Самайнова ночь (гет)

Зима безнадёжно рыжая и безнадёжно весёлая, как и два её братца: Йоль да Имболк. Это у них в крови, пополам со вьюгой, тёмными небесами, жгуче-холодным запахом хвои и невыносимой любовью к зелёному цвету и глинтвейну.

Но куда сильнее любой зелени и любого глинтвейна Зима любит Самайна, своего двоюродного брата. Откровенно говоря, Зима бы всю зелень и весь глинтвейн мира отдала за возможность быть рядом с Самайном, перебирать длинные пряди его тёмных волос, зарываться лицом в меховую подкладку фиолетово-чёрного плаща. Но Самайн горд и непокорен, Самайн в ответ на робкие улыбки и попытки обнять усмехается: «Вначале попробуй меня поймать».

Поэтому, едва лишь настаёт конец октября, Зима вихрем проносится по городам, расставляя снежные ловушки, развешивая тонкие льдистые сети. Она не собирается так просто сдаваться, она из весёлого рыжего рода зимних духов, которые всегда получают то, что хотят: рано или поздно, так или иначе.

— В этот раз не убежишь, — шепчет Зима, кутаясь в зелёный шарф и потирая озябшие руки. — Никуда не убежишь, будешь моим и только моим, я хороший охотник, я тебя поймаю.

Самайн обо всём знает. Молчит и загадочно улыбается.

Зима ждёт долгие семь дней, пока с тёмным шорохом не наступит Самайнова ночь, ждёт, пока Самайн не выйдет на улицы сотен тысяч городов, чтобы чёрным колдовством отпраздновать свой день рождения. Зима ждёт, пока не зазвенят колокольчики, висящие на ловушках: Самайн попадётся, Самайн должен попасться, не зря же она так старалась.

И лишь прокатывается по воздуху льдистая мелодия, как Зима срывается с места, рыже-зелёным вихрем летит на звон, и ветры срывают с неё шапку, разматывают шарф. Успеть бы, пока этот хитрюга не вытащил верный нож, способный разрезать что угодно, в том числе заколдованные зимние сети, успеть бы кинуться ему поперёк дороги: не уйдёшь, не пущу, моя добыча! — успеть бы…

Но надорванные-надрезанные сети пустуют. Зима вдыхает запах яблок и можжевельника, запах колдовских рун, запах тлеющих свечей. Самайн был здесь, Самайн ушёл, оставив чёткий след, так и зовущий: «Ступай!»

— Случайность, не случайность, — бормочет Зима, отряхивая рыжие волосы, — ловушка, не ловушка.

Охотничий азарт всё ещё плещется в крови, дурманит голову, точно самый крепкий глинтвейн. Зима усмехается и шагает по обледеневшему насту.

Самайн всё видит. Молчит и загадочно улыбается.

Фиолетово-чёрный плащ маячит среди стволов, фиолетово-чёрный плащ на фоне снежной белизны сразу притягивает внимание, как и длинные волосы, собранные в тяжёлую косу. Запах яблок и можжевельника становится ярче, окутывает приятным облаком. Зима ускоряет шаг, Зима готовится выпустить из рукавов тысячи метелей: закружить, запутать, задержать. На этот раз Самайн не уйдёт.

Самайн оборачивается — костяные амулеты на его груди трепещут, тёмные глаза полыхают, магия падает с кончиков пальцев и с шипением гаснет в снегу.

— Здравствуй, сестрёнка, — негромко приветствует он, и густой пар вырывается из его рта.

Зима не медлит больше ни секунды. Зима кидается к Самайну, вцепляется в его плечи, прижимается всем телом, чувствуя вибрацию амулетов.

— Теперь ты мой, — жарко выдыхает она ему на ухо. — Я всё-таки поймала тебя. Пой-ма-ла.

«Потому что я тебе позволил, — думает Самайн, поглаживая замёрзшими пальцами её встрёпанные рыжие волосы. — Тебе, моя весёлая сестрёнка, тебе, мой охотник, моя ненаглядная любовь».

Молчит и загадочно улыбается.