Закаленный в огне (джен)

Шел обед. Мама старалась произвести наилучшее впечатление на графа Форталу — тощего типа с моноклем в глазу, который приехал в Форкосиган-Сюрло в начале недели, чтобы переговорить с графом Петром о политике. Эйрел сидел рядом с мамой, тихо-тихо, искоса поглядывая на нее и улыбаясь одними глазами. Он был уже большой, ему было одиннадцать, и, хотя бы он никогда бы не произнес этого вслух, но у него была самая умная и чудесная мама на свете. Петра, тетя Форпатрил, захихикала, и старая леди Форпатрил смерила ее возмущенным взглядом…

Вдруг полированные деревянные двери в торце залы распахнулись рывком, и в комнату ворвалось шестеро человек в темном военном камуфляже. Чьи это были солдаты — не понять, мундиров на них не было.

Миклош, прислуживавший за столом и накладывавший в этот момент салат, бросился им наперерез с криком:

— Вам сюда нельзя без позволения миледи Форкосиган!

Солдат разрядил в него нейробластер. Другой крикнул своим товарищам: "Вон дочки бастарда!" — и они бросились к маме и тете Петре. Эйрел застыл лишь на мгновение, потом схватил со стола нож и швырнул, но под руку ему попался всего лишь столовый ножик, безвредно скользнувший по куртке одного из нападавших.

"Идиот!" — выругал он себя и потянулся было за разделочным ножом, лежащим в нескольких дюймах поодаль. Но было поздно: мать уже схватили и вытащили из-за стола, а один из мужчин расставил руки, готовясь схватить самого Эйрела и предусмотрительно отшвырнув большой нож подальше.

— Ты, форская сука, говори, где твой щенок! — проорал солдат, зажав в углу тетю Петру.

— Его здесь нету, нету, нету, — повторяла она как заведенная.

Мать тоже прижали к стене, удерживая крепко и жестоко. Эйрел точно прирос к месту, не в силах отвести глаз.

Она повернула голову, встретилась с ним взглядом и прокричала:

— Эйрел! В кухню, беги! — Видя, что он медлит, она закричала еще яростней: — Беги же!

Еще не успев отвернуться, он услышал приглушенный звук выстрела и увидел, как ее тело дернулось и осело.

Он побежал.

Позже, отвечая на расспросы, он никак не мог собрать все картину из кусочков и объяснить, как ему это удалось: не просто ускользнуть от убийц, но ухитриться пробежать через весь дом, подобрать своего годовалого двоюродного братишку Падму и убежать с ним в дикую часть поместья. Память накатывала вспышками. Вот он взлетает по черной лестнице, а снизу несутся крики; вот зажимает Падме рот, скорчившись в три погибели в гардеробе за старыми отцовскими мундирами; вот бежит по покрытому пылью тайному ходу в конюшни... Следующим ясным воспоминанием было, как на холмистой тропинке он сталкивается с отцовским оруженосцем и сует ребенка ему в руки. А потом они бесконечно долго карабкались по горам, и весь мир сузился до одного движения: поставить одну ногу перед другой, и снова, и снова.

Охотничий домик деда стоял глубоко в горах. Принц Ксав расспросил Эйрела, сам, со всей серьезностью, потом похлопал по плечу и отправил спать со словами: — Отдохни немного, паренек, ты же с ног валишься.

Эйрел хотел было запротестовать, но тут сам почувствовал, что его шатает.

Той ночью ему приснился сон: Эйрел сидел с листом бумаги, пытаясь нарисовать розы, которые росли у них в саду, но рисунок выходил криво; вдруг на бумагу упала тень — это подошла мама. Он начал было поворачивать голову, одновременно мечтая и страшась той секунды, когда увидит ее лицо... и резко проснулся, дернувшись в постели так, что стукнулся головой о кроватный столбик. Эйрел долго лежал в темноте, глядя в потолок и уговаривая себя не плакать. Потом он встал и побрел в холл, где по стенам были развешены оленьи головы и портреты убеленных сединами, почтенных Форбарр. Оттуда он решил тихонько пробраться на кухню, попить воды, но замер в дверях, увидев свет. Отец и дед сидели за старым дубовым столом, и фляжка путешествовала между ними из рук в руки: стаканами они себя не утруждали.

— Мне так жаль, Петр, — сказал принц Ксав.

— Ты чертов везунчик, можешь себе позволить роскошь меня пожалеть, — Петр Форкосиган отхлебнул из фляги и свирепо воззрился на собеседника на ту сторону стола.

— Это в тебе водка говорит, Петр, — голос деда был почти мягок.

— Если бы ты не жил в этой гребаной крепости....

— Оля была мне дочерью, а не только тебе женой. И еще Петра. Думаешь, я сейчас не горюю? А Юрий — мой сводный брат. — Он покачал головой.

Отец резко выдохнул.

— Боже, мой Саша! Прямо перед глазами стоит, как он примерял парадную форму, только сегодня утром. Он должен был стать превосходным офицером, Ксав, а в один прекрасный день — отличным графом. Всего один выстрел, и я ничего не мог исправить, даже перебив всех этих бандитов, императорские они люди или нет. А дома я узнаю, что моей жены тоже больше нет, и мне остался один сын — глупый и мечтательный мальчишка.

— Ты слишком суров к Эйрелу. Благодари судьбу, что у тебя остался хотя бы один сын.

— У тебя сыновей нет, так что не рассказывай мне, как мне обращаться с моим! Откуда тебе знать, Ксав, что это значит — потерять своего первенца?

— Ты на меня злишься или на себя самого, на великого генерала графа Форкосигана, который не сумел спасти свою семью?

Эйрел весь сжался, стиснув плечи руками.

Отец неуклюже замахнулся на деда, но тот не пошевелился.

— Мне жаль, Петр — хоть тебе нет проку в моей жалости, — сказал Ксав. — И как тебе хочется сейчас ударить меня, я тоже понимаю.

— Пойду я лучше в кровать. — Голос отца звучал невнятно. — Завтра, когда мы свяжемся с Эзаром, мне нужна будет ясная голова. — Он вышел в дальнюю дверь, захватив флягу с собой. Ксав заметил это, но только молча поглядел ему вслед.

Эйрел вдруг понял, что его трясет. Мысли его вертелись так быстро, что он не мог ухватиться ни за одну. Ему надо вернуться в постель... тихонько, чтобы дед не заметил... ему... Он задел локтем косяк, удар был приглушенный, но явственный.

Дед мгновенно вскочил с оружием в руке.

— Кто здесь?!.

— Я, сэр. — Эйрел вышел из-за двери и сделал несколько шагов в сторону принца Ксава.

— Ты почему не в постели, парень? — Голос Ксава звучал неприветливо, но не зло, и Эйрел облегченно выдохнул.

— Я... не спится, сэр. Я хотел зайти попить и услышал ваш с отцом разговор. А мой брат... Саша, он правда...? — Он не мог произнести этого слова.

— Иди сюда. — Дед поманил его, и Эйрел подошел. Ксав посмотрел на него сверху вниз, положил руку на плечо и вздохнул. — Да, Эйрел, твой брат Александр погиб.

— Но... но как? Что случилось?

— Они с твоим отцом ехали в Академию — что-то уладить перед началом семестра, кажется. Машина попала в засаду у моста Форхартунг, и твой брат погиб — мгновенно, от пули снайпера. Оруженосец твоего отца застелил нападавшего, но было уже поздно. Мне жаль, Эйрел.

Эйрел чувствовал себя совершенно выжатым, словно обескровленным. — Саша был такой смелый и сильный! На экзаменах в Академию он был лучше всех. Он должен был стать настоящим солдатом. Он не может умереть, не может!

Казалось невозможным, чтобы его непобедимый старший брат мог оказаться уязвим. И, хотя в последние пару лет старший брат проводил с ним не слишком много времени, увлеченный своими новыми взрослыми делами, но эта потеря отозвалась почти физической болью. Только бы он был жив. Пусть даже все, что он сказал бы младшему братишке, было: "Ступай, братец, мне заниматься надо."

Эйрел поднял глаза на деда и увидел, что его глаза блестят от слез.

— Саша был вспыльчивый молодой балбес, как все мы в эти годы, — сказал Ксав грубовато, но обнял Эйрела и прижал к себе. — Я тоже тоскую по нему.

— Наверное, отец предпочел бы, чтобы на месте Саши оказался я, — произнес Эйрел, глядя прямо перед собой. Голос его не дрожал.

— Это не предназначалось для твоих ушей, паренек. Твой отец пьян — а выпить ему было необходимо, — и сердце у него сейчас болит из-за гибели твоего брата и мамы. Это не он сказал.

— Я стараюсь вести себя как надо, чтобы он мною гордился, но не выходит. Вот Саша — его гордость... был. Отец не виноват, что я ему не слишком нужен.

— Послушай, Эйрел. Отец не желает твоей смерти. Он любит тебя. Может не понимать тебя, недооценивать, но он все равно тебя любит.

Эйрел почувствовал себя совсем ребенком, но все же не мог не переспросить: — Честное слово, дедушка?

— Слово. И не беспокойся, что тебя считают глупым мечтателем; ты сумеешь выбрать собственный путь, когда придет время. А кроме того, когда тебя недооценивают, это не так уж плохо, я-то знаю.

— Но почему?

— Тебя подпускают близко. — Принц Ксав хищно улыбнулся и, не знай Эйрел своего дедушку, он бы сейчас немного испугался. Но это выражение промелькнуло и исчезло, и лицо деда стало снова привычным и знакомым. — А теперь согрей себе молока и намешай туда немного меда. От такой смеси ты будешь лучше спать.

Молоко навевало дремоту, но Эйрел немного полежал без сна, размышляя. Он — не Саша, он совсем не готов быть солдатом, и стрелять ему приходилось только в тире и на охоте, не больше, чем любому другому форскому мальчику. Стратегические игры ему всегда удавались, но физически в его годы брат был развит лучше. Втайне он всегда больше любил рисовать, читать, наблюдать, чем заниматься военными играми. Порой он позволял себе мечтать, что вместо Военной Академии пойдет в университет на архитектора или инженера. Но теперь эти надежды бессмысленны. Странно было об этом думать, но теперь, когда-то в будущем, ему предстоит стать графом.

Быть может, отец не так уж неправ, говоря о его никчемности? На него накатил приступ ненависти и горькой решимости.

Утром Эйрел отыскал отца.

— Дед рассказал мне про Сашу. Что я должен делать, сэр? — Он был горд, что произнес это почти абсолютно ровно и твердо.

Петр Форкосиган оценивающе и внимательно всмотрелся в своего младшего сына. — Падму мы отправляем к кормилице в Дендарийские горы. Вряд ли кто-то обратит внимание, что в семье горцев появился еще один младенец, а сами эти люди верны Форкосиганам до мозга костей. Там он будет в безопасности. Но ты старше, и внешность у тебя узнаваемая; пристроить тебя в семью будет сложнее, но мы постараемся.

— Не надо, отец, пожалуйста! Позволь мне остаться и помогать. Я хочу быть полезным.

Петр помолчал с минуту и лишь затем распорядился:

— Отправляйся к оруженосцу Брасту и доложись ему, что я отправил тебя на ежеутренние тренировки с оружием. Еще ты будешь помогать квартирмейстеру, старому сержанту Костовицу. Ему пригодится молодая пара ног: подай-принеси, все такое. Считай этих людей своими командирами и повинуйся каждому их слову. И не путайся у мужчин под ногами. Ты понял, сын?

— Так точно, сэр. — Эйрел с серьезным видом кивнул. — Спасибо, что разрешаете мне остаться.

— У нас каждая пара рук на счету. А ты теперь мой единственный сын. Если честно, мне не хотелось тебя отсылать. — Граф положил сыну руку на плечо и крепко стиснул. — А теперь отправляйся служить, солдат.

Два года Эйрел учился тому, что должен знать военный. Он паковал пехотные ранцы, чинил порванную амуницию — пояса, кобуры, ножны, — доставлял сообщения, проверял парализаторы и нейробластеры перед тем, как их выдавали солдатам, пробовал блюда на полевой кухне, подносил инструменты медикам — и все это время учился изо всех сил. Сперва ему снилось в кошмарах убийство мамы, а иногда — мама и Саша, оба живые, здоровые, счастливые, и от того было еще хуже. Просыпаясь от таких снов, он старался не плакать или хотя бы приглушить рыдания. Потом одни кошмары сменились другими: предсмертными судорогами первого врага, которого он застрелил из нейробластера. А потом и кошмары отступили; Эйрел от них просто устал.

Наконец, когда они настигли и схватили Юрия, Эйрелу, как самому младшему, досталось почетное право ритуальной казни предателя. Он много раз утешал себя в горе, представляя как наступит этот миг, но теперь, стоя перед Юрием, которого крепко держали двое солдат нового императора Эзара, под пристальным взглядом его безумных голубых глаз, Эйрел вдруг испытал странное нежелание начинать казнь. Раньше он хотел заставить Юрия страдать, как страдали его родные, а теперь единственным желанием его было, чтобы все поскорее закончилось.

Юрий почувствовал это и насмешливо поддел его:

— Прислали мальчишку выполнить мужскую работу?

— Вы убили всех детей в этой комнате, — ответил Эйрел и ударил. Слова были мелодраматичными, как он подумал позже, но зато чистой правдой.

После коронации императора Эзара отец вместе с Эйрелом отправился на флаере в Форкосиган-Сюрло, впервые с того дня, как началась война. Эйрел через силу переступил порог гостиной, бессознательно ожидая, что стол там окажется перевернут, а на полу будут валяться разбитые тарелки. Но обстановку заменили — новый стол был покрыт скатертью, на нем стоял нарядный фарфор, словно семья должна была собраться там к ужину. В первый раз за долгое время Эйрел ощутил, что его мутит. Отец не произнес ничего, но быстро захлопнул двери.

Утром они отправились на семейное кладбище, где какой-то верный слуга уже установил две плиты с высеченными на них надписями. "Оливия Форбарра Форкосиган, возлюбленная жена и мать" и "Александр Ксав Форкосиган, любимый сын". Погибшие наконец упокоились среди предков. Эйрел с отцом в первый раз зажгли на их могилах поминальные огни. Во время войны времени на это не было.

Поднявшись наверх в свою бывшую детскую, Эйрел обнаружил там горько рыдающего кузена Падму, которого безуспешно пыталась успокоить нянюшка. Малыша только что забрали от приемных родителей-горцев, единственной семьи, которую он знал, и вскоре должны были отправить к родне-Форпатрилам. Конечно, вспомнить и узнать Эйрела малыш не мог, но все же дался ему в руки. Эйрел устроился с ребенком в большом кресле-качалке и нашептывал ему какие-то успокаивающие слова, пока тот не затих и не положил голову ему на плечо.

Пустота в груди, которую Эйрел испытывал весь день, чуть отступила. Он сидел в кресле и разглядывал свои прежние рисунки, развешанные в рамках по стене. Вот этот он нарисовал в домике на море, куда мама его обычно возила. На нем была мама, лежащая с книгой в гамаке. Эйрел разглядывал картинку, представляя, как мама встает из гамака и протягивает к нему руки...

Ее лицо было по-прежнему живо в его памяти, но он вдруг понял, что больше не может вспомнить материнских рук.