На помощь (гет)

В номере, который, как всегда, забронирован молчаливым помощником Нотта на случайное имя, королевскими можно назвать две вещи. Кровать, разумеется, — большую, с мягкой темно-золотистой спинкой и чуть-чуть скрипучую. И — душ. Ванная комната особенно нравится Гермионе. Непривычно просторное помещение, светлая плитка на стенах и полу, молочно-бежевый потолок, ванна с гидромассажем и отдельный душ за стенкой. Ничего общего с мрачной коморкой в их с Роном доме. Там это комнатка, которую прячут, о существовании которой, согласно правилам приличия, забывают. Здесь же — практически хоромы.

Переступая порожек, уложенный чуть более тёмной плиткой, Гермиона поворачивает кран. Вода с шипением принимается падать вниз из-под круга практически под самым потолком. Гермиона делает шаг вперёд, входя в этот водопад, и опускает голову, позволяя спине намокнуть, а волосам с тяжестью упасть на плечи.

Не то чтобы водяные процедуры — самая приятная часть её вечера. Просто в конце тяжелого дня они и правда кажутся наилучшим, что только может быть. Тем более что для других занятий Гермиона слишком устала.

Тёплая вода бьет по телу, сливаясь в единую струю. Гермиона покачивает головой, проводит пальцами по неприятно хрустнувшей шее. Потягивается, а затем, наоборот, сжимается, обнимая себя руками и опуская голову. Тепло. Хорошо. На какое-то время можно и забыть о том, что происходит за пределами этой комнатки...

Она позволяет себе пустить одну-единственную слезу. Чисто символическую, ведь облегчения она так и не приносит, но все же важную. Гермиона не умеет плакать. Слезы могут течь у неё по щекам, на душе может лежать непомерная тяжесть, но ей всегда кажется, что это — не плач. Это что-то другое. Плач — это истерики, рыдания и метания, вроде тех, что Браун закатывала Рону, узнав, что тот не бросит жену и детей. Плач — это что-то совершенно бесцветное и бессмысленное, как выражение лица Джинни, когда Молли не проснулась по утру.

Плач — это...

Гермиона не умеет плакать.

Ей кажется, что хлопает дверь, и она вздыхает. Ключи должны быть только у Драко, и если это он, пора закругляться. Если нет — тем более, допустить, чтобы посторонние люди застали ее в расстроенных чувствах, совсем негоже.

Гермиона с сожалением выключает воду и проводит по лицу влажной ладонью. Трёт глаз — она бы с удовольствием сейчас легла и уснула бы, или хотя бы просто полежала, не делая больше ничего и особенно не думая ни о чем.

Одеваться смысла нет, так что она просто заматывается в огромное мягкое синее полотенце и открывает дверь. Тут же появляются посторонние звуки и становится холодно. И на виду появляется Малфой. Выдавливает привычную насмешливую улыбку, увидев её. Клюёт в щеку.

— Привет, дорогая.

"Привет, дорогая". С этого он начинает всегда. Гермионе интересно — он и с Асторией так здоровается по приходу домой? Или просто использует максимально обезличенную формулировку?

Когда молчание затягивается, Драко принимает озабоченный вид. Мягко отстраняет не и заглядывает в ванную. Хмурится. По лбу проскальзывают морщинки, и какое-то мгновение Гермионе хочется провести по нему пальцем, но она одергивает себя: что за нежности?

— Так, — говорит Драко, обернувшись, — все с тобой ясно.

Снимает пальто и пиджак. Неряшливо скидывает ботинки. Гермиона стоит перед ним, босиком, в одном только полотенце, с оголенными плечами, мокрыми волосами и потрепанными надеждами, стоит и чувствует себя как никогда беззащитной.

Драко исчезает в комнате, гремит там чем-то, мимо Гермионы и обратно пролетает чайник, наполнившийся водой из-под крана. Гермионе сил хватает только на то, чтобы вздернуть брови и поинтересоваться:

— Драко?

— Иди сюда, — зовёт он, но сам появляется на пороге и тянет её за руку. Подводит не к кровати, а к креслу в углу у столика, которого там раньше не было, и мягко надавливает на плечи.

— Садись.

Гермиона послушно опускается, непонимающе смотря на него. Драко взмахивает волшебной палочкой, и ей на плечи опускается ещё одно полотенце. Тепло.

— Плохой день?

Она качает головой, сама не зная, как ответить.

— Да нет, просто дурацкий.

— Рональд?

Он перестал звать её мужа по фамилии, может быть, потому, что она взяла ее; но в этом "Рональд" ей слышится ещё больше ненависти и разочарования, чем когда-то было в "Уизли".

— Все как обычно.

— Браун?

Она трясёт головой и повторяет:

— Все как обычно.

Драко вздыхает.

— С чего ты вообще взял, что что-то не так? — интересуется Гермиона. — Я же и пары слов не сказала.

— Зеркала запотели, — ни с того ни с сего произносит Драко. Она непонимающе смотрит на него, зная, что можно и не спрашивать, и так сейчас объяснит. — В ванной запотели зеркала, значит, ты долго стояла под тёплой водой.

Для Гермионы связь все ещё не очевидна, и это самую малость её раздражает.

— Значит, тебе надо было погреться и подумать... тьфу, — Драко отмахивается рукой, и Гермиона невольно вздрагивает.

Она ощущает себя маленькой глупой девочкой, делающей что-то совсем неправильно, и ей это чувство не нравится. Она никогда не чувствует себя так, но сама словно и не может вернуться в прежнее расположение духа.

Драко окидывает ее пристальным взглядом, и Гермиона остро чувствует: она устала.

Как же она устала от всего этого. От вечных прикидок, вечных недоговорок, от тошнотворного беспорядка в собственной жизни...

Кто бы ей сказал, что Рон вернется к Лаванде Браун, а сама она заведет что-то более или менее похожее на роман с Малфоем...

Ни за что не поверила бы.

Да и какой это роман. Так, деловое соглашение, можно (нужно) бы разорвать, но она все никак не может.

Гермиона поднимается на ноги и решительно смотрит на Драко. Тот вздергивает брови.

— Куда-то собралась?

— Я устала, — говорит она, впервые, кажется, позволяя себе озвучить эту слабость перед ним.

— Я знаю, — кивает Драко. — Чай будешь?

Она хмурится, вздыхая. Ну какой чай? Ему что, прямо сказать — ей ничего не хочется уже...

— Нет? Тогда просто... — Малфой кивает головой на кровать, и Гермиона давится словами: у него на лице непривычная озабоченность и даже тревога. За нее? — Отдыхай, — заканчивает он.

Все, кажется, очень просто, но она не понимает.

— Драко?

Не понимает и кажется себе слабой, не в состоянии взять все в свои руки, как привыкла делать, и способной только вяло спрашивать и кивать...

Как она устала.

— Отдыхай, — твердо повторяет Драко. — Ложись. Восемь часов здорового сна в тишине и тепле.

Звучит просто волшебно, но у нее все еще ощущение, что что-то не так.

Драко вздыхает.

— Я же не совсем зверь, Гермиона. Ты выглядишь так, будто у тебя скоро истерика начнется, а это значит — конец всему Лондону. — Гермиона недовольно поджимает губы, и он фыркает: — И это вовсе не преувеличение.

Матрас почти не прогибается, когда она опускается на кровать и хлопает по подушке, взбивая ее. Драко выгружает ей на ноги одеяло и расстегивает верхние пуговки рубашки, оставляя ее на себе. Гермиона пристально наблюдает за ним, пока он обходит кровать, и ему это, видимо, не слишком нравится.

— Отдыхай, — еще раз повторяет он. Ложится с другой стороны и поворачивается лицом к ней.

Гермиона смотрит в потолок. Минута, другая. Она поворачивается спиной и придвигается к нему, закрывает глаза и позволяет обнять себя.

От Рона такого нельзя было дождаться даже до рождения Розы, даже до Браун и всей неправильной суматохи.

Иногда собственная жизнь пугает ее до чертиков. Почему она? Почему Малфой, откуда он вообще взялся? Потом она вспоминает молчаливое сочувствие в глазах сотрудников Министерства, сталкивающихся с Роном и Лавандой. У нее не хватало сил объяснять: она знает, ее не надо жалеть. Они вступили в брак только-только после войны и думали, что она изменила их, сделала их старше, а на самом деле были всего лишь детьми.

К тому времени, как родилась Роза, их брак стал гораздо больше напоминать совместную жизнь каких-то дальних родственников, экономящих деньги и трудящихся на благо общества. Примерно это они и делали. После рождения Хьюго Гермиона окончательно признала: их с Роном союз превратился в политический. Картинка, которую выставляют напоказ, неидеальная, но цепляющая за душу и дающая весь спектр положительных и отрицательных примеров.

А потом — смерть Молли, всеобщее подавленное молчание, работа-работа-работа, сутки вне дома, что-то напоминающее растянутый на несколько дней нервный срыв...

И — Малфой.

Почему Малфой, откуда он вообще взялся?

Натягивая одеяло повыше и чувствуя, как Драко целует ее в макушку, Гермиона впервые решает: это не так уж важно. Взялся, и ладно. Сейчас рядом — именно он.

Она засыпает.