Ностальгия не входила в число его пороков (джен)

Он так говорил.

Врал, как оказалось, но эй! Он в это верил. Если всё время оглядываться назад и только говорить о всех тех классных штуках, которые могли с тобой приключиться и находиться в недоумении, почему же они с тобой не происходят, то рано или поздно негодование от непроисходящего прихлопнет тебя на первом же крутом вираже [1].

Так что ностальгия, как и всякая херня с претензией на сентиментальность, — это плохо.

Он так говорил.

Как там оно на самом деле, Тони судить не брался. В конце-то концов, с ним приключалось много классных штук, но виражи от этого менее крутыми не становились.

* * *

— Ты разминулся со Стивом.

— Я нарочно.

— Ребячество же, ну.

— Не тебе меня судить. Не у меня под подушкой заряженный дерринджер, и не я забываю об этом через пять минут после того, как туда его положил.

* * *

Тони бьёт по тормозам в тот самый момент, когда замечает у дома Пегги Картер знакомый Харлей. Не то чтобы он не знал, что Стив у Маргарет частый гость. Об этом и о часах его посещений он был более чем осведомлён: тщательно это отслеживал, дабы случайно с Кэпом не пересечься, и свои визиты планировал на те дни, когда Роджерса у неё в планах не было.

Это казалось верным. Пегги для Стива не тоже самое, что тётя Пегги для Тони, и какое бы отвращение Старк не испытывал ко всем прописным истинам и уж тем более к своду правил в своей собственной, отдельно взятой жизни, сталкивать миры и смешивать людей, которым сталкиваться и смешиваться не полагалось, он не планировал. Так было проще.

Ненавистный Капитан Америка из жизни маленького Тони Старка не мог знать его тётю Пегги, а его тётя Пегги уж точно не могла быть той самой Маргарет Картер на фотографиях в хронике о ненавистном Капитане Америка.

И да, это ребячество, но плевать он хотел на то, что думают об этом другие.

— Подсолнухи, — констатирует он, едва переступив порог.

Роджерс проторчал у Пегги без малого два часа, и всё это время Старк нервно барабанил по рулю рыжей Ауди в подворотне напротив. Достаточный повод для бешенства и ревности, но он вроде как договорился с собой не объединять этих двух женщин в одну.

— Не теряй надежды, Тони, и когда-нибудь ты сможешь выбраться из-под стола на Рождественском ужине, — добродушно поддевает его Картер, и удобней устраивается на подушках.

Выглядит она при этом почти неприлично счастливой, и как бы Старку не хотелось думать, что Роджерс здесь не при чём, дело, вероятно, всё же в нём. Это не то чтобы ему нравится, потому что есть вещи, о которых он решил не думать, но чувство острой благодарности всё же тёплым комом ухает куда-то в грудь. Он ставит в свободную вазу свои подсолнухи и переносит их поближе к кровати.

Подсолнухи Стива могут постоять и на комоде, а его априори лучше. Тридцать баксов за штуку, чем бы они там не отличались от тех, что по пятаку.

— Это не то же самое, — ворчливо возражает он, чувствуя себя шестилетним нашкодившим пацаном.

Ставит перед кроватью стул, с подозрением пялится на чехол и с притворной брезгливостью спрашивает:

— Я надеюсь, он не на нём сидел?

Пегги негромко смеётся, и Тони, довольный тем, что она всё понимает, улыбается в ответ. Садится напротив, скользит взглядом по белым, седым волосам, по выцветшим глазам, сети глубоких морщин вокруг глаз и на щеках, и замирает, глядя на лежащие поверх покрывала узкие ладони.

— Не самое приятное зрелище, да? — спрашивает Маргарет, рассматривая дряхлые руки, некогда без дрожи державшие пистолет, и грустно улыбается.

— Брось, ты красавица, — без заминки отвечает Старк.

Он действительно так думает. Бесхитростно пожимает плечами, опирается локтями на бёдра и подпирает подбородок кулаком. Пегги смотрит на него пару мгновений, тянется к тёмной макушке и слабо, но всё так же нежно треплет его по мягким волосам.

— Что случилось?

Тони растерянно смотрит ей в глаза, не пытаясь отстраниться от тёплой, сухой ладони и глотает так и готовое сорваться с языка «Много чего». Ловит морщинистую руку своей и касается тыльной стороной губами.

— Я построил робота, который чуть было не уничтожил мир, — рассказывает он. — Ушёл из Мстителей. Теперь левые либералы поджидают меня у Белого Дома, а правые подсовывают под нос сомнительное Соглашение и пугают Актом Регистрации Супергероев. Я не знаю, к кому мне с этим пойти, стоит ли вообще с кем-нибудь это обсуждать и что делать, если всё пойдёт прахом.

Старк баюкает чужую ладонь в своих, чувствует ничуть не потерявший с годами проницательности взгляд и нехотя добавляет:

— А ещё успел сделать Пеппер предложение до того, как она предложила расстаться, — улыбается хрупко, но ярко и силится беззаботно усмехнуться. — Счастливчик. Впору менять своё супергеройское имя.

Тони торопится отстраниться, вспоминая, как давным-давно затюканным несчастьем прятался в самом тёмном углу особняка. Размазывал сопли и слёзы по лицу, задушено всхлипывал от горя и обиды за несправедливые упрёки Говарда и сквозь слёзы жевал дольки кислого апельсина. Пегги чистила его прямо там, на дорогущем персидском ковре в гостиной. Сидела напротив, по-турецки скрестив ноги, и рассказывала о каких-то глупостях про тоннели в другие галактики и светящиеся синим кубы. Потом к ней присоединялся Джарвис. Ворчал о том, что не престало дорогущий ворс апельсиновым соком заливать, и вопреки собственным причитаниям устраивался рядом с плиткой приторно-сладкого молочного шоколада с крупным миндалём.

Стыдное, но тёплое воспоминание. Тони тушуется, поймав себя на попытке убежать, и усилием воли заставляет себя сидеть.

— С ним бы такого не произошло, да? — тихо спрашивает он.

Пегги не спрашивает, кого он имеет в виду, и только поэтому Тони может себе позволить задать этот вопрос.

— Говард никогда не ввязывался в то, в успехе чего сомневался, — честно отвечает Маргарет, и Старк несколько мгновений не слишком благодарен за подобную прямолинейность.

Потому что, вообще говоря, он это знает, но слышать подтверждение собственным догадкам не всегда обязательно и не всегда приятно. Кладёт руку Пегги поверх одеял и тянет свои прочь, но та с неожиданно силой хватает его за запястье и почти со злостью смотрит ему в глаза.

— Именно поэтому он построил бы банде Десяти Колец Иерихон и никогда бы не закрыл продажу оружия. Говард был непревзойдённым бизнесменом, но ты. — Она чуть ослабляет хватку и бережно проводит большим пальцем чуть ниже ремешка его часов. — Ты хороший человек.

— А ещё я очень умный, — напоминает слегка поражённый Тони и неловко прокашливается. — Мне стоит вступиться за честь отца или пойти подышать в бумажный пакет?

Пегги сердито хмурится, и Тони радуется короткой передышке. Его не так уж и редко хвалили, хотя, признаться, куда чаще это касалось мозгов, а не высоких моральных качеств, но подобной вспышки от Маргарет он точно не ждал. Потому смотрит на неё с небольшой опаской и не знает, как дальше себя вести. Наверное, стоит поблагодарить как-нибудь попонятней, чем признаться в подкатывающей гипервентиляции. Он даже собирается с духом, чтобы выпалить несчастное «спасибо», но Пегги успевает раньше.

Сжимает свободной рукой край покрывала и помолодевшим от гнева голосом говорит:

— Он был моим другом, и я искренне его уважала, но иногда — иногда мне хотелось взять его за грудки и трясти до тех пор, пока он не обратит на тебя внимание. И если он… — Звенящий яростью голос прерывается хриплым кашлем, и Тони тут же подрывается за водой.

Помогает ей приподняться и подносит к губам стакан.

— Эй. Не вздумай умереть посреди речи в мою защиту, — слегка испуганно тараторит он и ждёт, пока она проглотит. — Серьёзно, Пегги, это было бы уже слишком, а у меня и так тьма комплексов. Обойдусь без чувства вины за захлебнувшуюся возмущением старуху, ну.

Маргарет смотрит на него слезящимися глазами и устало откидывается на подушки.

— Засранец ты неблагодарный.

— Да, я такой. — Ставит стакан на тумбочку и оставляет на морщинистом лбу короткий поцелуй. — Спасибо.

Видит, как по-доброму и ярко светятся в ответ блёклые, но ясные глаза и в этот момент больше всего боится, что возвращаться в этот дом будет больше не к кому. Что возраст возьмёт своё, и не останется больше никого, с кем можно будет вспомнить Пенелопу Вуд из соседнего класса, старого Джарвиса с пёстрой метелкой для пыли и самую первую машинку в коллекции. Красную, конечно же.

Не с кем будет вот так поговорить об отце.

Исчезнет ещё один человек, считающий Тони Старка дерьмовым бизнесменом, но хорошим парнем.

С ней пропадёт большая часть его жизни, а как бы часто подобное с ним не случалось, привыкнуть к этому не выходило.

Поэтому он вытаскивает из кармана старкфон, мысленно подсчитывая, что до следующего провала у него ещё есть чуть больше сорока минут, и открывает один из засекреченных файлов нового госсекретаря.

— Не поверишь, кто решил податься в политику…

* * *

— Джарвис, как думаешь, МОРГ в перспективе может справиться с деменцией?

— Не в ближайшее время, сэр. Мне жаль.

— Отвратительный выбор слов.

— Простите, сэр.

* * *

Когда Тони показывается у дома Картер в следующий раз, он застаёт в коридоре Шерон.

— Толстушка! — громко восклицает он и ничуть не удивляется, когда в лоб ему утыкается холодное дуло пистолета. — От Кэпа прячешься?

— Твою мать! — громко ругается та, прячет оружие и буквально за шкирку заталкивает его в дом. — А если бы я выстрелила?

— Тогда бы ЦРУ окончательно упало в моих глазах, — беззаботно отвечает Тони и заглядывает в гостиную. — Спит?

— Да. И… — Шерон смущённо и слегка виновато улыбается. — Прости, мне следовало предупредить.

— Ничего, — поспешно мотает головой Старк и делает шаг назад.

С каждым месяцем Пегги впадала в беспамятство всё чаще и чаще. Сами по себе приступы не были чем-то страшным или необычным, а Тони к ним привык и со снисхождением относился к тому, что периодически Маргарет видела в нём двадцатилетнюю версию него же. Но случалось и так, что она принимала его за Говарда. Тоже не трагедия, но Старк не слишком хорошо справлялся с ролью отца. Выбивающееся из привычной колеи поведение «Говарда» расстраивало Пегги, и они с Шерон решили, что будет лучше, если подобных эпизодов получится избегать.

— Тогда я пойду…

— Останься?..

Они выпаливают это одновременно и какое-то время просто разглядывают друг друга в темноте коридора. Тони переступает с ноги на ногу, кивает в ответ на предложение и проходит вслед за запыхавшейся Шерон на кухню. Она тут же включает электрический чайник, достаёт из пакета два круассана в бумажных конвертах и, растопырив руки, нерешительно спрашивает:

— Объятия для толстушки или Железный Человек не обнимается с агентами ЦРУ?

Старк хмыкает, делает шаг вперёд, и, мама дорогая! Она выдавливает из него жизнь.

— Полегче, кроха, я оставил броню в багажнике, — хрипит он, неловко гладя её по волосам.

Шерон смеётся куда-то ему в шею, и Тони искренне старается не думать о том, что она, возможно, на пару сантиметров выше. Неплохое такое возмездие за детские придирки, но заострять на этом внимание добровольно он точно не станет.

— Я скучала, — оповещает она его, выпуская, наконец, из медвежьих объятий.

— Я тоже, но ты никогда меня этим не попрекнёшь, — ворчит Тони и садится за стол.

Шерон достаёт из шкафчика пакетики с чаем, закатывает глаза на мелькнувшее на лице Старка пренебрежение и включает кофеварку.

— Эта чашка будет какой? Десятой?

— За астрономические сутки или с тех пор, когда я в последний раз спал? — считает нужным уточнить Тони и улыбается, когда Шерон вместо двойной варит одинарную порцию.

— Ты неисправим.

— Я вроде как считаю это плюсом.

Кофеварка перестаёт шуметь. Картер заливает пухлый пакетик кипятком, ставит перед Старком крохотную чашечку чёрного кофе, и садится, подтянув к себе одну ногу. Тони безошибочно выбирает себе круассан с кедровыми орешками, протягивает ей с финиками и хитро щурится.

— Ты специально не предупредила.

Шерон откусывает сразу треть.

— Фчего ты фсял?

— Кедровые орешки, — протягивая ей салфетку, поясняет Тони. — Или ты в норме покупаешь то, что терпеть не можешь, на случай если я решу заглянуть?

Картер, разумеется, и не думает краснеть. Пожимает плечами, никак не комментируя свою пакость, и с аппетитом пережёвывает слоёное тесто. Запивает, не доставая из чашки пакетик, и игнорирует салфетку.

— Мне было скучно, а я знала, что ты должен прийти. Мы давно не виделись. Я думала, ты обрадуешься.

— Я рад, — качает головой Тони. — Но Пегги…

— Спит, — перебивает его Шерон. — Ничего не случится.

Ну, если она так говорит. Тони откусывает от круассана, и тёплый ореховый крем словно возвращает его на двадцать пять лет назад.

Они с Шерон познакомились, когда ему было двадцать, а ей пять. Пегги почему-то решила, что он подходящая компания для пятилетнего ребёнка, а пятилетний ребёнок за пять минут пребывания в его комнате подружился с Дубиной. При попытке оторвать себя от робота разражался оглушительным рёвом, и, нет — это не то, против чего Тони хоть когда-нибудь мог попытаться пойти.

Делать было нечего. Старк курил травку, а племянница Пегги походила на толстого Купидона. Без крылышек, конечно же, потому что птицы такого размера не летают, но зато с копной светлых, вьющихся волос.

Странная дружба, огромная разница в возрасте, но, оглядываясь назад, Тони и представить себе не мог, что бы он тогда без неё делал.

— Как дела на мстительном фронте?

— Ну, — Тони смахивает с уголка губ крем и облизывает палец. — Наташа заявила, что не собирается носить костюм, в котором не может раздвинуть ноги, и мне действительно начинает казаться, что она выбирает настолько ужасные формулировки, лишь бы мне нечем было ответить. Ванда не снимая носит куртку Романофф, и я не знаю, как ещё ей объяснить, что кожа не защищает от пуль, а Наташа трепетно относится к своему гардеробу. Роуди не даёт мне проапгрейдить костюм, что нелепо, потому как это мой костюм, а в надписи «Собственность Тони Старка» на спине нет ничего плохого. У Вижена и Джарвиса, кажется, назревают какие-то тёрки из-за концепции современного естествознания, и мне надоело путаться в том, кто на кого не орёт. Стив всё ещё не разрешает убрать крылья со шлема, а у Уилсона странные отношения с Редвингом. Вероятно, следовало приложить к нему инструкцию. Вот ты можешь мастурбировать дроном?

Шерон давится круассаном, смеётся, стряхивая со стола крошки, и качает головой.

— А что ты?

— Могу ли я мастурбировать дроном?

— Тони.

Старк залпом выпивает кофе и беспечно отмахивается.

— Я в порядке. Как всегда.

На лице Шерон недоверие и лёгкая обида. Раньше она бы залезла ему на шею и принялась бы дёргать за уши, пока он не сдастся и не расскажет, в чём дело или, в крайнем случае, не познакомит с новым роботом. Теперь такой фокус, конечно же, не прокатит и закончится наверняка печально, а они уже давно не двадцатилетний Тони Старк и пятилетний толстый Купидон. Они — Железный Человек и агент ЦРУ, и оба это прекрасно понимают.

Поэтому Шерон молча заваривает новую порцию кофе и достает из пакета ещё два круассана.

Они не обсуждают Мстителей, Росса и их общую тайну от третьего посетителя Пегги Картер. Они говорят о новых моделях оружия, неудобных бронежилетах и устройствах слежения. О невкусных финиках и кедровых орешках.

А потом просыпается Пегги, и Тони уходит раньше, чем она примет его за отца. Это не трагедия, но из всех неподходящий ролей эта не подходит ему более всего.

* * *

— Сэр, Шерон Картер на линии.

— Соедини.

* * *

Шерон сообщает ему позже, чем сиделка отчитывается перед Стивом. Шерон звонит, и Старк успевает её обнять до того, как она улетит в Лондон, а он — в Вену. Он не может быть на похоронах, но Роджерс будет, и это впервые, когда он не чувствует глупой ревности.

Вообще ничего не чувствует, кроме разъедающей душу тоски.

Когда Наташа смотрит то на него, то на собирающегося в Лондон Стива, он понимает, что прокололся. Качает головой, прося ничего никому не рассказывать и покидает Базу.

Чуть позже ему приходит короткое сообщение.

«Вы могли бы поговорить».

Романофф не говорит с кем. Тони не уточняет. Где-то в Лондоне звенят прощальные колокола.

* * *

— Джей, отмени заказ за партию подсолнухов.

— Сэр?

— Я отвезу сам.

* * *

Тони удаётся вырваться в Лондон, только когда шумиха вокруг побега из Подводной тюрьмы сходит на нет, Росс перестаёт менять цвет и выблёвывать свой завтрак при каждой встрече с ним, а он доводит до ума протез Роуди.

Перелёт до Лондона занимает куда меньше времени, чем ему требуется, чтобы собраться с силами, но все страхи и опасения оставляют его, как только он подходит к серому камню на холме.

На могиле Маргарет Картер очень тихо. Пригород Лондона, недалеко от места, где она родилась. Скромная могильная плита, мемориальная табличка с годами службы и заслугами перед Великобританией и Соединёнными Штатами, никакой символики и бесчисленное множество цветов.

Среди них — яркие подсолнухи по пять долларов на штуку. Тони усмехается, оглядываясь вокруг, видит выкорчеванный кусок дерева, где наверняка была камера, и в который раз думает, что за всем прочим Роджерсу капитально не достает мозгов и с избытком досталось наглости.

Вытаскивает из бумаги те подсолнухи, что за тридцатку, и кладёт их подле цветов Стива. Размышляет несколько мгновений, отодвигает одни ближе, другие дальше и глубоко вздыхает.

Пахнет травой, солнцем и совсем немного шоколадом с фабрики неподалёку. Если закрыть глаза, то можно представить, что ещё и апельсинами с пыльной метёлкой Джарвиса.

Тони дышит глубоко, полной грудью, улыбается бездумно и тихо, как нечто сокровенное, произносит:

— Я вылез из-под стола на Рождественском ужине.

Поспешно отворачивается, чувствуя, как щиплет глаза, и громче, твёрже, добавляет:

— И знаю, что всё сделал правильно.

* * *

— Эй! Эй-эй-эй! Дубина, поставь фоторамку на место!

— …

— Джарвис, заткнись.

— Прошу заметить полное отсутствие удивления с моей стороны, сэр.

____________________________________________

[1] — стыренная и слегка переформулированная фраза из последнего интервью Роберта для журнала GQ.