Roadkill (джен)

Есть такое противное ощущение, от которого почти невозможно избавиться — когда в глазах двоится, а звон в ушах, нарастая, почти лишает сознания; в такие моменты связи с реальности удивительно тонки. Возможно, если продлить это чувство, маггловские врачи вполне могли бы проводить свои операции и без анестезии. Одна лишь проблема: дышать в это время тоже трудно, грудь попросту не может подняться, будто камнем придавленная.

Раньше Гарри не думал о подобном. Но раньше он такого и не ощущал. Никогда. Даже когда Даддли, милый мальчик, его колотил, стремясь окончательно выбить дух, даже когда скручивало от очередной порции круцио, на Поттера никогда не накатывало с такой силой. Никогда прежде ноги не отказывали, вынудив медленно сползти на грязный, давно не мытый пол кабинета. Замерший перед ним Дамблдор, чьё внезапное воскрешение, должно быть, произведёт фурор на магическую общественность, смотрел с жалостью, даже не попытавшись её спрятать.

Волшебник что-то говорил: Гарри видел, как шевелились его губы. Но до затуманенного сознания не добралось ни звука. Постепенно даже надоедливый шум сошёл на нет, оставив после себя странную, незнакомую тишину. В конце концов, Альбус, сдавшись, терпеливо замолчал, ожидая, пока мальчик, совсем недавно совершивший невозможное, придёт в себя после очередного удара судьбы. Мерлин был свидетелем, Дамблдор не желал приводить свой последний план в исполнение. Вот только выбора у него не оставалось.

Ждать пришлось долго: лишь через пару минут, показавшихся отчего-то часом, если не больше, Гарри сделал первый судорожный вздох. С присвистом хватая резко пересохшими губами воздух, он странно дёргался, медленно закрыв руками лицо. То был не плач, о нет, вовсе нет, — постепенно тишину комнатушки разбавил, вдобавок к хрипам, ещё и безумный смех. Очевидно, его накрыло крепкой волной истерики.

Смех не смолкал долго, но за точность времени не смог бы поручиться никто: припадок мальчика завораживал. Поначалу он так и сидел на полу, едва дрожа и спрятав лицо в ладонях, но потом медленно, не прекращая смеяться, опустил на пол вначале одну, а затем и вторую руку. Потом, также неторопливо, отвёл правую ладонь и с силой впечатал в пол. А потом ещё раз. И ещё раз. И ещё. И… постепенно звуки ударов слились в странную какофонию вместе со смехом.

Он остановился лишь обессилев, только тогда замер на полу, раскинув руки ладонями вверх по сторонам от собственных, мелко дрожавших коленей. Смотрел Гарри прямо перед собой, потому как-то машинально отметил появившиеся впереди носки туфлей. Сил не было даже на то, чтобы возмутиться, отгородиться от человека, взорвавшего его мир. Строго говоря, он теперь даже не знал, человек ли был перед ним… даже собственное имя оказалось тайной ложью. Если бы у него оставались силы, руки бы поднялись выше, зажали в уши, не позволили бы следующим словам окончательно уничтожить его суровый, но такой родной мир.

— Послушай, Дэвид… — старый маг, устало вздохнув, протянул к замершему парню руку, но тот шарахнулся в сторону с такой скоростью, что нечаянно сбил старую, почти древнюю вазу, мирно просуществовавшую многие столетия до встречи с ним. Ни в чём неповинная жертва возмущённо задребезжала осколками, но никто на неё внимания не обратил: Дамблдор пытался понять, как же ему теперь закончить разговор, Гарри… Дэвид, да, Дэвид. Он должен был понять, как же ему жить дальше. Не сказать, что сама эта идея — жить — его всё ещё прельщала.

Трудно за раз принять, что ты — всего лишь очередная марионетка жестокого кукловода, когда почти уже поверил, что мир не так уж и плох. Разрушенные надежды всегда режут больнее всего, верно?

Дэвид хотел сделать сам хоть что-то, хотя бы раз не быть послушным и верным мальчиком. Воспользовавшись возникшей-таки паузой он резво поднялся на ноги и выбежал прочь. Почему Альбус не запечатал комнату, он не знал и знать не хотел.

Каждый видел то, что хотел видеть… Раньше Г… Дэвид никогда о подобном не задумывался, отчего-то казалось, что собственная наблюдательность находилась, если не на высоте, то где-то очень и очень близко. Не зря же он, в конце концов, столько раз умело избегал смерти. Не зря же… от его руки пал самый страшный волшебник последнего… возможно, целого столетия.

Победить в той битве было вовсе не легко и приятно, как могли бы подумать читатели Пророка. О нет, Дэвида могли убить великое множество раз, так что не будь он внимателен, не будь наблюдателен… и всё же он не заметил очевидного: Дамблдор не стал бы никогда рисковать, выпуская на поле брани настоящего мальчика-который-всё-же-не-сдох. Нет, ему нужен был удобный вариант: никому неизвестный, никем не ожидаемый ребёнок, который смог бы сделать всю грязную работу. Он смог, вот только в награду получил лишь горечь и ноющую боль в самом центре груди.

Дамблдор появился почти сразу после битвы, взмахом руки показал: следуй за мной. Исчезновения героя так никто и не заметил, все были слишком счастливы, ведь Реддл в кои-то веки был действительно мёртв.

Путь волшебников шёл в астрономическую башню — довольно долгая, длинная и извилистая дорога. На которой творились чудеса: по пути им встретились и Фрэд Уизли, неловко улыбавшийся и отводивший взгляд, и совершенно живые и здоровые Тонкс с Люпином… будь у него больше времени, тогда-ещё-не-Дэвид обязательно остановился бы поговорить, ведь ему совершенно точно казалось, что те не пережили битвы…

Возможно, Дамблдор прикрыл их каким-то своим заклятьем, подделавшим их смерть, а может и в самом начале дал выпить какого-то зелья… Долго думать над этим всё равно не получилось: Альбус, попросив не перебивать, рассказал невесёлую сказку о подменышах, без которой это утро могло не наступить никогда.

Сейчас Дэвид, почти летя прочь, не обратил внимания ни на кого.

* * *

Было больно. Дэвид, в принципе, догадывался, что так и должно было быть, но и представить не мог, как сильно был прав: боль попросту пожирала всё его естество, не оставляя после себя даже выжженного пепелища.

Издали, скрючившись под каким-то деревом, он наблюдал за тем, как «новый Гарри Поттер» вышел к его друзьям, выставив перед собой руки. С такого расстояния Дэвид при всём желании не мог бы услышать разговора, но, признаться честно, он и не желал слушать ни его жалких оправданий, ни их актёрских кривляний. Почему-то Дэвид был твёрдо уверен, что и Рон, и Гермиона уже были в курсе. Почему-то они стояли порознь, совсем рядом, но напряжение чувствовалось даже с его ракурса.

Придуманный сценарий, пришлось всё же выкинуть в мусорку. Ну, в принципе, Дэвид никогда не задумывался о работе писателя или журналиста, так что…

Гарри не успел сказать и двух предложений, как Гермиона кинулась вперёд, отвесив ему звонкую пощёчину. Последующие удары были явно слабее, но от этого конкретного челюсть Гарри дёрнулась с такой силой, что Дэвид почти понадеялся, что тот свернёт шею. Но нет, обошлось. Занять вновь место Гарри Поттера Дэвиду всё же не светило.

Грэйнджер, конечно же, оттащили. Но сделал это почему-то не Рон, а Невилл. Он обнял подругу, прижал к себе, мягко поглаживая по волосам. Рядом мертвенно бледными призраками замерли Полумна с Джинни. Разговор явно не клеился. Дэвиду такая расстановка вполне нравилась. Жаль, к концу все они дружно направились к замку.

Дэвид с удивлением понял, что уже не испытывал прежней боли, все чувства будто чуть притупились. Неловко отлипнув от дерева, он неспешно поднялся. В голове пойманной птицей билась одна единственная мысль: нужно поговорить. Со всеми. Нужно выяснить… всё. Верить в то, что его так просто выкинут из их общего прошлого было слишком трудно.

* * *

Первой на пути Дэвида оказалась Джинни. Впрочем, трудно сказать «оказалась»: чтобы найти Уизли, пришлось как следует напрячься. Тем более, половина комнат замка оказалась заперта. Раньше такого не было никогда, но раньше здесь и не умирало столько народа за раз. Ну, на памяти Дэвида, за другое время, понятное дело, он отвечать не мог.

Джинни, заметив его вздрогнула, в глазах отразилось какое-то чувство, но распознать его Дэвид не смог. Равно как и сказать хоть слово, Уизли резко покачала головой и хриплым голосом почти приказала:

— Уйди, — не заметив никаких движений с его стороны, она повысила голос. — Уйди или я применю заклятья.

Дэвид сделал шаг вперёд, потянувшись, чтобы дотронуться до плеча невесты… теперь уже бывшей. В следующую секунду он оказался впечатан в стену, а сама Джинни успела сбежать. Что ж, по крайней мере, дух не выбила, возможно, решила таким сделать свой прощальный подарок.

Заклятье спало почти сразу, но подниматься Дэвид не спешил. Так и сидел у стены, уставившись себе под ноги. Ему уже начинало казаться, что это — его естественная поза, в ней он провёл большую часть жизни и всё такое…

Почему Джинни была так жестока? Он ведь просто хотел поговорить. Не о том даже, что им делать дальше, а… просто поговорить. Ему сейчас, как никогда, нужна была поддержка. Но, видимо, пары быстрых бесед с Гарри (он видел издали, но когда подходил, никого уже не оказывалось на месте) было достаточно, чтобы забыть о каком-то там Дэвиде…

* * *

Ни Невилла, ни Полумну Дэвид не искал целенаправленно. Те просто возникли вдруг прямо перед ним. Лавгуд от неожиданности взвизгнула, а Невилл выбросил руку вперёд, прикрывая её. Жест вышел не осознанным, защитным, да и сам Дэвид дёрнулся назад, пытаясь по привычке нашарить палочку, которая куда-то как назло запропастилась.

Дэвид не искал их специально, но поспешил воспользоваться шансом: наверняка Дамблдор уже их оповестил обо всём, ну или, хотя бы, рассказала какую-то свои байку. Дэвид намеревался выяснить, какую. Вот только говорить с ним никто не собирался: Невилл, не дожидаясь, пока, видимо, уже бывший друг откроет рот и начнёт задавать вопросы, зашипел сквозь зубы, отступая:

— Не подходи, Мерлином, клянусь, Гарри, не подходи, — видимо, от нервов он не заметил собственной ошибки, но Дэвид не мог промолчать. Голодной собакой он бросился вперёд, влекомый надеждой.

— Как ты меня назвал? — Невилл вздрогнул, лицо его исказилось в муке. Покачав головой, он сделал какой-то пас левой ладонью и поспешно скрылся, всё также закрывая Полумну.

* * *

Рон обнаружился почему-то не с семьёй, а в обществе Симуса и Дина. Выглядел он при этом отчего-то чересчур весёлым. С ним явно что-то было не так, даже для человека, чьи родные в этот момент, должно быть, радовались тому, что Битву за Хогвартс пережили все они. Жаль, не все были в сборе: отчего-то Дэвид был уверен, что не только Рон решил свалить от любимых родственничков.

На этот раз удалось подловить момент, когда чужое появление никто не заметил. Компания над чем-то истерично шутила, во всяком случае, смех их не был здоровым. Ни у кого, к собственному удивлению понял Дэвид.

Тактично дождавшись момента, когда компания замолчит, переводя дыхание после очередной не совсем адекватной вспышки, Дэвид тихо покашлял. Тишина вмиг стала гнетущей. Лиц Дина с Симусом он не видел, но их напряжённые спины и так не оставили его равнодушным. Но последним штрихом оказалось лицо Рона: вмиг посеревшее, напрочь лишившееся хоть какого-то выражения.

Дэвид ещё не понимал, что должно было случиться дальше, но уже чувствовал каким-то шестым чувством: добром эта встреча не должна была закончиться.

— Уходи, — так тихо, точно только шевелил губами, прошелестел Уизли. Их взгляды всё ещё были сцеплены, отпускать «друга» не спешил ни один, ни другой. Дэвид боялся, что Рон попросту сбежит, как все другие. О чём думал Рон, Дэвид не представлял, пусть чужой взгляд и впивался с силой, с болью, точно фотографируя, запоминая. В конце концов Уизли это надоело, он всё же отвёл взгляд, невесело усмехнувшись.

— Я с самого начала знал, что добром это не кончится…

Что случилось дальше, Дэвид помнил плохо. Он даже шагал по инерции, на одном упрямстве: казалось, ещё пара секунд и все силы покинут его бренную тушку. Но он шёл. Оставался ещё один человек, с которым нужно было поговорить. И в отличие от всех остальных он знал, где её искать.

* * *

Гермиона была на очереди последней. К ней единственной он боялся идти, но и хотел тоже. Убедиться в собственной правоте, окончательно посыпать голову пеплом и раствориться в жалости к себе. Быть может, заползти в какую-нибудь дыру и сдохнуть там, не особенно сильно размышляя о том вечном, что всегда вмешивалось в его планы о «нормальной» жизни. Возможно, лет через двадцать он бы и вылез сам, презрительно кривя губы и отплёвываясь, чтобы отомстить бывшим друзьям, но для начала нужно было убедиться. Дэвид сам себе боялся признаться, как сильно заколотилось сердце, когда она вышла из ванной и прошла к постели. Он не торопился напугать её быстрым кашлем, упиваясь вместо этого божественной смесью ужаса и надежды. Разумеется, она не оправдалась. Ни капли.

Едва Гермиона обернулась, едва красивый рот приоткрылся в жадной попытке забрать больше воздуха, а глаза, чуть опухшие за день, расширились, он уже знал. Как же лучший друг мог обмануть ожидания: дрожавшим от волнения, от страха голоском, обычно собранная и невозмутимая мисс Грэйнджер пропищала:

— Дэвид? — но тут же, увидев, как сильно скривилось его лицо, поправилась, постаравшись говорить нормально. — Прости, милый, я… я не… ты здесь…

Попытка вышла провальной: Гермионе не хватало воздуха, слова не желали складываться во фразы, а те — в связную речь. Помогать ей Дэвид не спешил, почти с наслаждением наблюдая за тем, как истерично сжимались руки в кулаки, как охватывала её тело мельчайшая дрожь, быстро становившаяся более заметной. В конце концов, Грэйнджер устало прислонилась к постели, аккуратно присаживаясь. Ладони на миг закрыли от него лица. И правильно: перед тем, как врать, нужно было придумать, что. Дэвид презрительно скривился. И как он этого раньше не замечал?

— Чем он тебя купил? — не выдержав, рявкнул он на вздрогнувшую девушку. Та резко отняла руки от лица, вскинув голову. В глазах читалось непонимание, но теперь Дэвид был прекрасно осведомлён о том, какие лжецы его окружали, а потому просто не верил. — Что Альбус обещал, раз ты так верно, точно собака, выполняла каждое его поручение? Лучшая ученица? Староста школы? Лучшее пригретое место? Герм, это так дёшево!

Дэвид с отвращением расхохотался, почти с омерзением покачав головой, когда Грэйнджер обхватила себя руками, что-то вздохнув себе под нос. Ни на один из выпадов она не ответила, но ответы сейчас и не были нужны. Дэвиду было больно, так больно, как никогда раньше. Казалось, собственное тело горело в огне, в жерле вулкана, куда его сбросили лучшие друзья и любимая девушка. Он просто хотел отплатить той же монетой, ответить болью на боль. Разве сейчас он не имел на это права?

— Так ничего и не скажешь? — рявкнул Дэвид всё же, решив не дожидаться, пока дрожавшая девушка соберётся с мыслями. Времени было не так уж много. Гермиона больше не вздрагивала. Лишь тяжело вздохнула. Но когда заговорила, голос её был твёрдым, пусть и тихим. И больше не дрожал.

— Что ты знаешь, милый? Просто скажи, что ты знаешь, прошу тебя, сейчас это самое важное, просто поверь, я когда-нибудь тебя обманывала, милый… — от этого голоса становилось дурно, голову сдавливало, будто раскалённым до бела железным обручем. И с каждым сказанным словом боль всё нарастала. Не придумав ничего лучше, Дэвид заорал:

— ДА ЗАТКНИСЬ ТЫ! — отзвуки крика эхом отдавались в голове, но неожиданное средство помогло: боль отступила также быстро, как и пришла. Вот только эффект оказался неожиданно сильным.

Гермиона вскрикнула, заслонив лицо руками. Будто он хоть раз в жизни повысил свой голос в беседах с ней, будто хоть раз, хоть в шутку толкнул! Думать о том, что его лучшая подруга, пресловутая родственная душа — всегда понимавшая, знавшая, как саму себя… Как она могла решить, что он причинил бы ей вред? Дэвид знал: заставить Грэйнджер поверить во что-то было безумно трудно, почти невозможно. Грешным делом он был уверен, что на Герм и обливейт не с первого раза подействовал бы. От того становилось лишь горше, сердце сжималось сильнее: она действительно верила…

Книги с ближайшей тумбочки слетели на пол резко, будто их сдуло неведомо откуда взявшимся ветром. Оба они замерли, друг напротив друга, безмолвно, бездумно наблюдая за замершими книгами. Тишина стала почти уютной. Гермиона медленно, точно нехотя, открыла рот, собираясь что-то сказать, но тут же замерла, нерешительно покачав головой. Дэвид заметил, что смотрела она не на него, а куда-то позади, точно видела призрак. Неуверенно потоптавшись на месте пару секунд, он всё же развернулся. И тут же понял причину внезапной робости своей, теперь уже бывшей подруги, равно как и понял, почему книги сами собой оказались разбросаны по полу: в дверях ванной комнаты, настороженно застыв, кто-то стоял с палочкой наперевес.

Дэвид замер. Перед ним, взъерошенный, взволнованный, почти напуганный, стоял… он сам? Нет-нет-нет, наверняка оборотное, наверняка магия, этого не…. Не могло, попросту нереально… Взвыв, он отпрянул к стене, отчаянно пожелав слиться с ней. Больше всего на свете хотелось, чтобы незваный гость, чужак в расстегнутой рубашке просто исчез, чтобы он просто мог закончить…

Но Поттер никуда не исчезал. Напротив, оказался вдруг много ближе, чем Дэвид думал. Должно быть, подошёл ближе, пока Дэвид, дрожавший, потерянный, ушёл с головой в собственные мысли. Но дрожал он недолго: переведя взгляд на Гарри, он заметил его полный жалости взгляд, опущенные плечи. Дэвид знал это выражение лица, равно как и понимал: жалостью тут и не пахло. Гарри просто сожалел о чём-то, чего не мог изменить. О, он прекрасно знал этот взгляд! Помнил его — а как не помнить то, что видишь ежедневно в зеркале? В тот год, когда Сириус умер, это было особенно…

Сириус умер. Жалостные вздохи. Взгляды украдкой. Бессмысленный лепет, просьбы вернуться. Если подумать, ни разу за всю неделю Дэвида никто так ни разу и не остановил, а ведь мог, как же легко это было сделать, особенно сейчас, когда он был таким раздавленным, убитым собственной потерей… никто даже не прикоснулся к нему.

Гарри всё смотрел, не отводил взгляда. Он не пытался дотронуться до вздрагивавшего плеча или заговорить. Просто присел на корточки рядом, боясь даже вздохнуть, боясь спугнуть. Этот взгляд тоже был давно известен Дэвиду, но сейчас… о, сейчас его волновало слишком многое, чтобы анализировать и его.

Внезапно подменыш — так горько, с жутковатой усмешкой называл себя Дэвид в мыслях — осознал, что не ел с тех самых пор, как очнулся тогда, в кабинете Дамблдора. Ни разу не присел отдохнуть под раскидистым деревом, чтобы остудить натруженные бегом мышцы. Ни разу не напился воды от того, что в горле пересохло от криков, которые почти никто не слышал. Ни разу не замер перед зеркалом на миг, проходя мимо. Ни разу не… только сейчас Дэвид осознал, что ни разу не ложился спать с тех самых пор.

Гарри по-прежнему молчал, замерев рядом нервно подрагивавшей статуей. Только сейчас Дэвид осознал, что, похоже, один способен задерживать своё тело в пространстве. Все остальные неуловимо дрожали. Раньше ему это казалось приступом нервозности, но теперь отчего-то стало страшно. Так страшно. Как не было никогда, даже в чулане под лестницей Дурслей.

Неделя! Прошла целая неделя! Только сейчас, прислушавшись к себе, Дэвид осознал, сколько прошло времени. До этого момента ему казалось, что всё это было, если не дурным сном, то… внезапно пришло осознание: вспомнить не получалось. Сутки? Двое? О чём он думал всё это время, почему ничто не вызывало вопросов? И почему эти вопросы всплыли сейчас столь резко и быстро? Дэвид этого не знал.

Образовавшаяся теперь тишина была оказалась просто невыносимой. Дэвид негромко кашлянул только чтобы её разрушить. Переведя взгляд на всё также разбросанные по полу книги он, тяжело вздохнув, спросил:

— Что произошло тогда?

Гарри ответил не сразу, сначала облизал губы — медленно, собираясь с мыслями. Потом быстро оказался рядом с Гермионой, сжал её дрожавшую ладонь. И лишь после заговорил.

— Вы с Лордом схлестнулись магией. Ты победил, но сил, чтобы жить дальше не осталось. И ты… — Дэвид видел это перед своими глазами. Совсем другую картину, не ту, что отпечаталась в памяти: вот Реддл упал некрасивой грудой тряпья на землю, вот он, улыбнувшись, обернулся к друзьям, но те почему-то смотрели не на него, а на землю, туда, где неподвижно лежало… нет, кричало, корчилось в судорогах и пыталось содрать с себе кожу с лица то, что когда-то было им.

— Умер? — Дэвид решил заминку Гарри очень просто: заговорил сам. Сейчас, когда эмоции схлынули, он ощущал странную апатию. Шум в ушах, пришедший ещё во время первого разговора с Дамблдором, возвращался. Странный, неправильный шум, напоминавший успокаивавший прибой, но никак не крики какого-то сумасшедшего.

Гарри сглотнул, кивая. На этот раз его ладонь сжала уже Гермиона. На секунду Дэвид даже пожалел его: сколько, должно быть, свалилось на парня за последнее время? Сколько он пережил, на что успел согласиться? Ведь у него была собственная жизнь, собственные мечты, планы…

Гарри растерянно заговорил, в унисон с сочувствовавшими ему мыслями, точно чувствовал что-то:

— Я бы никогда не принял предложения, если бы всё сложилось иначе. Я бы не…

Дэвид остановил его отповедь, поднятой рукой. Может, эта речь и была нужна Гарри, но сам он чувствовал: время утекало.

— Что со мной теперь будет?

— Когда душа решает все свои дела на земле, её здесь больше ничего не держит, — тихий, смиренный голос Гермионы не заставил его вздрогнуть, лишь едва заметно кивнуть. Шум в ушах уже не казался прибоем. Это была мелодия, звавшая за собой, обещавшая тот самый покой, те самые радость и счастье… и слова подруги выдёргивали из этого блаженства. — Эмоции могут подтолкнуть душу стать злобным духом или мешают осознать случившееся… Господи!

Но Дэвид уже не слышал вскрика подруги, не видел, как быстро прижал её к себе Гарри, защищая, утешая. Он просто пошёл вслед за манившей мелодией. Отчего-то он зал: его друзья будут в порядке, теперь точно.

Он ничего не видел и не слышал. Просто растворился в пустоте.