можно крепче держаться за контрольный пакет… — Заметив, что генерал хмурится как-то уж очень серьезно, принц рассмеялся: — Ну, по-нашему это все равно, что захватить тронную залу. Так вот, тот комаррский профессор…»

Весь последующий монолог, в котором причудливо перемешались акции, взятки, непослушные дети, глупые комаррцы и мудрые — потому что исконно народные, — барраярские традиции, Ласло добросовестно записал. И передал запись своему куратору.

Который прослушал ее двенадцать раз подряд.

После чего вызвал Ласло на допрос. В комнату с фальшивым окном — Ласло просто физически чувствовал, что там, за стеклом, сидит кто-то страшный. Cтрашней, чем бледный, тонкогубый, лысый эсбешник, развалившийся в кресле напротив.

— Итак, они обсуждали, каким образом кто-то из потомков младших ветвей рода Форбарра может захватить власть? — спросил тогда куратор. Ласло поёжился и честно ответил:

— Конечно же, нет! Этот лейтенант просто дурачился! А после того, как капитан Армстронг его увел, принц и его гости просто говорили о своих детях и их воспитателях.

Эсбешник сложил пальцы домиком и посмотрел Ласло в глаза. Как будто змея поцеловала. Взасос.

— Давай-ка послушаем запись еще раз.

Бледные пальцы нажали кнопку плеера. Звуки ресторана, отдаленная музыка. Три мужских голоса. Смех. Звон столовых приборов.

— Ну, ты же ясно слышал? Вот же, граф Форхалас восторгается Форлопулосом — тем самым, который так ловко обошел закон, дозволяющим графам всего лишь двадцать оруженосцев. А потом предлагает идти воевать с императором. А вот дальше принц Ксав поучает генерал-лейтенанта Форпински, как надо захватывать власть. По-моему, тут всё ясно…

— Э-э… — растерялся Ласло. Сам он давно подозревал, что ума ему досталось с копеечку, поэтому понять, к чему клонит начальство, у него не получалось. — Разве?

— Послушаем еще раз…

И тут Ласло почувствовал, что за его спиной распахнулась дверь. Он вскочил — скорее по привычке всегда демонстрировать здешним хозяевам свою почтительность — и опешил по-настоящему. В комнату для допроса размашистым шагом вошел человек, знакомый каждому барраярцу, хоть раз державшему в руках купюру в сто марок.

— Ва… ваше велич… — забормотал Ласло.

Юрий Форбарра порывистым, решительным движением схватил заикающегося шпика за плечи:

— Готов послужить империи?

— Да! — выдохнул Ласло. О другом ответе он и помыслить не мог.

— Мне нужно, чтобы на Совете Графов ты подтвердил то, что сказал сейчас. Что граф Форхалас и генерал Форпински готовят заговор в пользу Ксава Форбарры. Что в нем участвуют Базиль Форбарра, и этот… как его… Всюду враги! — резко повысил голос император. Он дернул Ласло так, что тот едва устоял на ногах, схватил за подбородок и повернул его голову; в глаза информатору ударил яркий свет лампы: — Могу ли я доверять тебе?

— Да, ваш-влич… милорд…

— Ты хороший слуга, — император так же резко успокоился, отпустил перепуганного шпика и покровительственно потрепал его по щеке: — Служи мне, и я тебя вознагражу.

— Да, ваше величество… Я служу Вам, служу Империи!

— Империя — это я. Я! Или ты думаешь по-другому? — снова испытующий взгляд. По парадным портретам Ласло думал, что глаза у императора карие, как у всей его родни по линии матери, урожденной Форратьер, но сейчас он со страхом увидел, что они отливают темным багрянцем.

Что мог сказать в этой ситуации Ласло?

— Нет! Я не думаю… Я не иначе… я…

Снова грохот пики. Ласло вздрогнул и вспомнил, где находится.

— Тишина в зале! — еще раз потребовал Хранитель круга.

Граф Форвользе стоял совсем рядом. Он ждал, император ждал, и собравшиеся в зале графы, и наследники, и графские депутаты, и публика, притихшая на галерее — все ждали, что скажет Ласло.

А Ласло смотрел в лицо человеку средних лет — сухощавому, суровому, неулыбчивому, чем-то похожему на замерзшую во льду селедку. Человеку, которого он сейчас видел вблизи лишь второй раз в жизни. Который всего неделю назад ужинал с друзьями в дорогом столичном ресторане, обсуждал воспитателей своих детей и морщился, когда избалованная молодежь демонстрировала отсутствие хороших манер. Этому человеку просто не повезло. Форхалас, конечно же, не виноват, но империя всяко важнее.

— Да, — горло у Ласло перехватило, и он был вынужден повторить, стараясь, чтобы голос его звучал достаточно громко и был слышен каждому из собравшихся. — Да, я слышал, как его милость граф Форхалас обсуждал с генерал-лейтенантом Форпински заговор… в пользу принца.. то есть, бастарда…

На сей раз не было ни возмущения, ни возгласов.

В зале повисла тишина.

— В таком случае, — торжествующе провозгласил граф Форвользе, — я обвиняю графа Иво Карла Форхаласа в государственной измене и требую его ареста.

— Выполняйте, — манерно махнул изодранным черным платком император.

Люди пришли в движение. Гвардейцы, чеканя шаг, подошли к Форхаласу, окружив его со всех сторон.

Когда графа уводили прочь, Ласло склонился в поклоне — чисто рефлекторно, как привык кланяться всем важным людям, но в его сторону «заговорщик» даже не взглянул.

«Гордые вы все, — подумал Ласло. — Форы, графья, опора империи… А вот не распускайте языки почем зря! И вообще… Невиновных не арестовывают. И он же граф, как-нибудь выкрутится»…

Второй раз Ласло справился еще лучше. Не было лишних сомнений, и таблеточку успокоительного у куратора просить не пришлось. Пришел, посидел на жесткой скамье, дожидаясь своего часа. Вошел в зал, на этот раз — вполне обычный, никаких вам резных деревянных панелей, гвардейцев при полном параде, чистой нарядной публики и всего такого, а просто серые стены, низкий потолок, шесть осветительных панелей (правая крайняя мигает). Повернулся лицом к военному трибуналу — полковнику, майору и капитану. Повторил вызубренную под четким руководством заботливого куратора речь. На мальчишку-лейтенанта Ласло даже не смотрел — зачем?

Разве от взглядов что-то изменится?

Сердце, конечно, ёкало, и в животе словно дрались кошки, но пусть мальчишка-фор поймет: у Ласло такая работа. Работа, ничего личного! Мальчишка тоже приносил офицерскую присягу, должен понимать, что такое приказ! У Ласло приказ — засвидетельствовать, что лейтенант Форбарра покушался на власть императора!

И если кому-то от этого свидетельства не поздоровится…

Жаль, конечно, мальчишку… Ласло почему-то был не в силах отвести взгляд — стоял, вжавшись в стену, и смотрел, как дальнего императорского родственника уводят. На середине коридора военный конвой, четко отсалютовав, передал разжалованного за государственную измену бывшего лейтенанта Императорским гвардейцам.

Форы сами придумали правила, по которым живут! Пусть мальчишка осознает, что он сам во всем виноват, а Ласло не мог иначе! Он просто служил своему императору! Ну, поймите же, милорд, император — это вам не просто так, это символ власти! А трон — вы же сами на него уселись! Вы, вы сами! А Ласло ни при чем, нет, нет, милорд…

В третий раз историю пришлось повторить репортеру. Тот оказался въедливее, чем обвинитель Совета и военный прокурор вместе взятые: требовал подробностей. Ласло сидел, как на иголках, пока не понял, что подробности нужны исключительно художественные: блевал ли фор, когда его приятель, ныне объявленный в розыск и заочно приговоренный к расстрелу капитан Армстронг, выводил его из ресторана; упоминал ли бастард Ксав, что обучал своих дочерей эротическим бетанским искусствам; рассказывал ли генерал-лейтенант Форпински, в каких именно позах имеет своих адьютантов. Разумеется, помня о недвусмысленном приказании куратора, Ласло старался, как мог.

История ушла в полуденный выпуск новостей, успев аккурат к репортажу о казни Базиля Форбарры. На экране Ласло выглядел настоящим героем, отважным борцом за благополучие империи: длинное лицо, большие уши, густые брови (левая чуть выше, но это не мутация, а пьяной повитухе спасибо), скошенный подбородок и худая шея с острым кадыком. Главное, что шея чистая, и одет опрятно, хоть и бедненько.

На площадь, где исполнялся приговор, Ласло не пошёл. Зима, ветер, да и что на толпу смотреть. На улицах Форбарр-Султаны было неспокойно; после неудавшейся попытки захватить мятежника Ксава (уже только бастарда, никак не принца и не лорда, ни-ни, ни под каким соусом!) город бурлил, как забытая на огне похлебка. Поэтому Ласло закусил в любимой забегаловке и пошёл выполнять свою нелегкую работу — собирать слухи.

Оно, знаете ли, необходимо для блага империи. Выявить, упредить… Заговорщиков нынче тьма, куда ни плюнь. Говорят, что охрана принца Ксава смогла увести его от преследователей какими-то партизанскими тропами. Говорят, он отправился искать помощи у своих зятьев; а мужем старшенькой-то принцессы был не кто-нибудь, а генерал граф Форкосиган. А еще люди судачат, что провинция Форхаласов в огне. Да что она — половина округов буянит…

Совершенно погрузившись в работу, Ласло не заметил, как наступил вечер. Пивнушки закончились. То есть, конечно же, закончились не сами питейные заведения, такое невозможно в принципе, а посетители в них. По позднему часу открытыми оставались только самые злачные места, где собиралась совершенно другая публика, с которой Ласло предпочитал не встречаться. Его стихией были люди интеллигентные, образованные, добропорядочные, а этими настороженными, похожими на голодных крыс оборванцами пусть муниципальная стража занимается. Там-то заговоров против империи не выудишь, там работа попроще…

Ласло побрел домой. В голове уютно шумело выпитое, теплая куртка жарила, как неродная, и он распахнул ворот. Запрокинул лицо, подставляя его под тихие прохладные снежинки.

Он сам не понял, как здесь оказался. Он же шел по Второй Летошной … повернул у Савраскин-холла на Кинозальный проезд… Как он оказался на Главной площади?

И зачем он здесь оказался? Он, Ласло, всего лишь сделал то, что был должен. Он не сделал ничего плохого! Он просто служил империи!

Но прямо над головой Ласло раскачивался мертвец.

Руки и ноги Базиля Форбарры были неестественно вывернуты, подбородок, шею и грудь закрывала кровяная корка — верно, его ведь приговорили не только к колесованию, но и вырыванию языка. И повешению. «Даже этих трех смертей мало для того, кто злоумышляет против своего сюзерена», — заявил граф Форвользе, зачитывая приговор перед Советом Графов. А адреса двух торговцев, которые додумались сказать, что нынче Совет Графов уже не то, что давеча: четверть арестована и, как Форхалас, ожидает суда, вторая четверть подалась в бега, а остальные сидят, напустив в штанишки, да только поддакивают, хуже, чем проклятые цетские прихвостни, — у Ласло записаны, вот они, в записной книжке.

— И… и… изменник, — выдавил, наконец, Ласло. Мертвец дернулся. Его босые ноги качнулись над заснеженной брусчаткой — с севера на юг. С юга на север. — Ты изменник! А я … я не виноват! Я ничего не сделал!

Ветер снова качнул мертвеца. Север, юг. Запад, восток. Снег в лицо. На одном лице — тает, стекает вместе с пьяненькими слезами. На другом — нет.

Север — юг. Юг — север.

— Я ничего не сделал! — закричал Ласло.

— Так-таки и ничего? — вдруг спросила ночь.

Ласло очень медленно — на самом деле, конечно, со своей обычной скоростью, он ведь не мутант какой-нибудь, руки-ноги на месте… Одним словом, Ласло обернулся. И обрадовался. Оказывается, вовсе не мертвецы с ним разговаривают, а вполне обычный живой человек. Лет, быть может, двадцати семи или чуть больше. Лицо без особенностей, стрижка по-военному короткая, но одежда — обычная, городская. Странно знакомое лицо… Ах, да, куратор только сегодня утром напоминал.

— Здравствуйте, капитан Армстронг. Вот и вы нашлись. Погодите, я сейчас позову стражу, мы вас быстренько арестуем…

Ласло принялся обхлопывать себя по карманам в поисках комма. Армстронг молчал.

— Почему вы на меня смотрите?! — запаниковал Ласло. Виселица под тяжестью мертвеца поскрипывала. Комм никак не находился.

— Я не сделал ничего плохого! Ничего! Если бы не я, это сделал кто-то другой! Они сами виноваты! Я ничего не сделал! Нет!

— А я думаю, что да, — ответил Армстронг.

Ласло почувствовал, как нож вонзается ему под правое ухо. Дальше была боль, но совсем недолго.

Мертвец раскачивался. Снег падал.

Север — юг…