Не приходи (джен)

— Не приходи, — говорит Наташа. Ее голос бесстрастен — и это так похоже на нее. В любых ситуациях оставаться профессионалом. В любых обстоятельствах.

Прошла неделя, с тех пор, как он видел Старка в последний раз. Когда в последний раз дотронулся — можно ли называть удары касанием? Когда ты бьёшь со всей силы, чтобы показать, как ты чувствуешь. Чтобы разделить свою боль. Показал. Только забыл, что люди без сыворотки такие... Хрупкие? Старк не выглядел хрупким. Он не был хрупким. Он почти одолел их с Баки.

Роджерс в Ваканде. Здесь жарко, душно и чего-то не хватает. Кого-то? Баки в криокамере, и Стив временами ощущает отголоски странных эмоций.

Облегчение. Спокойствие. Решимость помочь другу, стереть чужую программу из мозгов, дать прожить нормальную жизнь — брошенная кость вечно голодной совести. Это мало. Этого чертовки мало для…

Все эмоции замерзли в Сибири. Как в чертовой сказке, где сердце мальчишки, как и его глаза, смотрели на мир через осколки троллего зеркала.

Зависть. Это чувство накатывает все чаще. Желание так же малодушно забраться в криокамеру. Чтобы раз — закрыл глаза. Два — открыл, a вокруг все другое. К этому другому нужно привыкать. И все остальные проблемы исчезают под гнетом этого другого.

Не исчезнет. Его проблема обычный-необычный человек.

Он бы обиделся за такие слова, так же "великолепный"...

— Не приходи, — шепчет Наташа.

Мысли — словно застрявшие пузырьки воздуха в желе. Таком приторно-безвкусном желе из супермаркета.

Старк однажды — не иначе, как в порыве широкой души — скупил почти весь ассортимент сладостей с прилавков. Мстители уже жили вместе в башне Старка, и Старк — Тонитонитони — прямо в своей железной броне плюхнул перед ним три огромные дорожные сумки. Каждая до упора была забита сладостями.

— Ты отстал от жизни, Капитан Морожко. Будем знакомить тебя с миром прекрасного. A что самое прекрасно в жизни, не считая меня и моей брони? Правильно — сладости, — ничуть не тушуясь от восхваления себя, объявил Старк, — так что вперёд, налетайте!

Мстители тогда все сидели в огромной гостиной. Глупая мечта почти каждого — столько сладкого, чтобы конца видно не было. Наташа тогда взвизгнула, словно маленькая девочка, и, быстро цапнув себе ближайшую сумку, зарылась в нее с носом и начинала чуть ли ни шипеть, когда к ее «сокровищу» кто-то протягивал руки.

Стиву первым попалось ядовито-зеленое желе. Он потянул за пластиковый язычок, срывая крышку, оглянулся было в поисках ложки, но потом решил отпустить себя и начал есть пальцами. Это было нарушением правил, вбитых приказов норм приличия, и от этого что-то приятно грело в грудине. Желе было сладким — очень, очень сладким — холодным, скользким, старалось выскользнуть из рук, словно живое, и от этого хотелось смеяться.

Тогда смеялись все — Старк, заслуженно задравший нос вверх, Клинт, метко метающий M&M's прямо в рот, Тор, зависающий над "сложной" упаковкой — они позволили себе короткую передышку между бойней-буднями. Последнюю?

— Не приходи, — словно отрезая, говорит Романофф, и в ее ровном голосе, если хорошо-хорошо прислушаться, можно услышать что-то.

И только потому, что это что-то живет теперь в груди самого Роджерса. Раздирает потроха при каждой мысли. При каждом вздохе.

Мысли не желе. Они лед.

Как тот, что плавал в бокале Старка в тот вечер. В окружении горького, терпкого напитка колотые льдинки стучат друг о друга, о стенки бокала, и цвет коньяка немногим светлее глаз Старка.

— Кэп, чего ты такой ледяной? A, все, можешь не отвечать. Тебе ж, как любому сказочному принцу нужен верный конь, оружие и монстр, что бы его одолеть. Иначе скука и семидесятилетний перерыв на послеобеденный сон. Что ж, я герой, я все исправлю и всем помогу. Будет тебе чудо-о-о-овище, — Старк зевает, даже тогда не затыкаясь, слово забавно растягивает и он, Стив, каменеет под этим пьяным набором слов и не двигается. Вечная война в у него в душе — неужели это видят все окружающие? Постоянная борьба.

Уже не исправишь, г-е-е-р-р-рой. Уже не поможешь.

Любая мысль возвращается к чертовому сыну Говарда. Тонитонитони. Как?..

Рык вырывается из груди — злость на себя и на Наташу, и на Баки, и на все... Телефон летит в закрытое окно. Хорошие стекла. Непробиваемые. Раскладушка сломанными детальками валяется на полу.

Он отправил письмо Старку, как только пришёл в себя. Попросил у Т’Чаллы два телефона и бумагу — тот дал все без лишних вопросов.

— Не приходи. Там будет Пеппер, ей нельзя волноваться.

Наташа разговаривает с ним по тому телефону, который он отправил Старку. Тони.

Стив никогда не задумывался, почему Тони носит костюм. Он знал, что тот создал его для побега из плена. Знал, что его питает реактор, встроенный в грудь.

Не знал, что реактор держит осколки шрапнели.

Он просто хотел остановить его от убийства друга. Баки.

Просто.

Хотел.

Остановить.

Выключить.

Просто!

Остановить!!!

Внутри что-то разрывается, и воздух не хочет протискиваться в легкие. Он царапает горло — даже воздуху противен Стив Роджерс — что уж говорить про самого себя. Мысли путаются, словно кто-то ударил по голове куском арматуры, а во рту скапливается кислая слюна с привкусом железа.

Лучше бы сразу добил.

Тело находят лишь через 13 часов. Вижен. Он еще слишком Джарвис.

— Не приходи на похороны, — тихо просит Наташа.