Башня (гет)

Это было сродни помешательству.

Скользнув взглядом по фото Леди — одному из сотни найденных в ЛедиБлоге — Адриан мрачно вздохнул и убрал телефон в карман. Над головой шумно зашелестела шевелюра тополя, по пыльному асфальту глухо застучали первые капли дождя. Густой и сладкий, как мед, воздух парка дрожал раскатами грома. Чернильного цвета тучи хмуро нависали над пышными кронами деревьев, золотистые лучи, пролитые на газон, быстро потускнели, посерели, а вскоре и вовсе исчезли. Удобнее перехватив в руке пластиковый стаканчик кофе и прислонившись спиной к стене под козырьком ларька, Адриан отстраненно заметил, что эта гроза будет первой в году. Кисловато-горький напиток оставлял мерзкое послевкусие, вызывая стойкое желание осушить добрую бутылку воды. Агрест поморщился: скверное ощущение на языке, скверный осадок где-то в районе сердца. Не стоило ему заводить тот разговор с (его) Леди.

Знал же, черт возьми, в глубине души знал ответ заранее, но не смог сдержать давно рвущихся ввысь слов. Мог ли он вообразить, насколько глубоко въестся в сознание ее образ, когда впервые вступил на путь героя? Едва ли; в то время игривые фразы и клятвы верности срывались с губ легко, точно бабочки, на жизнь которым отведен лишь день. Перебрасываться с Леди шутками было приятным бонусом, унимающим кипящую до и после сражений кровь. Адриан с горькой усмешкой вспоминал обещание, данное самому себе пару лет назад, — непременно завоевать сердце неприступной красавицы в алом костюме. Как искренне он верил в скорый успех, провожая взглядом ее ладный силуэт, как широко разверзлась пустота внутри, когда вера оказалась безнадежно утерянной. Та исчезала почти незаметно, по крупицам: мелькнула ли в синих глазах откровенная скука, потемнело ли девичье лицо равнодушием и желанием уйти, сорвалось ли с пухлых губ тихое, но безжалостно твердое: «Я не люблю тебя».

— Прости, Котик. Ты повелся на маску.

— Так сними маску! — не то чтобы надеясь, скорее, из отчаяния выкрикнул Нуар ей вслед. — Ты же знаешь, я приму тебя любой! Любой, понимаешь?!

— Сомневаюсь, — сухо бросила Леди. Ее плечи поникли. — Извини, правда. Мне надо идти.

Сердце сводило уязвленной гордостью, ноткой обиды и обугленным обожанием. Последнее раскаленно шипело, сияло штрихами пламени и неумолимо жгло, обращаясь клокочущей одержимостью — живи Катулл в двадцать первом веке, точно похлопал бы его по плечу со вселенским пониманием во взгляде. Нежное тепло, ластившееся к мыслям о Леди, отныне причиняло ноющую боль; хотелось запустить когти поглубже меж собственных ребер, лишь бы не думать, не вспоминать больше — но бурлящий поток жизни его желаниями не интересовался, и акумы продолжали исправно заражать людей. Обязанности защитника города никто не отменял, разумеется. Ни его, ни Леди. В подобные моменты Нуар радовался, что сила Камней Чудес не позволяет скверне проникнуть и в разум героев, — иначе, он уверен, давно разгуливал бы с пурпурными росчерками вокруг лица.

Краем глаза зацепившись за баннер с постером какого-то фильма, Адриан помрачнел еще больше. Силясь привлечь внимание девушки — что со временем становилось все более тяжелой задачей — он жадно ловил каждую фразу, касающуюся ее интересов, после чего тщательно изучал тему, мысленно выстраивал возможный план разговора и с предвкушающей улыбкой представлял, с каким жаром Леди поддержит беседу. Кто знает, может, позже одна тема плавно перейдет в другую?.. И Агрест, то и дело потирая заспанные глаза, искал упомянутые Леди сериалы, пусть и ненавидел их до глубины души: он предпочитал тратить драгоценные свободные часы на нечто более увлекательное и социальное, нежели просмотр десятка сезонов. Зато таким образом ему удавалось выкраивать лишние минуты, проведенные рядом с ней, пусть диалог порой и превращался едва ли не в монолог Нуара — девушка отвечала коротко и неохотно, но отвечала же, а не торопилась покинуть его компанию. Это почти обнадеживало раньше. Не сейчас.

Молния расползлась по небу ядовитыми змеями, окна, встретив рокот грома, тихо задребезжали. Адриану на секунду показалось, словно его жизнь раскололась надвое, переплетая, однако, обе части ошметками надежды. На редкость скверное ощущение. Адриан с отвращением вылил остатки кофе в небольшую лужу рядом и оглянулся вокруг, надеясь отвлечься от невеселых мыслей. Заметил вывеску книжного магазина, издал смешок: он помнил, как несколько месяцев назад Леди ненароком обронила, что зачитывается поэзией Бальмонта. Никогда еще Агрест не учил стихотворения с таким рвением. Он помнил звенящие в закатной тишине строки и обуявшую его гордость, когда лицо Леди посветлело приятным удивлением. Жаль, что тогда она торопилась на встречу с кем-то и удалилась безжалостно скоро. Зато тот вечер удалось скрасить прогулкой с Маринетт.

Я мечтою ловил уходящие тени,

Уходящие тени погасавшего дня,

Я на башню всходил, и дрожали ступени,

И дрожали ступени под ногой у меня.

Адриан произнес строки медленно и беззвучно, на автомате, не особо вдумываясь в их смысл. Мелкие камешки хрустели под подошвами, редкие крупные капли разбивались о макушку — следовало бы взять зонт. На ум вмиг пришла сцена двухгодичной давности, когда ему довелось впервые посетить коллеж. Маринетт выглядела чертовски очаровательно со смесью удивления и смущения на лице. С ней вообще всегда было… проще. Эта девушка излучала свет, и большая часть одногруппников, подкупленных ее неповторимым обаянием, тянулась к ней. Рядом с Маринетт Адриан чувствовал себя удивительно спокойно, пусть и не выворачивая душу наизнанку, зато роняя изредка намеки на свое истинное лицо. Разговор с ней совершенно не походил на минное поле, где вставь лишнее слово — и собеседница раздраженно цокнет языком, тут же улетев на леске йо-йо прочь. Довольно иронично то, что чем чаще Адриан общался с Маринетт, тем жестче Леди отвечала на предложения Нуара пробежаться вместе по крышам после сражения. Словно само Провидение, в которое он не верил, вынуждало его забыть первую, по-мальчишески пылкую влюбленность.

Гром оглушительно треснул, прокатился по тротуару, словно груда камней. Агрест засунул руки в карманы джинсов и устремил взор на мерцающее небо, подставив лицо теплым каплям. Откровенно говоря, он не слишком жаловал поэзию, разве что порой появлялось настроение пролистать томик «Цветов зла» Бодлера; но сейчас в голове настойчиво, назойливо вертелись строки стихотворения, умудрившегося не забыться за несколько месяцев.

И чем выше я шел, тем ясней рисовались,

Тем ясней рисовались очертанья вдали,

И какие-то звуки вдали раздавались,

Вкруг меня раздавались от Небес и Земли.

Леди была подобна белладонне: ее глаза обещали чувство полета и сладкое забвение, но одновременно отравляли, заставляли сердце дико колотиться, а разум — погрязать в болезненном помешательстве. Взгляд Маринетт вбирал в себя бесконечную мягкость, не превращающейся, однако, в абсолютную инфантильность. Дюпэн-Чэн умела постоять за себя, при этом не теряя уютное очарование женственности. Она являлась прекрасным слушателем и интересным рассказчиком — когда погружалась в повествование настолько, что забывала прежнее смущение. В подобные моменты ее глаза начинали сиять, на щеках вспыхивал легкий румянец, а Адриан задавался вопросом, почему вокруг нее до сих пор не роятся толпами поклонники. Хотя Натаниэль то и дело косо поглядывал на Маринетт, что вызывало у Агреста иррациональный протест.

Если раньше он не смел сравнивать Леди с Маринетт, считая это изменой по отношению к одной и банальным неуважением ко второй, то сейчас усталость навалилась слишком тяжелым грузом, чтобы приниматься копать в себе еще глубже. Хотелось просто разобраться и по возможности отпустить чувства к Леди — осколки тех перемалывали внутренности, стелились по сознанию пеплом тоски, сильно омрачая и без того не самое приятное существование. В то же время привязанность к напарнице была словно выжжена на подкорке, не отпускала, напоминала о себе часто и метко.

Дождь усилился. Дорожная пыль сошла с газона и листьев, из-за чего те казались неестественно-яркими, точно в рекламе сока или прочей дряни. Аллея пустовала, кутаясь в тени тополей и кленов, гроза продолжала бесноваться, гремя, как стальной лист. По бокам тянулись ряды магазинчиков, и Адриан решил зайти под козырек вывески, чтобы переждать ставший холодным ливень. Забежав за угол лавки, к крыльцу, замер и изумленно заморгал: на ступеньках спиной к нему стояла Маринетт, покачиваясь на носочках и что-то бормоча. Губы растянулись в глуповатой улыбке; Агрест подошел ближе и прислушался.

— Чем я выше всходил, тем светлее сверкали,

Тем светлее сверкали выси дремлющих гор,

И сияньем прощальным как будто ласкали,

Словно нежно ласкали отуманенный взор…

Далее она запнулась и задумалась. Парень возвел глаза к небу и тихо вздохнул, поразившись стечению обстоятельств. Может, судьба действительно существует? Удача, например, не миф совершенно — есть же (его) Леди, Леди Удача… Сердце свело судорогой, и он, стиснув на секунду зубы, поднялся на крыльцо.

— И внизу подо мною уж ночь наступила,

Уже ночь наступила для уснувшей Земли,

Для меня же блистало дневное светило,

Огневое светило догорало вдали.

Услышав его голос, Маринетт ойкнула, обернувшись, но тут же взяла в себя в руки и дослушала строфу. В ее взгляде читалось явное удивление, помноженное на искры радости.

— Здравствуй, — в заключение произнес Адриан, доброжелательно усмехнувшись. — Не ожидал встретить тебя.

— Привет! — Маринетт широко улыбнулась и помахала ладошкой. — Я тут… ткани для лицея покупала, ну ты понимаешь, — она потрясла небольшим пакетом в другой руке. — А ты… Тебе нравятся стихи Бальмонта?

Агрест поправил рукава, уклончиво ответив:

— Доводилось читать…

И снова — ее васильковые глаза напоминали о других, но очень похожих, и это вызывало резкую боль вкупе с мыслью о том, что именно так, наверное, смотрела бы Леди, будь она влюблена в него. Адриана тянуло, безнадежно тянуло к Маринетт, однако куда более безболезненно, нежели к напарнице. Первое походило на волны, так или иначе ведущие к берегу, второе же — словно бечевка, скользящая по шее висельника неминуемо и жестко. Рассказать бы кому, но едва ли обеих девушек интересует происходящее в его голове.

— Прости, Котик. Ты повелся на маску.

Звон капель поредел. По улице вновь разнесся гул грома — тише, чем раньше.

— Ладно, мне пора, — отстраненно произнес Адриан, снова потонув в размышлениях. — Было приятно…

— П-постой! — Маринетт встрепенулась, схватила его за руку и сразу, точно испугавшись, отпустила. — Понимаешь, я давно хотела сказать!..

Парень похолодел. До жути напоминает тот момент, когда он…

— Вообще-то я хотела сказать это в другой обстановке, но, — она прерывисто вздохнула, — но потом у меня опять не хватит решимости, это же я, вот…

Зажмурилась. Он тоже был готов закрыть лицо, уши руками, заранее зная ее слова, одновременно желая и боясь их услышать. Это ощущала Леди, выслушивая его признание? Возможно, но вряд ли.

— Я люблю тебя.

Повисла тишина. Адриан мог поклясться, что слышал дикое биение сердца девушки — оно стучало в унисон с его. Ты повелась на маску, Принцесса. Повелась на маску… но разве не он, надевший ее, виноват? Разве не в его воле открыться в любую секунду, черт подери?! Иначе так и повиснет меж двумя, бегая за той, кому не нужен, и скрываясь от другой, протягивающей ему руки.

Дюпэн-Чэн прикусила губу, сжимая в пальцах пакет, нервно переминаясь с ноги на ногу. Явно успела пожалеть о признании, значит, священным долгом было дать ей понять: все хорошо. Если кто и должен страдать от ножей его рефлексии, то только он сам, Адриан, но никак не Маринетт. Он научится, обязательно научится не просматривать сотни фотографий Леди, упиваясь мазохизмом; кто знает, может, и Маринетт удастся разглядеть его самого? Адриан поможет.

Потому что каждому необходим шанс. Даже влюбленным в маски. Маску Леди или Адриана — неважно.

Последние капли упали на асфальт, ознаменовав конец грозы.

И, обнимая девушку в тот момент, Адриан совершенно не чувствовал угрызений совести. Лишь вертелись в голове настойчиво, назойливо строки стихотворения, умудрившегося не забыться за несколько месяцев.

Я узнал, как ловить уходящие тени,

Уходящие тени потускневшего дня,

И все выше я шел, и дрожали ступени,

И дрожали ступени под ногой у меня.