Ночной визит (джен)

— Эй! Сюда нельзя. Проход только для пер... Ох, графиня. Извините. Я думал, вы...

— Все нормально, доктор. А вы, значит, на ногах? В середине ночи?

Доктор был молод; с виду — словно и бриться-то начал недавно.

— У меня обход, графиня. Все пациенты спят.

Корделия улыбнулась парнишке, выглядящему слишком молодо для своей работы. — Я доверяю вам, но я должна посмотреть сама.

Он улыбнулся в ответ с едва различимой профессиональной снисходительностью. Но ведь именно он всего четыре дня назад пересаживал Эйрелу новое сердце. Оно было еще чуть мало, но хирург счел этот вариант предпочтительным. "Свободнее работать", — объяснил он тогда.

Разумеется, это означало, что в ближайшее время Эйрел с кровати не поднимется, но на взгляд Корделии это было только лучше. Где не сработал здравый смысл, помогло сердечное заболевание. Адмирал граф Форкосиган больше не премьер-министр.

Больше не Регент, не страж империи, не премьер-министр. Больше не политический деятель. Слава богу.

Может быть, теперь им удастся просидеть весь вечер, отдыхая и расслабляясь, в беседке с видом на озере, и никто им не помешает. Она в этом убедится, если только новое сердце подарит Эйрелу жизнь с меньшим количеством стрессов, чем раньше.

— Наверное, мне нужно просто увидеть, что они в порядке. Живы. Дышат.

Он кивнул и вежливо указал рукой в сторону охраняемой зоны госпиталя. Потом вдруг замер на половине жеста.

— А охранники СБ вас пропустят в такой час ночи?

— Пусть попробуют не пропустить, тогда Иллиан их всех переведет в лагерь "Вечная мерзлота", — пробормотала она.

Судя по взгляду доктора, тот поверил, что она этого добьется. И снисходительности в его глазах точно поубавилось.

Охранники ее узнали. Хотя они и так стояли по стойке "смирно", но тут вытянулись еще сильнее, а начальник караула быстро открыл перед нею дверь. Корделия подождала, пока дверь захлопнется у нее за спиною, прежде, чем сделать шаг вперед.

Эйрел был весь в окружении датчиков, следящих мониторов, дыхательных баллонов и всякого прочего. Но он был жив и дышал легче, чем это было до трансплантации. К его лицу возвращались краски, а ладони лежали спокойно, а не были стиснуты в кулаки, чтобы успешно, как ему казалось, скрывать дрожь.

Словно всего этого не было. Этих лет. И ночей, которые она провела бок о бок с ним, дыша в унисон и молясь, чтобы ритм ее дыхания подержал его собственное.

Она тихо подошла к кровати и вгляделась. Лицо не такое напряженное, линия рта расслабленная. Волосы... теперь совсем седые. Ни единого темного волоска. Что ж, ему уже семьдесят три; по бетанским стандартам не старость, но барраярцы — другое дело.

Входя, она обещала себе, что только посмотрит на мужа, но не коснется его. Но ей так это было нужно, не просто в приступе облегчения, что операция прошла удачно, но чтобы еще раз убедиться — он с нею. Боже правый, последние несколько недель были ужасны. И она не могла показать этого ужаса никому. Она должна была быть сильной, не только ради Эйрела, но и ради Марка с Еленой.

Она коснулась кончиками пальцев его руки и медленно, осторожно переплела свои пальцы с его. Широкие пальцы, надежная, квадратная ладонь. Руки, которые она любила. Бог мой, как ей не хватало его рук. Ее ладонь покоилась сейчас на его руке. Как всегда, она невольно их сравнила. Ладонь у нее была уже, а пальцы тоньше и чуть длинней.

Руки, которым она доверяла.

Внезапно его рука дрогнула, и вот она уже крепко схвачена.

— Милый капитан.

Голос у него был хрипловат со сна, а еще оттого, что дыхательные трубки убрали из горла лишь сегодня.

— Ты должен спать, — мягко упрекнула она.

Он фыркнул.

— Я и спал. Но тут в мой сон явилась богиня...

— Ох!

Эйрел открыл глаза, и она чуть не вздохнула от облегчения, видя, что его взгляд ясен, внимателен, хоть и немного сонный от лекарств, которые ему давали, чтобы удержать в постели. Вот от кого Майлз унаследовал свою энергию.

Она ничего не могла поделать: склонилась и поцеловала его. Он приоткрыл губы в ответ, и они поцеловались по-настоящему глубоко. Уже двадцать девять лет прошло, а его вкус все так же ее волнует. Неизлечимо. Ведь все, что он мог предложить ей этой ночью — это несвежее со сна дыхание, приправленное горьким привкусом лекарств. Амброзия.

Что-то заставило ее открыть глаза, не прерывая поцелуя. Ну, конечно. Датчик сердцебиения замигал чуть быстрей, чем было, когда она вошла в комнату. Плоховато.

Она неохотно оторвалась от губ мужа. Эйрел издал недовольный звук.

— Слишком рано, — сочувственно сообщила она.

— Все удовольствие портишь, — возразил Эйрел. — Как мы узнаем, что оно работает хорошо, если не протестируем?

Корделия фыркнула смешком и выпрямилась. Она прилегла на край кровати и взяла руку Эйрела в свою и принялась поглаживать его ладонь, сперва переднюю, а потом тыльную сторону.

Эйрел прикрыл глаза.

— Ну, и кто сейчас меня замещает?

Корделия воздела очи горе:

— Эйрел! Доктор же сказал..

— А еще он сказал, что посещения запрещены, но вот ты здесь, посреди ночи, тревожишь мой мирный сон.

Она покачала головой и вздохнула.

— А ты заметил, что твой хирург с виду не старше выпускников-курсантов из Имперской Академии?

— Ты и сама смотришься на двадцать лет, милый капитан.

Она невольно улыбнулась. Корделия знала, как выглядит в эти дни: зеркало не льстило ей. Но она решила, что мужа стоит вознаградить за галантность.

— Ракоци.

Эйрел обдумал эту новость и чуть заметно кивнул:

— Хороший выбор. И человек здравомыслящий. Прагматик. Достаточно преуспел в военной карьере, чтобы устроить форов, и во всем остальном, чтобы прийтись по вкусу мужчинам...

— И женщинам, — добавила она.

Эйрел усмехнулся: —

...простым мужчинам и женщинам. У него есть мозги, и он знает, как ими пользоваться.

— Надеюсь, ты этого не забудешь.

Эйрел недоуменно свел брови.

— Всякий раз, когда у тебя возникнет искушение дать ему совет.

Видимо, Эйрел решил, что с этой темы им лучше сойти, потому что спросил вдруг:

— А наши мальчики... с ними действительно все в порядке?

Корделия прикусила губу. "Мальчики". Не только Майлз, но и Марк. Как она волновалась, сможет ли Эйрел когда-нибудь по-настоящему принять Марка! Она склонилась и поцеловала мужа в висок.

— Им досталось, но их, как и их папу, убить сложно. Доктора заверяют меня, что оба будут в порядке.

— Досталось — насколько сильно?

Она покачала головой.

— Нет. Не надо меня расспрашивать. Тебе надо спать, выздоравливать, и тогда ты сам сможешь расспросить их насчет этой истории. — Она с заговорщическим видом склонилась ниже. — И заверяю вас, граф, история была приключенческой. Тебе захочется услышать ее самому из их уст.

— Хоть намекни?

Она посмотрела на него сердито.

— Нет, пора спать.

— А ты уверена, что не хочешь меня, э-э, убаюкать?

Корделия на мгновение прикрыла глаза, а потом прошептала ему в самое ухо:

— В тот самый день, когда уберут все эти приборы.

Он повернул голову, и теперь уже сам касался ее уха губами.

— Обещаешь?

— Слово Форкосигана. Посмотрим, не будет ли твое сердце нуждаться в доводке. Лучше проверить это здесь, где в случае чего будет, кому пожаловаться.

Она поднялась и сидела на краю кровати, держа Эйрела за руку, пока тот не уснул. Тогда она коснулась губами его лба и неохотно вышла из комнаты, стараясь ступать тихо.

* * *

Майлз крепко спал. Доктора, пациентом которых лорд Майлз Нейсмит Форкосиган был уже тридцать лет, прописали ему дозу снотворного, поскольку предшествующий рассказ о том, что случилось до прибытия имперского крейсера, его явно возбудил.

Да, барон Фелл не разрешил группе Дюрона копировать никакие технические файлы, но в соглашении была лазейка — по крайней мере, Лилия ее увидела: договоренность не относилась к файлам, которые они скопировали ранее и хранили сейчас в тайном месте. Люди Фелла проверили все и вся, что уносили с собой из здания Дюроны, но никто из охранников не посмел обыскивать Тауру. Майлз возбужденно хихикал, как мальчишка, рассказывая матери, что дендарийская куртка Тауры была просто набита чипами с данными. Ей потребовалось сделать три рейса вместе с Дюронами просто потому, что лишь за три раза она сумела доставить все чипы на борт корабля, купленного Корделией для Марка. Судя по тону, Майлз этой покупке слегка завидовал. Корделии надо будет держать это в уме. Майлзу соревнование пойдет на пользу, но Марку братская ревность повредит. Разумеется, может, дело в том состоянии, в каком был Майлз, когда прибыли СБшники.

Корделия одобрила прописанные ему лекарства. Майлз был совершенно серый, измученный и настолько дерганный, что она вместе с докторами опасалась за его новое сердце и легкие.

Она улыбнулась своему мальчику. С тех пор как ребенком он обрел подвижность, спокойным он бывал лишь тогда, когда крепко спал. Этот ребенок слишком часто заставлял ее сердце замирать своей отчаянной смелостью, своими похождениями. И материнское сердце болело при мысли об испытаниях, которые он перенес в руках врачей, о его отваге и решимости доказать всем, что он фор и лорд-наследник не хуже прочих...

Ее ребенок. Уродливый малыш, чья энергия сжигала его.

Ночью, заснув, он смотрелся столь мирно. Просто ангелом, для материнских-то глаз.

Она отвела прядь волос с его лица. Проплешины в волосах уже зарастали. Когда он отправится в СБ на освидетельствование, то они отрастут уже полностью, и беспощадно короткая стрижка, принятая среди СБшников, скроет былые дефекты.

Корделия вздохнула. Если бы Майлз отрастил волосы хоть немного подлиннее, это бы скомпенсировало жесткость черт его лица. Не такие длинные, конечно, как некогда носили парни из экипажа ее бетанского корабля. Эта прическа фору не подходит. Но хоть капельку длинней, чтобы скрыть пару шрамов и смягчить резкие линии лица.

Разумеется, он этого делать не станет.

Майлз что-то пробормотал во сне, попробовал перевернуться на живот, но замер лежа на боку, лицом к ней.

У него еще болят шрамы на груди? Следует ли вызывать врача? Но Майлз только обхватил себя руками и шумно вздохнул, как делал это в детстве. Корделия расслабилась.

"Таура и Элли — на одном корабле с Вербеной?" — произнес Майлз отчетливо и с явной тревогой в голосе.

Корделия невольно усмехнулась. Боже, он что, до сих пор разговаривает во сне?

"Плохо. Если они поссорятся... А если договорятся? Сравнят впечатления? Нечестно. А если решат меня поделить?"

Корделия не сдержалась и рассмеялась вслух. Не много ей случалось смеяться за последние недели. Но слышать, как Майлз... Ах, это мальчишеское самолюбие!

"Нечестно. У Айвена все время новые подружки. Только он с ними расстается. А почему я не могу?"

— Потому что, — прошептала Корделия сыну, — что ты жадный и всегда таким был. Жаден до жизни, жаден до опыта. А теперь, похоже, что и до женщин тоже. Когда поправишься, сынок, нам стоит об этом поговорить.

"Мне нужна леди Форкосиган. Тогда бы и проблем не было".

— Верно. Помоги господь бедняжке, когда ты наконец ее встретишь.

Майлз громко вздохнул, повернулся на спину и уютно умостился.

Корделия глядела на него, считая его вздохи и спрашивая себя, возможно ли вообще любить ребенка сильнее, чем она любила своего искалеченного юного барраярца. Улыбнувшись, она склонилась и поцеловала его в щеку — осторожно, чтобы не разбудить.

Доктора сказали, что ему нужно лишь время, чтобы восстановить силы и чтобы его новые органы выросли до полного размера, так что они хотят пронаблюдать его еще некоторое время. Корделия решила, что как только будет можно, она заберет его в форкосигановский особняк.

Она видеть не могла слезы на глазах медиков.

* * *

Из всех троих, кого Корделия навещала этой ночью в госпитале, Марк вызывал у нее наибольшую тревогу. Как и у докторов.

СБ поместила его в лазарет на борту крейсера, но судя по сообщению, которое передал корабельный доктор на Барраяр по сжатому лучу, Марк запретил медикам даже прикасаться к нему. Наконец, пришлось подключить Майлза, который обещал, что будет находиться в палате Марка всякий раз, когда того будут обследовать. Марк также отказался отвечать на любые вопросы о том, что делали с ним на Архипелаге Джексона. Когда на него пытались надавить, Майлз его поддержал, сказав, что только Марку решать, о чем он желает говорить, а о чем — нет.

Корделия перевела это как знак, что дела плохи. Еще было одно закодированное сообщение от Елены, предназначенное только для глаз графини. Подробностей там не было, но Корделия поняла, что все было скверно. Очень скверно. Рассказ Елены завершался словами Марка о том, что безумие порой бывает не трагедией, а стратегией выживания. И триумфа. Корделии было жалко до слез своего сына, — своего, пусть рожденного не ею, — для которого в мире существуют подобные триумфы.

С крейсера его привезли на парящей платформе, едва в сознании. У него слегка поднялась температура, а лекарства, которые прописывали ему СБшные врачи, не давали должного эффекта. Ей пришлось пообещать Майлзу, что она не позволит докторам делать ничего без согласия Марка, прежде чем тот согласился отправиться в собственную госпитальную палату, где его уже ждали врачи.

Корделия настояла, чтобы к Марку прикрепили одного из медиков постарше, того, которому случалось лечить прежде жертвы пыток. Врач выслушал краткое резюме, составленное ею из того немногого, что она знала про случившееся на Джексоне, плюс некоторые подробности того, чем была прежняя жизнь Марка.

Иногда Корделия проклинала Барраяр вместе с его традициями мужественности. Но зато здешние военные проявляли гораздо меньше чувствительности, чем любой врач с бетанским образованием. Доктор Форрог разрешил ей оставаться в комнате, немного в стороне. Там, где Марк мог бы ее видеть. Занавеску он приказал ассистенту задернуть, так что все, что видела сама Корделия — голову Марка. Потом он отослал своего помощника и осторожно, постепенно принялся продвигаться по шажку, завоевывая доверие Марка.

Марк не очень-то хотел кому-то доверять. Но Форрог каждый раз спрашивал разрешения сделать то или это и всегда объяснял, зачем. Он действовал в границах, установленных самим Марком, и ни разу не попытался их переступить. И наконец Марк расслабился настолько, чтобы позволить врачу ощупать не только сломанную ступню.

Корделии было тяжело просто смотреть на мальчика, ставшего ее сыном, видеть, как глаза его наполняются слезами, и не быть в состоянии остановить то, что происходит за занавеской. Наконец, она не выдержала: придвинула стул поближе, стерла слезы с его щеки, дала свой носовой платок высморкаться и, поняв, что он у него перехватило горло в попытках не кричать, предложила ему попить — дала стакан воды с трубочкой.

Физические изменения в нем потрясли его не меньше, чем это было с Майлзом. Времени в пути на Барраяр не хватило, чтобы убрать одутловатость лица и подтянуть раздавшееся тело. И он был такой же серый как брат. Но тяжелее всего было видеть его взгляд. Потемневший от боли и страха. Такой же взгляд побитой собаки, какой у него был, когда Елена только привезла его на Барраяр. Неужели все, чего он смог добиться, все его попытки преодолеть прежнее воспитание пошли впустую?

И как это может быть победой? Нет. Он сказал "триумф". А она бы сказала — "ад".

Ей хотелось коснуться его, обнять, крепко. Майлз до рождения пять месяцев жил у нее под сердцем. Но не было способа сделать то же для Марка, спрятать его в ее чрево, пока он не исцелится окончательно. Пока все, что с ним сделали, не исчезнет. Пока единственным, что он будет знать, не станет тепло ее тело и биение сердца, охраняющего его покой

И вот сейчас она коснулась его лица, убирая с него волосы, точно так же, как сделала это с Майлзом.

Он резко распахнул глаза и почти что сжался, отпрянув.

У Корделии перехватило горло. Она попыталась успокаивающе улыбнуться.

— Привет. Я тебя разбудила?

Марк покачал головой. Похоже, лекарства, которыми его накачивал Форрог, работали. Глаза Марка были сонными, и в них не так явно читалась боль.

— Не спится?

Марк неопределенно пожал плечами.

Ее беспокоило, что, несмотря на таблетки, Марк не спал. Не развилась ли у него зависимость, означавшая, что ему нужны все большие дозы? Это было бы тоже не слишком хорошо.

Марк открыл рот, но вышел только хрип. Корделия схватила графин, налила воды в стакан, воткнула туда трубочку и вручила Марку холодную жидкость. Тот благодарно отпил.

— Извини, — сказал он, наконец, — от этих штук, что мне дает доктор, мне все время хочется пить.

— Я ему скажу.

Очередное пожатие плечами. Марк помедлил минуту и нерешительно спросил:

— Я не уверен, не приснилось ли мне это. Ты говорила, что графу пересадили сердце?

Корделия присела в изножье кровати, не касаясь Марка, но так, чтобы он мог ее легко видеть.

— Четыре дня назад. За два дня до вашего прилета.

Марк чуть подумал.

— Он как, в порядке?

Корделия улыбнулась.

— С ним все будет отлично. Врачи сказали, что отпустят его через две недели. Если, конечно, не придушат раньше. — Марк был изумлен, словно не мог поверить, что она такое сказала. Корделия наклонилась и объяснила громким шепотом: — Пациент из него действительно ужасный. Когда он был болен, еще ничего, но когда пошел на поправку... — Она закатила глаза. — Почти что не лучше Майлза.

Марк не улыбнулся, хотя она так на это надеялась. Теперь он оглядывал комнату, словно там было что-то интересное. Корделия подождала, пока он снова обратит взгляд к ней.

— Я вернул его вам.

Корделия кивнула.

— Да. Ты сказал, что сделаешь это, и сдержал слово. Спасибо.

Марк снова пожал плечами.

— Я отдал корабль Лилии Дюрона, Майлз тебе говорил? — он нервничал, словно не был уверен в ее реакции.

— Говорил. И правильно.

Марк старался не глядеть ей в глаза и снова принялся шарить взглядом по комнате.

— Я сказал, чтобы она его продала, как только окажется на эскобарской орбите. Она деловая женщина, — добавил он торопливо, глядя на Корделию так, словно уговаривал ему поверить. — Она еще и прибыль получит. Мы договорились о Сделке: она вышлет нам... мне... тебе кредитный чек, и ты сможешь выкупить Форкосиган-Сюрло из закладной, и еще деньги останутся.

— Для тебя.

Он выглядел несчастным и жалким.

— Знаешь, они мне теперь не нужны. У меня есть собственные.

— Да, я слышала. Но я отдала корабль тебе, и любая прибыль с него тоже твоя.

— А-а. Спасибо.

Он снова оглядел комнату, будто что-то искал. И наконец спросил:

— А где охрана?

Интересно, почему это так его интересует?

— Снаружи. В холле. Меньше, чем в прошлый раз, когда ты тут был: Эйрел больше не премьер-министр, а только граф Форкосиган.

— Ох, извини.

Корделия покачала головой.

— Не извиняйся. Будь Эйрел упрямым идиотом, он не дожил бы до отставки.

Марк ничего не ответил.

— Марк. Почему ты захотел узнать про охрану? Ты здесь в полной безопасности, это защищенное крыло.

Он прикусил губу. Корделии захотелось сказать ему: "Хватит, зачем ранить свое тело еще сильней..." Потом он полуприкрыл глаза, глубоко вздохнул и выпалил так быстро, что Корделия с трудом разобрала слова:

— Можно я подлечусь прежде, чем мне надо будет уехать?

До нее не сразу дошел смысл сказанного.

— Марк. Ты что, думаешь, мы заставим тебя уехать?

Он снова пожал плечами. Боже, Корделия уже ненавидела этот жест!

— Вы получили Майлза обратно. Я вам больше не нужен.

Бесстрастная мрачность его голоса надрывала ей сердце. Хотя она знала, что Марк не желает, чтобы к нему прикасались, она придвинулась к нему и взяла его ладонь в свои. Он оцепенел, но позволил ей себя коснуться и не отпрянул, хотя чувствовал себя явно неуютно.

Мягкость и любезность с ним не срабатывают. Она склонилась вперед, глядя ему в глаза, и произнесла своим "капитанским" голосом — тем, который действовал и на заупрямившегося Эйрела, и на расшалившегося Майлза.

— Ты всегда будешь нам нужен, Марк. Мне, Эйрелу и Майлзу. Ты не сможешь использовать этот довод как предлог покинуть семью. Понимаешь, мальчик?

Он громко сглотнул и явно покраснел.

Корделия чуть смягчила тон.

— И пока ты не надумал черт знает что, мы с отцом хотим сказать тебе, как тобою гордимся. Не просто потому, что ты логически вычислил, где искать Майлза, раньше, чем это сумела сделать СБ. Не потому, что ты заключил сделку с бароном Феллом и вывез Группу Дюрона с Джексона. И даже не потому, что ты победил. Но мы гордимся тобой потому, что ты сделал все, что мог. А то, что смог ты не просто хорошо, но замечательно, это уже другое дело.

Марк широко распахнул повлажневшие глаза.

— Больше того скажу: мы с твоим папой гордимся, что ты отправился в ад и выбрался оттуда самостоятельно. Нам было больно знать, что тебе пришлось испытать это... — Голос ее дрогнул, и она сглотнула прежде, чем смогла договорить. — Ты даже не представляешь, как нам с ним было больно. Но мы испытывали не только боль, но и гордость, сын. Лорд Марк Пьер Форкосиган.

Марк откашлялся.

— Помню, как он сказал это.

— Кто он?

— Граф.

— Граф-твой-отец? — настойчиво переспросила Корделия. Мальчик любой ценой должен научиться мысли, что он — не нечто, что можно выбросить. Не он. Не ее сын. Она боролась со старым Генералом Петером за Майлза, а теперь она хочет бороться с Марком за самого Марка.

— Граф... мой-отец, — последнее слово прозвучало шепотом. Ничего, это всего лишь начало, и таким началом Корделия была довольна.

— И что это были за мудрые слова? — спросила она с любопытством.

— "Люди сами отдадут себя тебе, сами все расскажут". Он был прав. Это позволило мне одолеть Риоваля.

Корделия покачала головой и драматически вздохнула.

— Окажешь мне одолжение? Не рассказывай ему, пока он не вернется домой. Когда он прав, его мужское самолюбие делается просто невыносимым.

— Домой. — Марк задумчиво кивнул. — Хорошо. Подожду до дома. — В его голосе внезапно прорезалось любопытство. — А он будет дома прежде... прежде меня?

Она заметила, что слово "дом" произносить ему стало легче. И как это он додумался до...? И почему? Жаль, что люди, так ему навредившие, уже мертвы, даже если оба погибли от рук самого Марка. Она бы не отказалась провести минут по пять наедине с каждым из них. Они бы раз и навсегда зареклись и пальцем не прикасаться к ее сыну.

— Как говорит твой доктор, вас выпишут примерно одновременно. Майлза они хотят до этого времени тоже подержать, но я окажу им любезность и сниму эту обузу с их шеи раньше.

Марк почти что улыбнулся на эту шутку.

Корделия поднесла его руку к губам и поцеловала в середину ладони. Марк дернулся было отобрать руку, но не стал. Это только начало. И достаточно на сегодня. У мальчика уже глаза закрываются. Ему бы сейчас уснуть, и желательно, без кошмаров.

Она встала и подошла к изголовью, поправила одеяло, подоткнув его с одной стороны, потом с другой, и легко поцеловала Марка в лоб. На что он среагировал далеко не так бурно, как мог бы.

— Спокойной ночи, милый мой сын. Утром увидимся.

Она была уже у двери, когда услышала тихое "спокойной ночи", и потом едва слышное, робкое:

— ...мама.