Воздушный замок (джен)

В маленькую комнатку у самой крыши редко заглядывает солнце. Дождь — вот её вечный гость. Его тяжелые капли легко проскальзывают через плохую черепицу, и плесень прекрасно чувствует себя в углах. Тут нет обоев, и никто даже не белит стены. Одиноко лежит у дальней стены старый мешок, набитый соломой. Он — единственное убранство комнаты.

Маленькая девочка сидит на голом полу, подтянув под себя озябшие босые ноги. Платье ее старо, все в заплатах, пришитых к грубой ткани ею самой. Большие черные глаза её смотрят устало и затравленно. Волосы вороного крыла острижены очень коротко, отчего она больше похожа на мальчика. На смуглой коже не видны многочисленные синяки.

Она смотрит в окно, как птички прыгают по подоконнику. Иногда девочка кашляет, но очень тихо, чтобы не спугнуть пернатых гостей.

— Птички... — шепчут её потрескавшиеся сухие губы. — Вы летаете так высоко... Вы долетаете до моего воздушного замка? Вы видите там моих маму и папу?..

— Гюлер! — слышится грубый резкий голос. — Гю-ю-улер! Да где же носит эту дрянную девчонку?! Гюлер!

Девочка вскакивает, испуганно прижав к груди руки. Маленькое сердечко колотится быстро-быстро. Она бежит вниз, спотыкаясь и путаясь в своей юбке.

Мадам Лапорт стоит руки в боки. Грузная хозяйка трактира в засаленном переднике зло смотрит на бедную Гюлер маленькими колючими глазками. Девочка под её взглядом становится еще меньше. Мадам Лапорт ненавидит маленькую турчанку. Гюлер знает это и боится женщины еще больше. Она бьет девочку за дело и просто так.

— Где ты шляешься?! Я сорву голос, зовя тебя! — кричит мадам Лапорт, схватив Гюлер за руку.

На запястье тут же возникают пять синяков от её толстых пальцев. Но мадам Лапорт плевать на эту девчонку. Она хочет заработать больше денег. Ребенку ни к чему жалование, а на комнатушку у самой крыши никогда нет желающих. Лишняя пара рук не помешает, а еду Гюлер пускай доедает за посетителями.

— Посуды уже гора, а ты опять играешься?! — мадам Лапорт тащит Гюлер на улицу. — Мой сейчас же!

Гюлер зябко проводит плечами. Грудь разрывает от сухого кашля, но она не смеет закашляться. А на улице уже декабрь. Босые ноги по щиколотку погружаются в противный грязный и мокрый снег. Девочка всхлипывает, и тут же получает подзатыльник.

— Еще поплачь! Поиграть успеешь!

Но у Гюлер нет игрушек. Девочка баюкает вместо куклы свою руку. Вместо одежки у «куклы» рваная половая тряпка. Единственное реальное у нее, — как считает сама Гюлер, — воздушный замок.

Там, в воздушном замке, её ждут отец и мать, а еще та прекрасная белокурая женщина, бывшая проездом в этих краях. Она пожалела маленькую турчанку, потрепав её по волосам и прошептав: «Бедная овечка! Тебе совсем не в чем ходить... Вот, купи себе ботинки!». Она подарила ей целый франк. Но мадам Лапорт отобрала его, стоило карете отъехать.

Там, в воздушном замке, никто не плачет от страха в углу серой убогой комнатушки. Там никто не бьет, никто не выгоняет на улицу босой мыть посуду. В воздушном замке все хорошо одеты. И, конечно, у каждого есть своя собственная настоящая кукла.

— Шевелись! — мадам Лапорт больно пихает её в спину.

Гюлер испугано бежит со всех ног к лохани во дворе. Вода ледяная и обжигает маленькие пальчики. Гюлер, по очереди поднимая то одну ногу, то другую, принимается отскребать жир и грязь от тарелок. Слезы текут против воли, а сдерживать кашель сил уже нет. Но нельзя плакать! Вон, пришел новый посетитель. Он спросит мадам Лапорт, отчего эта девочка рыдает, и тогда можно лишиться и без того скудного ужина.

Уставшие пальчики задубели от холода и плохо гнутся. Гюлер поднимает заплаканное личико к небу. Девочке кажется, что из облаков складывается на сером низком небе замок. Ворота его открываются, и белокурая женщина манит её рукой, нежно улыбаясь.

Гюлер вскрикивает от счастья, роняет тарелку, и та вдребезги разбивается о камни. Мадам Лапорт точно накажет за такую провинность. Но какое теперь дело до жестокой хозяйки трактира, когда теперь Гюлер может жить в воздушном замке вместе с мамой и папой, когда теперь она получит самую настоящую куклу!..

Колени девочки подгибаются, и она падает на землю, закрыв глаза. На губах её играет улыбка.

* * *

Проезжий доктор, остановившийся в трактире, не отходит от Гюлер уже вторую ночь. Она бредит, зовет мать, шепчет что-то неразборчивое по-турецки. Не помогают от жара ни компрессы, ни растирания. Он не слушает мадам Лапорт, говорящую ему, что на эту девочку всем плевать, и что она, мадам Лапорт, за лечение платить не будет. Все в нем противится этим словам.

Под утро третей ночи Гюлер открыла вдруг свои огромные глаза и уставилась на доктора, сидящего рядом с ней в изголовье.

— Моя бедная девочка, — тихо говорит он, а в глазах блестят слезы, — теперь я не могу оставить тебя здесь. Хочешь жить со мной?

— Господин доктор, — тихо отвечает она, глядя серьезно на него, — я не могу, меня ждут в моем воздушном замке.

Доктор закрывает рукой глаза. Он не может смотреть на эту маленькую замученную девочку. Ничем, ничем не может он облегчить её страдания! Слишком поздно что-то делать. Слишком запущена чахотка.

Лицо Гюлер искажается от судороги и страха.

— Господин доктор!.. — шепчет она хриплым голосом. — Ведь я попаду в воздушный замок? Попаду?..

Она заходится кашлем. От уголка приоткрытых губ течет тонкий ручеек крови.

— Попадешь, бедняжка, — тихо отвечает доктор, прижав её к себе.

Ему всё равно, что он сам может заразиться. Как хочется хоть как-то успокоить эту девочку, не знающую ласки.

— Как... хорошо... господин доктор... — бледные губы Гюлер складываются в счастливую улыбку, и она вновь впадает в тяжелое забытье.

Доктор не заметил, как она ушла. Вздох её был легок, как весенний ветерок. Измученное тело её осталось тут, в серой комнатке придорожного трактира. А маленькая чистая душа скользнула неслышно в приоткрытое окно и полетела навстречу утренней заре, навстречу её воздушному замку.