На линию, господа! (джен)

Почему-то среди людей, почитающих себя нормальными, принято думать, что попадание в Рассветные Сады после смерти — высшая награда и неописуемое счастье…

Туда им всем и дорога, хоть в Закате можно будет отдохнуть от их постных физиономий. А Сады… Сомнительно, что герцогу Алва когда-либо представится возможность заглянуть туда хоть одним глазком, но он уверен, что тамошние пейзажи имеют определённое сходство с этими местами. Может, и не внешнее, но запашок там наверняка такой же витает. Застоявшаяся духота унылого болота — не может она не появиться там, где собирается слишком много праведников.

Герцог Алва выглядит расслабленным и даже беспечным, маркиз Салина недоволен и откровенно скучает.

Они ждут.

На приличном отдалении, по правую руку от них, приводит себя в порядок и готовится к бою совершившая невозможное армия. То же происходит и в стане мятежников, и Рокэ остаётся лишь недоумевать, почему они не воспользовались подаренной им возможностью бежать.

Люди Чести, что с них взять?

Хотя кто-то всё-таки покинул место будущего сражения. Эмиль сообщил, что по до сих пор не перекрытому тракту под покровом ночи прошёл пехотный полк. Его не преследовали — так, потрепали для порядка. Граф Кавендиш решил, что Великая Талигойя не стоит того, чтобы ради нее умирать, и Рокэ в этом с ним был совершенно согласен. Другое дело, что оставлять кавалеристов Эпине и бестолковых ополченцев без прикрытия арьергарда — проступок, за который Рокэ не поленился бы и навсегда отстранил и от командования, и от жизни любого полководца Талига. Но граф, к его счастью, к числу оных больше не принадлежит, a вражеских кавендишей стоит холить и лелеять. Что и проделал Эмиль.

Идут.

Две фигурки всадников показываются из-за пригорка, и Диего буквально впивается в них взглядом. Рокэ же лишь бегло поворачивается в их сторону и равнодушно возвращается к своим мыслям. Эти двое наверняка из тех, кто сильно огорчился бы, случись им оказаться в Закате. А уж как расстроились бы тамошние обитатели при виде столь унылых новых соседей!

— Герцог Окделл, — запинка в доли секунды, чтобы узнать второго человека, — капитан Эпине, — маршал радушно улыбается мятежникам, когда те спешиваются неподалёку. Диего кивает, а подошедшие и вовсе обходятся без приветствий. Как невежливо.

— Герцог, думаю, нам не стоит тянуть время, — мрачно роняет Окделл.

У бедолаги такое лицо, словно он явился на собственную казнь. Оно, конечно, не лишено смысла. Рокэ пришёл сюда со вполне определённой целью, Окделл, похоже, тоже. Но желание объяснить этому борцу за призрак прошлого, что такое дуэль и чем она отличается от свидания с палачом, становится практически невозможно игнорировать. Рокэ привык делать невозможное, он сдерживается.

Секунданты молчат. Диего, похоже, целиком ушёл в мысли о предстоящем сражении, a Эпине, как и Окделл, во все глаза глядит на маршала, словно на вершителя судеб.

Что ж, вершить, так вершить.

— В связи с рядом обстоятельств, — неторопливо начинает Рокэ, — нашим секундантам не удалось должным образом договориться, — герцог Алва бросает косой взгляд на Диего, тот равнодушно пожимает плечами, мол, ничего не знаю, твоя придурь — ты и договаривайся. — Однако вы, герцог Окделл, в вашем письме любезно позволили мне выбирать условия поединка.

— Да, — не колеблясь, подтверждает мятежник.

Рокэ морщится, как от зубной боли. Леворукий и все его кошки! Как же его раздражает эта маска мученика, что намертво приросла к лицу Окделла! Хочется развернуться и уйти, и лети в Закат эта ызаргова дуэль! И пусть будет сражение, и пусть мятежников ждёт Занха. Или, если повезёт, смерть в бою. Но нельзя.

И угораздило же его родиться в семье герцога…

— В таком случае мы будем драться на линии, — безразличным тоном сообщает Рокэ.

На лице маркиза Салины привычное удивление, смешанное c недовольством: «Опять ты чудишь…»

Мишель Эпине явно только что воочию убедился в сумасшествии Ворона.

Но куда больше Рокэ интересует реакция Окделла.

Давай же!..

Нет, ни проблеска… чего? Чего он ждал? Надежды? А нужна ли она мятежному генералу?

Плевать! Эта надежда, будь она неладна, нужна ему! Сколько раз он уже спорил с судьбой, не желая принимать навязанную ему роль, на какие только ухищрения ни шёл… Говорят, что он играет со смертью. Говорят, что он упивается опасностью. Почему никто не может понять, что он просто не хочет быть палачом? Но всегда — долг, но всегда — надо. И вот перед ним очередная жертва безжалостного убийцы.

Что ему стоит хотя бы попытаться превратить казнь в бой? Но нет, он уже дописал свою историю до конца и не собирается ничего менять. Даже мысли такой не мелькает в серых глазах. Твёрд и незыблем.

— По-видимому, мне нет нужды напоминать вам, что подобные дуэли запрещены, — в голосе Эгмонта желание спорить незаметно.

— Не переживайте, герцог, я никому не расскажу, — заверяет его Рокэ. — На маркиза Салину вы также можете рассчитывать. Что касается вашего спутника, то вам виднее.

Рокэ резко разворачивается и отходит на пару шагов. Его движения непринуждённы, но Диего заметно напрягается и неодобрительно поглядывает на соберано.

— Да, как вы, возможно, поняли, я настаиваю на невмешательстве секундантов вне зависимости от исхода… дуэли.

Хватит с него и одной казни.

Рокэ небрежно садится прямо на землю, не озаботившись даже постелить плащ, и ждёт, пока Диего и Эпине закончат возиться с линией.

— Герцог Алва, — начинает Окделл, и Рокэ, заинтересованный новыми нотками в его голосе, вглядывается в лицо мятежника, — я могу попросить вас об одной услуге… личного толка?

Значит, последнее слово приговорённого? Было бы странно услышать что-то другое.

Рокэ молчит, лишь склоняет голову набок, а злость выплёскивается насмешливым огоньком в синих глазах.

— Мой сын… — всё-таки продолжает Окделл. — Прошу вас, Рокэ, дайте ему шанс.

Вот как. Шанс. Попроси Повелитель Скал сейчас позаботиться о бедном почти сироте или что-нибудь в том же духе, и Рокэ бы обязательно ответил чем-нибудь едким, а так… Шанс… Посмотрим.

Кивок маршала можно с равной степенью уверенности отнести как к ответу на просьбу, так и к отражению каких-то его мыслей, но Окделл выбирает первое и облегчённо вздыхает, чем вызывает у Рокэ новый приступ презрения.

Генерал… Как же. Полководец не имеет права на вот такое облегчение, когда его армия готовится к почти безнадёжному бою. Не имеет! Даже если сам генерал уже стоит на эшафоте… То есть, простите, на дуэльной площадке.

Рокэ уже почти решается уйти, но как нельзя вовремя звучит голос Диего:

— На линию, господа!

Герцог Алва идёт к одному из концов начерченной на неподатливой земле линии, чтобы убить. Герцог Окделл идёт к другому её концу, чтобы умереть. Злость и презрение позволяют Рокэ практически смириться с неизбежностью такого исхода.

Знакомая до последней шероховатости рукоять ложится в ладонь.