Наполовину (гет)

Поменять одно на другое,

Счастье твоё обернётся горем.

Где же та грань, которую все ищут?

Где же хлеб, который станет пищей?

Лили чувствовала приятные поцелуи, плавно поднимавшиеся вверх по шее к уху. Она прижалась к обнимающему её телу ближе, пытаясь забыть отголоски страшного сна — зелёный свет, приближающийся слишком быстро, надменную усмешку на губах Волдеморта и прищуренные красные глаза… Но привычные ласки помогали не думать, не вспоминать, отвлечься. Лили зарылась рукой в растрёпанные волосы на голове Джеймса, не открывая глаз. Иначе в голове снова бы всплыло отчаянное: «Беги!».

Странно, но этот сон был слишком реален — он всё ещё не давал ей покоя, напоминая о себе в каждом движении Джеймса. Все они казались немного неправильными, искажёнными, будто отражёнными в неточном зеркале.

Лили постаралась выкинуть все эти глупости из головы и насладиться происходящим. Ведь всё было хорошо, она была в своей постели с живым мужем, а Гарри — мирно спал в кроватке около окна. Всё было и будет хорошо.

Движения Джеймса становились всё более настойчивым, и Лили не собиралась сопротивляться, это как раз ей и было сейчас нужно. Глупое ощущение неправильности нарастало с каждой минутой, но она никак не могла найти ему причину. Это раздражало.

Тогда Лили просто перестала думать, а вместо этого начала отдавать сама — делать всё, что муж любил, сосредоточившись только на этом.

Мгновения растянулись в вечность, восхитительную и потрясающую. Это было так привычно и одновременно — по-новому, что водоворот ощущений затянул Лили целиком. Ни единой связной мысли за долгое — приятно долгое — время не было в её голове. И только в самом конце Лили открыла глаза, чтобы посмотреть в любимое лицо, как она всегда любила делать.

И встретила взгляд зелёных глаз.

Может, хватит врать и притворяться,

Нечего тебе по углам скитаться.

Стены не глухие, и они всё слышат,

Всё, что ты скажешь, будет только лишним.

Лили стояла у зеркала уже минут пять и не могла поверить в то, что видела. Совсем другое лицо и фигура, а волосы — подумать только! — стали тёмными и вьющимися. Карие глаза, шрам на руке — едва читаемое «грязнокровка», даже руки — всё это было иным, незнакомым. И одновременно — таким привычным. Это пугало и путало.

В голове царил ещё больший хаос, мысли путались и перемешивались. Она абсолютно точно помнила, кем всегда была — Лили Эванс, после замужества — Поттер. Это не подлежало сомнениям и было истиной, но… Так же она была и Гермионой Грейнджер.

Это было странно. Память подкидывала разрозненные отрывки из обоих жизней, но она по-прежнему ощущала себя Лили. Хотя тело принадлежало Гермионе и помнило то, что делала Гермиона. В том числе и…

Она обернулась. В паре метров от неё стоял мужчина, невероятно похожий на Джеймса, но с зелёными глазами. Гарри.

Гарри Поттер.

Её… сын?

Или жених?

Она прикрыла глаза и закрыла лицо ладонями, не в силах больше смотреть на мир вокруг и этого человека. Её разрывало от чувств, их было слишком много. Кто он для неё?..

Гарри…

Непроизвольные всхлипы, вырвавшиеся из её рта, заставили замершего мужчину действовать. Он почти мгновенно оказался рядом и обнял её, позволяя плакать, уткнувшись в плечо. Лишь лёгкое поглаживание по голове и тихое «Успокойся, Гермиона», заставляющее рыдать сильнее.

И вот она уже прижимается к такому знакомому телу, дарящему тепло и ощущение защищённости.

Прямо как рядом с Джеймсом.

Как же они похожи!..

Эта простая мысль стала началом истерики. С криками, рыданиями, бессвязным шёпотом и попытками подраться.

Гарри привычно успокаивал Гермиону. Ему казалось, что за три прошедших после войны года все страшные воспоминания улеглись, забылись. Таких истерик не было уже давно. Но, по-видимому, не всё прошло. Ничего. Он сможет успокоить свою невесту.

Поменять одно на другое,

Если жизнь твоя в чьей-то воле.

Выпустить из рук своих удачу,

В чём найти смысл, чтоб жить иначе?

Прошло время, и Лили освоилась в этом мире. Воспоминания улеглись, она всё чаще ощущала себя именно Гермионой. Она так и не смогла ничего сказать Гарри — да и зачем? Так она вряд ли осталась бы рядом. А это было её самым большим страхом. Гарри — единственный близкий человек для неё в этом мире. Последний из оставшихся.

Она узнала подробности — как был убит предатель Петтигрю, как героически погибли Сириус и Люпин. Даже Северус — Гарри жалел, что никогда не понимал его, и частенько рассказывал ей обо всём, чтобы отвлечь.

Это было тяжело. Но Гарри не был её сыном — точнее, он не выглядел ребёнком. Много повидавший мужчина, аврор, Национальный Герой. И он был очень похож на Джеймса. Одновременно это всё и усложняло, и упрощало.

Через год они поженились.

Гарри не давил на неё, видя подавленное состояние, но… Лили сама настояла.

Ведь она всё ещё была Гермионой.

А ещё через год она извлекла воспоминания об обеих жизнях и написала длинное письмо.

И выпила мгновенный яд.

Впереди дорог больше не осталось.

Жизнь твоя всегда как маятник качалась.

Приглушить бы свет, наедине остаться

И лицом к лицу с собою повстречаться.