Королевство Сновидений (гет)

1. Гость.

В обветшалой снятой квартире старого квартала города, в тёплой комнате под крышей, пронизанной жёлтыми лучами солнца, играет виниловая пластинка. Задевает бороздки игла, хрипит пыльный динамик, и кажется, что в этой давно забытой мелодии есть нечто особенное, знакомое и привлекательное, но давно утраченное, словно из прошлой жизни. Зелёный диван с валиком на изголовье скрипит пружинами, принимая форму тела, и оно расслабляется, становится непослушным, и закрываются сами глаза. Ещё несколько минут, замирает воздух, и тонкий, невесомый, прозрачный приходит сон.

Всё, что было сегодня, вчера, неделю или даже месяцы назад замолкает вдруг и останавливается у невидимой черты, не смея сделать шаг. Вокруг белый туман, совсем ничего не видно, и придётся немного подождать, пока он рассеется. Но воздух свеж, лёгкий ветерок доносит незнакомые запахи, и наугад ты вытягиваешь руки вперёд и идёшь куда-то. Ноги ступают на мягкую траву, мокрую от росы, и опавшие листья. Невдалеке журчит ручей, нет, не ручей, это река бежит по скатам, по большим, гладким камням. Хрустнула ветка; вспорхнула с земли и заухала потревоженная ночная птица. Скорее, вниз, за склон, а там недалеко до деревни. Придётся нанять экипаж, но лучше верхом, так быстрее. Отсюда до границ южных земель не меньше двух дней пути, и ещё столько же до горного перевала.

И ты уже скачешь, поднимая пыль и жёлтые соломины с убранных полей, по дороге с горькой полынью на обочине, мимо вековых дубов изумрудного леса на север, пристально вглядываясь в даль, пока на горизонте, в сиреневой дымке не покажутся острые шпили Приюта Странников. Ведомая наваждением со вкусом счастья, будто в этом месте лежит связка ключей, отпирающая двери всех сокровенных тайн.

2. Перемены.

Что случается, когда рассказаны все истории, спеты все песни и отлиты памятники всем героям, как и в этих землях, где традиции и уклад уходят в века, и умирают, и рождаются существа с выражениями лиц своих предков?

Что бы ни происходило — оно непременно возвращается к точке начала, кружась в бесконечных циклах, кажется естественным и живым. И нетрудно поверить, что нельзя изменить привычный ход времени. А если и можно, то обязательно должно произойти нечто невероятное, огромное по своим масштабам и такое, чтобы никому не позволило оставаться безучастным. Вот только складно и точно раскачивается маятник, вращаются шестерёнки и стрелки занимают свои места.

Но это — иллюзия, и это — секрет.

Потому что лист, сорвавшийся с дерева и падающий вниз, вдруг изменил свою траекторию. Он не попал на поляну, к остальным, и не упал в ручей, чтобы остаться на повороте или плыть дальше до самого водопада, а полетел к дороге и, подхваченный ветром, запутался в складках плаща гонца, уже двенадцать часов подряд без сна и отдыха, едва успевая менять лошадей, мчавшегося по дороге. И где-то там, на горной извилистой тропе, лист сорвался в пропасть и стал падать, раскачиваясь на воздушных волнах, по склону старых, поросших лесом гор в укромную лощину. Добрался до маленького озера в самой глубине, покружился над ним немного и, повинуясь законам притяжения, оказался внизу, прямо в руке существа, неподвижно лежащего на берегу тёмных вод.

3. Лили.

А к выходным усадьба совсем опустела. Будто сговорившись, все разъехались по делам и родственникам, и даже солнце, всю неделю показывавшееся из-за облаков, куда-то пропало. Осеннее небо заволокли тяжёлые тёмные тучи, и оно заплакало мелким холодным дождём. Стало совсем темно. Налетел ветер и принялся, словно зверь, ходить вокруг дома, выть, бросая опавшую листву в окна и двери, отрывать черепицу с крыши, греметь замками и засовами.

Позвонили из клиники. Лили разговаривала почти полчаса, потом долго вычитывала что-то в книгах и перезванивала. До вечера чистила камин в гостиной, приняла ванну с розовым маслом и пошла спать. Девушка долго ворочалась на большой кровати, пока, закопавшись в перине и кружевных подушках, не устроилась и не закрыла глаза. Лили слушала голоса стихии за окном под мерный ход старинных часов, шорохи в коридоре за закрытой дверью, и сон никак не шёл. Это было очень странно: и внезапная бессонница, и неясное беспокойство, преследовавшее её почти с самого утра.

— Ли-ли, — где-то звонко падали капли. Неожиданно стихла буря, и дом затаился, перестав дышать.

— Ли-ли, — повторялось снова и снова среди вдруг наступившей тишины.

Лили выбралась из кровати, нащупала в темноте возле камина кочергу, подошла к двери и прислушалась.

— Ли-ли, — всё звонче и отчётливей. Девушка распахнула дверь и босая, в длинной ночной рубашке, оказалась в непроницаемо-тёмном коридоре.

— Ли-ли, — сердце сжалось на мгновение; Лили ощетинилась и, крепче держась за своё оружие, пошла вперёд. Сделала несколько шагов, поскользнулась на чем-то вязком и упала, подвернув ногу.

Свисало длинными тягучими каплями, сползало по стенам и стелилось по полу чёрное молоко — сладкое, густое и липкое. Стало трудно дышать, волосы вмиг отяжелели и потянули её вниз. Нога, обручем и цепью крепко прикованная к стенам холодной каменной тюрьмы, сильно болела.

Лили собрала все силы, рванула вверх и рухнула, ещё сильнее увязнув в тёмной массе. Она взглянула на свои крылья с грубо обрезанными до основания осевыми перьями и свалявшимся пухом. Торчащие из спины как страшные ветки, они беспомощно бились о стены. Девушка снова попыталась встать, но безвольно упала и осталась лежать неподвижной.

4. Кристо.

Кристо сильно изменился с тех пор, как окончательно понял, что больше не сможет посещать занятия в университете. Зимой, когда странная болезнь сделала слабыми его члены и ограничила подвижность, юноша решил сопротивляться — стойко, без пустых ожиданий и надежд; но лишь начал таять снег, лёг и уже почти не вставал.

Первые пять недель он был деятелен и активен: просил сиделку передвинуть прикроватный столик или убрать шторы, загораживающие вид из окна, пригласить мастера соорудить на стене полки, чтобы удобнее было пользоваться планшетом, книгами и разными мелочами, и очень серьёзно, с особенным рвением подходил к занятиям лечебной физкультурой и другим медицинским процедурам.

Как-то заходили однокурсники, и Кристо шутил и смеялся, не делая вид, будто ничего не произошло, но принимая недуг как можно легче, полагая, что если нет приговора, то и отчаяние неуместно. Майкл, единственный друг, больше звонил, рассказывая новости, и делился своими планами, которых в его голове было всегда с избытком.

Но однажды ночью полная луна с жёлтым краем заглянула в распахнутое окно и, залив комнату светом, разбудила юношу. Держась за поручни, Кристо поднялся, чтобы подойти поближе и заглянуть ей в глаза, но не сделал и двух шагов. Он долго пролежал в немом испуге, уткнувшись лицом в пол, а потом начал разминать ставшие неподатливыми и чужими ноги. Побледнел, покрылся холодным потом и, обессиленный, провалился в сон.

Юноша очнулся в полдень следующего дня, читая тревогу в глазах родных, дежуривших у его постели, стал осматриваться, чувствуя резкий запах лекарств и незнакомых людей, и натолкнулся на контейнер катетера на штативе у кровати. Он зажмурил глаза, как если бы увиденное показалось ему, и снова открыв, только горько усмехнулся.

Дни растянулись в бесконечность без мыслей и эмоций, замкнутый лабиринт серых коридоров внутри черепной коробки. И Кристо бродил по ним, потеряв счёт времени, пока где-то в самой глубине не наткнулся на чёрную дверь и не открыл её.

Сначала появилась жалость, тонкой змейкой поднявшись по телу и крепко обвив горло. Она душила юношу, заставляя плакать по ночам и днём жалобно всхлипывать в подушку. Кристо сетовал на несправедливость судьбы, жалкое существование и свою несостоятельность, ничтожность. Но среди стенаний всё чаще вспыхивал алыми языками гнев, выбивая лекарства из рук сиделки, выкрикивая бранные слова, до крови прикусывая язык или щеку в беззвучной ненависти. Но и он ушёл.

Больной давно не интересовался происходящим вокруг и даже потерял счёт дням, но как только потянуло сыростью и утренние туманы перестали рассеиваться даже в свете солнца, ощутил скорое наступление осени.

«Почему?» — простой вопрос растворил узкие стены невидимого тупика, в который Кристо умело загнал себя за последние полгода. Это слово заставило его обернуться и взглянуть на свою жизнь. Как книгу, он перелистывал её страницы, улыбаясь и хмурясь, снова переживая знакомые иллюстрации и, дойдя до самого конца, захлопнул том, уставившись на обложку. На самом верху чётко значился автор, под строкой орнамент с завитками, а дальше пусто. Ни единой буквы. Словно всё написанное было прологом, предисловием к чему-то, что ещё только должно случиться. Кристо принялся искать упущенный сюжет. Но в тексте не было ни высоких отвесных гор исканий, ни таинственных глубин открытий, ни яркой звёзды первой любви. И юноше показалось, что он родился и никогда не вставал с этой кровати, не узнав ни мира, ни себя. Но теперь даже оковы ослабшего тела не смогли бы помешать ему.

Действовать. Приветливый, сдержанный, воспитанный, он часто улыбался даже незнакомым людям, потому что непременно хотел нравиться, старался выбирать слова, бесцельно создавая образ идеального юноши с чистыми помыслами и высокими стремлениями. Быть честным со всеми и бессовестно врать самому себе. Кристо ужаснулся, представив, куда бы мог прийти, если бы болезнь не остановила его.

Почти прикованный к постели, теперь он увидел целый океан возможностей, доступных ему посредством информационных сетей. Всё получалось, было лёгким, естественным и достижимым, но не приносило удовлетворения. Как будто нечто, загадка, которая так манила его, скрывалась за строчками кода страниц на экране.

Было очень поздно, Кристо устал, но сон никак не шёл. Это было очень странно: и внезапная бессонница, и неясное беспокойство, преследовавшее его почти с самого утра. Юноша уронил планшет на себя и раскинул руки в стороны, глядя в потолок.

— Мне нужен знак, лишь один маленький знак!

И в тот момент что-то коснулось его руки. Он сжал пальцы и повернул голову. Это был лист, какие падают с деревьев осенью. Лист показался ему прекрасным: пёстрые краски и рисунок прожилок, сложная, совершенная форма и глянцевая гладкая поверхность.

Ноги и спина совсем замёрзли, мокрая одежда прилипла к телу. Кристо увидел, что лежит на берегу тёмного озера. Он поднялся, бережно сжимая лист, и решил осмотреться. Чёрный атлас плаща и костюма, расшитые манжеты и воротник сорочки, узкие короткие сапожки на низком каблуке, как со старинных гравюр и рисунков. Но ни коня, ни экипажа, ни следов борьбы... Кристо не был ранен и прекрасно себя чувствовал, вот только совсем ничего не помнил: кто он, откуда, и как очутился на озере.

Солнце пронизывало лучами пустошь, заливая светом пучки травы и низкорослые кустарники, ветер развевал чёрный атласный плащ. Фигура Кристо с листом в руке уверенно отдалялась от озера к горному перевалу.

5. Хелен.

Не из благодарности, награды или тщеславия помогать кому-то — приятно, помогать без лишних сантиментов, даже будучи связанной служебными предписаниями, ограничениями и полномочиями.

Точная, немногословная, аккуратная, Хелен была полна сочувствия и целеустремлённости, и стоило трудностям преградить путь или беде коснуться кого-то рядом — сухой воздух Ольяна становился острым от запаха битвы. Туго заплетённая, чёрная, как смоль, коса, умные, проницательные глаза цвета спелого янтаря, крепкое тело с необычайной статью, в котором билось благородное и неустрашимое сердце львицы.

Девушка припарковала автомобиль во внутреннем дворе, привычно поднялась по старой лестнице на самый верхний, четвёртый этаж и, открыв ключом дверь, оказалась в крохотной чистой квартирке. Разделась, распахнула окно и включила вентилятор: в первые месяцы осени духота на побережье спадала только к утру. После душа достала из холодильника кувшин с молоком и, налив полную чашку, поставила на столик возле кровати. Полная превратностей и интриг история леди Изабеллы подходила к концу, и сегодня судьба должна была привести прекрасную баронессу к возлюбленному на последних тридцати страницах. Хелен открыла роман, поправила подушку под головой и сразу же уснула, уронив книгу на лицо.

Казалось, ей должно быть бесконечно тесно в этом скромном жилище, в роли социального работника, в размеренном существовании без семьи и родных — в маленькой незаметной жизни, куда она не впускала никого. Если бы только это было правдой.

Хелен разбудил звук горнов, разрывавших тишину. Она проснулась в саду, в беседке из диких вьющихся роз, под невесомым покрывалом опавших лепестков.

Сегодня ночью едва живой гонец принёс письмо, и, пока стража закрывала за ним ворота, в цитадель проникли ещё два всадника — волнение и тревога, неизменные спутники скорых ночных посланий. И прежде чем обежать всю крепость, они ворвались в спальню девушки, в мгновение рассеяв оковы сна. Капитан стражи встретил Хелен уже на каменной дорожке, ведущей к зданию совета. В свете факелов они обменялись взглядами.

— Утром. Лорд собирает совет, как встанет солнце, — пляшущий огонёк его факела стал удаляться и таять во тьме.

Хелен вернулась: сидела на кровати, ходила по комнате, смотрела в окно, наконец, не в силах успокоиться, укрылась от своих мыслей с книгой и большой стеклянной лампой в саду, безмятежно задремав на пару утренних часов.

Ей приснился сон. В который она погружалась тотчас, как закрывала глаза, каждую ночь, за редким исключением особо тёмных, безлунных или по причине крайней усталости. И который вовсе не был сном, а другой заколдованной жизнью и, как бы сложно это не звучало, для молодой девушки-рыцаря в числе совета цитадели Одинокий Страж было нисколько не удивительным. Правда с первого до последнего слова, в платье невозможной выдумки, навсегда пожелавшая носить имя тайны. И, несмотря на то, что Хелен тогда была ещё совсем крохой, хорошо помнила, как впервые оказалась в своём чужом теле.

Девочка сжала влажные от пота кулачки и ещё плотнее сомкнула губы, чтобы не позволить слезам вырваться наружу. Сквозь чугунные прутья на неё смотрел незнакомый город. Старый, горячий и очень опасный. Среди домов, похожих на ровно сложенные кубики, неслись, как ветер, блестящие экипажи, и люди, праздные, занятые, разговаривающие вслух с собой и очень странные, шли по нешироким дорожкам, петляющим и теряющимся в кварталах.

Она обнаружила себя впервые здесь, во дворе с пыльными филлиреями и маслинами, раз в год засыпавших истёртую плитку мелкими горьковатыми плодами, среди детей разных возрастов за высокой чугунной оградой и скрипучими воротами с вывеской «Социальный благотворительный центр Хосе Роз».

Большая женщина с добрыми глазами подошла к нахохлившейся девчушке, прижала пухлой мягкой рукой к себе, и Хелен ощутила, как растворились её страхи. И, пока они стояли, обнявшись полминутки, успела заметить, как Томас выкопал из земли большого червяка.

Полы платья стелились по каменным плитам, играя с опавшими розовыми лепестками, тихий стук шагов отдавался эхом в просторных залах цитадели.

6. Естественная практическая магия.

Странный и чужой деревенским ребятишкам, с которыми он рос, диковатый и угрюмый с роднёй, Кайас никак не мог найти себе место в простой и грубой, как ему казалось, среде. Животные и люди, пахнущие землёй и этими самыми животными, глупые шутки и забавы его сверстников, убогие деревянные игрушки, сделанные отцом для старших братьев и сестёр и полученные от них «в наследство» — нескончаемая скука среди полей под голубым небом.

Наблюдать. Скрываться, становится тенью и наблюдать — граничащее с безумием, но такое приятное занятие. И информация в подарок — а с ней можно поступать, как угодно. Невидимкой узнавать секрет за секретом, обретая над жертвами тайную власть.

И однажды, сплошь в занозах руки и исколотое колючими репьями тело, уставшее прятаться по кустам и на деревьях, натолкнули Кая на мысли о иных приёмах и методах, очень скоро превратившиеся в идею.

В таких местечках как Золотые Холмы волшебство используют с оглядкой, по необходимости и строго в определённых целях: разве что вызвать дождь в засушливое лето или благословить землю после посева. Да и это удел немногих посвящённых.

Но книги. Они проникли в самые дальние уголки и лежат там в сундуках, на книжных полках, в поношенных дорожных сумках, завёрнутые в ткань или просто брошенные среди прочего хлама, и ждут своего часа. Не того, когда кто-то возьмёт их, бережно постучит по переплету или бегло веером перелистает страницы, и не того, когда в них будут читать названия, а потом искать картинки среди скучного текста. Этот час наступает, когда книга видит глаза, жадно бегущие по её строкам, и когда понимает, что полностью овладела этими глазами и принадлежащим им разумом. «Естественная практическая магия под редакцией Малеуса Корви» почувствовала это, когда тонкие, ещё детские пальцы осторожно вытащили её из плотного, пыльного ряда книг личной библиотеки старосты деревни, пока тот возглавлял празднество Дня Урожая, бережно выпрыгнули с ней из окна второго этажа на дерево, аккуратно спустились на землю и быстрее ветра понеслись на другой конец деревни. И там, на запертом чердаке, уже в свете свечи, эти же пальцы открыли её, позволив внимательным глазам с удовольствием погрузиться в занимательный мир естественной практической магии.

7. Крылья.

Во власти электрических импульсов миллиарды электронов бегут по тысячам километров кабелей в воздухе на стойках вдоль железных дорог и автомагистралей, залегают в земле под огромными мегаполисами, проходят по дну океанов, равнодушные к секретам их глубин — несут, сами не зная того, наши мысли, желания, чувства.

— Привет!

— Привет! Ты не спишь?

— Конечно, нет. Это же священный ритуал, как я могу его нарушить?

— Ритуал?

— Встречать тебя. Смотреть на статус и ждать, когда ты придёшь и спросишь, почему я не сплю.

— Я очень рада тебя видеть.

— В такие ночи, как эта, мне особенно тебя не хватает. Огромная луна повисла над океаном, и разлилось сияющее поле лунного света. Представляю, как мы гуляем по нему, взявшись за руки, и я… целую тебя.

— Больше всего мне хотелось бы сейчас быть с тобой.

— Так приезжай! На каникулы, хоть на пару дней. Ты же знаешь, я бы поговорил с отцом и приехал сам, если бы смог решить финансовые вопросы.

— Мартин, милый, это почти невозможно…

— Почти, Лу. И мне очень дорога эта надежда.

— Но так здорово, что мы можем видеть и слышать друг друга каждый вечер.

— Нет, я очень хочу встретиться, увидеть твои глаза, живые. Лу, они снятся мне ночами, и я не могу насмотреться на них.

— Перестань, ты разрываешь мне сердце.

— Нет, не перестану. Но у меня есть идея. Я хочу, чтобы ты послушала.

— Что ты задумал?

— Не беспокойся, доверься мне. Хорошо?

Мартин сделался серьёзным и замолчал, словно раздумывая, стоит ли сказать о чём-то.

— Лу, нам часто с тобой снятся сны. Разные и очень приятные. Но, ты могла бы поверить сну? Необычному. Непохожему на другие.

— Я готова поверить тебе.

— Спасибо… Однажды ночью я проснулся, без причины. Вышел из дома на берег и там сразу встретил человека в длинном плаще с капюшоном — охотника, как из сказки. Он назвал меня по имени, передал свёрнутый вчетверо лист и сказал, что если мы хотим стать свободными, если хотим, чтобы у наших грёз появились крылья, то можем это сделать. Я развернул бумагу, стал читать и, конечно, он скрылся в этот момент, я знал, что так будет. А когда прочёл до конца, то оказался в своей кровати и было уже утро. И я думаю, что это был не просто сон.

— У меня холодок от твоего рассказа, хотя в нём нет ничего такого.

— Что, если мы попробуем вместе?

— Что попробуем?

— Попробуем прочитать. Я пытался, но ничего не получилось, потому что не было тебя… Лист, что он дал мне, остался. Остался у меня в руке, когда я проснулся.

— Почему ты не сказал сразу?

— Потому что он вырван из блокнота на столе и написан карандашом, который валялся возле кровати. Моей рукой. Как будто я сам это написал.

— Что в нём?

— Пошлю тебе фото. Сначала я ничего не мог понять. Замысловатый язык, какие-то странные закорючки. А потом вдруг… оказалось, что я говорю и пишу на этом языке. И я подумал, что рехнулся.

— Подожди немного, — Лу получила фото, сняла гарнитуру и отключила камеру, оставив Мартина в тревожном ожидании, и прошло минут пять, прежде чем она снова вышла на связь. Глаза девочки чуть припухли от слёз, но она улыбалась. — У нас получится.

— Лу, что случилось?

— Ничего. Просто эмоции… вдруг нахлынули, а вместе с ними какие-то неясные воспоминания, чужие и мои одновременно. Не знаю, как объяснить… Я смогла прочитать формулу.

— А! — Мартин не удержался. — И ты считаешь, что это заклинание. Теперь осталось заставить его заработать?

— Ты представлял, что будет дальше?

— Дальше? Нет. Ты думаешь, что может случиться что-то плохое?

— Не думаю. Но может случится что-то необратимое.

— Нет, Лу… Мы же будем вспоминать об этом всё время, будем сожалеть… если не сделаем.

— Мартин, я согласна, и у меня не было сомнений... но я хотела знать, чтобы мы были готовы ко всему.

— Как начинать? Это сработает на расстоянии? Может быть, надо взяться за руки?

— Давай успокоимся и начнём с того, что станем читать строчки по очереди.

— В белом снеге, в белом сне. Ты войдёшь в другие двери.

— Небывалые доселе. Неоткрытые нигде.

И в старом доме Мартина, где в этот поздний час был слышен только прибой, и на другом конце земли за девять часовых поясов в просторной комнате Лу оживлённого центра большого города вдруг повисла звенящая тишина. Исчез даже фон в гарнитурах и помехи на видео. И, боясь спугнуть её, ребята продолжали, как будто ничего не произошло.

— Осторожно, не спеша. Я коснусь тебя рукою.

— Только лишь одной мечтою научу тебя дышать.

Окружающие предметы стали расплываться, а сознание сделалось как никогда отчётливым и ясным.

— Невозможно и неважно, что не в силах объяснить.

— Как плетёт судьба искусно полотно за нитью нить.

Раздался тягучий и длинный звук, похожий на стон, и всё исчезло в следующий миг.

И Лу ощутила прикосновение губ, тепло рук, которые нежно обняли её, и ласковые волны океана. Это был самый прекрасный поцелуй. Слёзы текли по её лицу, и она сильнее прижималась к Мартину, всё ещё боясь посмотреть на него.

А когда открыла глаза, то увидела сияющее поле лунного света и Мартина, счастливого и растерянного, который, как на чудо, восхищённо смотрел на неё.

— Мы вместе.

— Мартин, кажется, я сошла с ума.

— Весь мир сошёл с ума!

Лу никак не могла прийти в себя: рассматривала ночной берег, поёживалась, будто от холода, и вопрошающе заглядывала Мартину в глаза.

— Я здесь, с тобой, но по-прежнему дома. Я слышу и вижу, что происходит сразу в обоих местах. Может быть, это только сон? Но он так реален.

— Выходит, я вижу тот же сон. И даже догадываюсь, что произойдёт дальше, — он улыбнулся расслабленно и радостно.

На пригорке, не существовавшем прежде, едва слышно зашелестела листва, раздвинулись ветви кустарника, и в свете луны показался силуэт человека в длинном плаще с капюшоном, движениями выдающий охотника. Под пристальные взгляды ребят, всё ещё не выпускавших друг друга из объятий, он спустился на берег.

— Меня зовут Тирэ. Вам придётся довериться мне. Нужно идти: река ночью в этих местах не безопасна, — ребята мельком увидели его лицо и, хотя разговаривал он с приятным акцентом на понятном им языке, человеком не был.

— Где мы? — в один голос спросили Мартин и Лу.

— Вы в Мире, Королевстве Сновидений. Я всё расскажу по дороге.

8. Рыцарь.

Хелен родилась и выросла в Одиноком Страже — цитадели, отделяющей Земли Ненависти от Миры. Оплот и неусыпное око всех земель, крепость угрюмо смотрела узкими бойницами и неприступными стенами в сторону разорённых чёрных пустынь и с другой стороны открывала путникам свои древние врата, увитые дикой розой, прямо в чудесный сад.

Мать Хелен умерла вместе с первым вздохом малышки, успев передать ей благословение и имя. Одновременно суровое и прекрасное место, любящий и строгий отец — лорд Одинокого Стража — закаляли её характер, как клинок, достойный королей. И в день своего двадцатилетия, вопреки всем увещеваниям и просьбам, Хелен приняла присягу и надела рыцарскую корону, поклявшись защищать мир от любой угрозы.

Благодаря усердию и наставникам она одинаково хорошо владела мечом и словом, и четыре года спустя качества характера, а совсем не родство сделали её самым молодым членом совета цитадели единогласным выбором. Хелен была неотъемлемой частью Одинокого Стража, среди воинов, каменных стен и величественных изваяний предков.

Срочным письмом владыка Королевства Сновидений собирал в столице посланников всех городов, провинций и крепостей, но не дипломатов или торговцев, а командиров, способных повести свои армии в бой. И это могло означать только войну или другую, сравнимую с ней напасть, чего никто не мог ожидать в приграничной крепости, где со времён окончания Столетней Войны неприятелю ни разу не удалось вступить на землю королевства.

Разве глаза Стража ослепли, и враг преодолел или обошёл эти стены? Или слухи и домыслы, что разносили время от времени поставщики и торговцы оказались правдой, и в глубине Королевства: в чаще лесов, среди бескраних полей или в горах появилось новое зло? Неужели чья-то злая воля потревожила ход часов мироздания? Остановила маятник, а через мгновение запустила вновь, но уже не так, как прежде. И как от камня, брошенного в воду, по зеркальной поверхности времени разошлись один за другим круги. Небо и земля наполнились знаками, и в Мире стали появляться существа без имён и историй, а иные из них заговорили странными языками.

— Я, — повторило эхо в центральном зале цитадели голос Хелен. — Я готова отправиться в Королевство, если вы сочтёте меня достойной. Не тщеславие или несдержанность руководят мной сейчас, а здравый смысл, потому что опыт и знания любого другого члена совета могут оказаться решающими при штурме здесь, если мы готовимся к нападению. Мой лорд, братья и сёстры, вы поступите мудро, если позволите мне покинуть Стража и представлять преторианцев в столице.

Лорд Дитрих Оллард последним поднял руку: сердце пронзила игла и тело стало холодным, как лёд — словно его заставили спрыгнуть со смотровой башни. Хелен унаследовала красоту матери и её способность видеть суть вещей, силу и ум отца, посвятившего себя служению людям и воспитанию дочери. Гордость и отрада, смуглая девчонка, ещё вчера засыпавшая у него на коленях, превратилась в прекрасного рыцаря — розу в доспехах, и он смотрел на неё без мольбы изменить своё решение, понимая, что не всегда сможет быть рядом.

— Я поеду без сопровождения по торговому тракту — это безопасный скорый путь.

Хелен, словно боясь опоздать, собиралась в дорогу, чтобы не задумываться ни о чём, кроме предстоящего пути. Уезжать было тяжело, а крепкие молчаливые объятия и скупой поцелуй отца не сделали её отъезд легче.

Следующим утром серый, с серебристой гривой конь по кличке Полынь мчал её прочь, и, пока с края венца северной вежи Хелен не превратилась в точку на горизонте, она чувствовала на себе печальный взгляд любящих глаз.

9. Ангел.

Лили потеряла счёт времени. Среди кромешной тьмы, холода стен и цепей, в вязкой чёрной пучине она слышала только биение своего сердца. Незримые голоса и руки тянулись к ней, душили, рвали на части, говорили постыдные и горькие слова.

И на время она примирилась с вечностью заточения: накрепко закрыла двери так, что ни враги, ни друзья не смогли бы отпереть их, легла и уснула в тихом полумраке замка своего удивительного существа.

Кристо порядком устал от змеиных горных троп перевала. Каждый раз, взбираясь на очередной пригорок и оглядывая окрестности, ему виделся дымок костра, повозка, крыша хижины, которые оказывались почерневшим высохшим деревом или грудой камней. Не задумываясь, он бесцельно брёл в неизвестном направлении.

— Всё, — он сказал это вслух, и звук собственного голоса заставил его прийти в себя. — Я хочу есть, измаялся и должен понять, что происходит.

После недолгих рассуждений Кристо пришёл к выводу, что потерял память и происходящее ему не снится. И, лёжа на нагретом солнцем камне, он предположил, что, повинуясь привычке, следовал домой, но сейчас и та утратила силу. Юноша поднял руку, в которой до сих пор бережно держал лист и разжал пальцы.

Подхваченный ветром, листок покружился немного и, повинуясь стихии, отправился в путешествие. Кристо улыбнулся ему, но вдруг, словно очнувшись, бросился следом. Побежал, что есть сил, спотыкаясь и ударяясь о камни, размахивая руками, пытаясь ухватить ускользающую надежду, и, наконец, прыгнул и накрыл его собой.

Отчего-то счастливый, юноша лежал на животе и смеялся. Потом приподнялся на локтях и медленно раскрыл ладони, успев увидеть листок прежде, чем тот рассыпался в мгновение яркой пылью. Но, потеряв единственный маяк, он обнаружил, что лежит прямо у входа в грот. Кристо поднялся, отряхнулся и остался стоять на месте; из темноты глубокого входа пещеры веяло могильным холодом и страхом.

— Я не знаю, кто я и как оказался здесь, — вслух рассуждал он. — И если не сгину от голода или зубов хищников, то природное любопытство всё равно приведёт меня сюда. — И Кристо ступил во тьму.

В жуткой пещере, полной цепей, крючьев, зубастых колёс, изогнутых ножей и других инструментов, применение которых никто не пожелал бы узнать, нашлись не только верёвка, факелы с огнивом, вяленое мясо и несколько длинных отрезов добротной ткани, но и железный люк в полу, случайно обнаруженный в углу под настилом. Юноша разглядел на нем фигурные прорези и теперь искал ключи, по его мнению, непременно оставленные здесь.

Но поиски не увенчались успехом, а к вечеру в горах стало совсем холодно. Кристо собрал дров, жарко затопил подобие камина и, расположившись подле него, завернулся в найденные покрывала и заснул.

Он открыл глаза, зябко поёживаясь в густом предрассветном тумане, залившем пещеру, и кроме запертого колодца ничто не занимало его мысли.

Юноша снова развёл огонь и, перебирая инструменты, засовывал их замочную скважину, пытаясь угадать конструкцию замка и открыть его. Не прошло и часа, как Кристо сломал механизм и, подцепив крюком тяжёлую крышку, открыл проход. В нос ударил тошнотворный приторный смрад, заставивший его отпрянуть в первую минуту. Но он взял себя в руки, покрепче привязал верёвку к выступу, бросив другой конец в колодец и, силясь разглядеть в трепещущем свете факела вместилище потайного лаза, стал спускаться.

Лили вздрогнула и полной грудью вдохнула сладкий от молока затхлый воздух. Измождённое тело выгнулось дугой и забилось в лихорадке. Она закричала в мучительном пробуждении, но изо рта вырвался только тяжёлый, глухой стон. Чьи-то руки подхватили её.

— Держись! Не отпускай! Держись за меня!

Кристо привязал девушку к себе и начал карабкаться по узкому горлу колодца, упираясь ногами и спиной о стенки, стараясь не выпустить из рук ставшую скользкой верёвку.

— К озеру! — Кристо поскорее хотел смыть с себя и спасённой пленницы остатки чёрного молока — субстанции, контакт с которой рождал самые неприятные ощущения. Наскоро собрав найденные провизию и снаряжение в вещевой мешок, он закинул его за себя и робко замер перед лежащим на каменном полу пещеры ангелом. Такого необычного и прелестного создания он никогда не встречал в жизни. И даже потеряв память, был уверен в этом. Юноша заботливо сложил оборванные крылья Лили за спиной, завернул её в полотно и бережно взял на плечо. Девушка оказалась неожиданно лёгкой, почти невесомой.

Лили пришла в себя. Сквозь закрытые веки струился золотистый мягкий свет, по телу стекали прохладные струи воды. Девушка приоткрыла глаза и на фоне голубого неба с ленивыми, похожими на перину облаками, увидела молодого мужчину, который купал её на берегу водоёма. Она решила дать себе ещё немного отдохнуть, но заметила, что её спаситель остановился и, вероятно, смотрит на неё.

— Чего застыл? — Кристо вздрогнул от неожиданности, услышав уверенный чистый голос ангела. — Я вздремну ещё немного.

И снова погрузилась в сон.

10. Облако.

Как и предсказала гадалка, среди зимы, в солнечный морозный день на свет появился мальчик, задолго до рождения получивший имя Георг и судьбу наследника земель, продолжателя рода и защитника трёх старших сестёр. Но с первого дня все называли его Облако, может быть за белые как снег кожу или серебристые вьющиеся волосы, а может за загадочную улыбку, с которой он встретил мать, будто не родился, а был принесён ветром из далёких земель.

Облако заговорил, едва научившись ходить, и фантазиям о путешествиях, необычайных местах или мифических существах не было числа. А когда Георг превратился в непоседливого подростка, проявились и другие его способности.

Парнишка приоткрыл один глаз и, продолжая дремать, сполз с постели, добрёл до комнаты сестры и, открыв вытянутыми перед собой руками дверь в комнату, плюхнулся на её кровать.

— Адель, мне приснился сон.

— Доброе утро, Облако, — девушка на минутку оторвалась от шитья и улыбнулась. — Ты лучше меня знаешь, что машина в королевстве творит их для нас каждую ночь.

— Нет, мне приснился особенный сон.

— Тебе довелось побывать в жерле вулкана или парить над ледяными горами?

— Нет, я увидел огненную стрелу, летящую издали. Мне захотелось узнать, где оборвётся её полет, и она тотчас вонзилась в землю у моих ног. Я поднял стрелу и стал рассматривать её, но древко и оперение растаяли и остался один пылающий наконечник. И какой-то голос сказал, что теперь я вижу всё и знаю всё.

— Забавно. Но не думаю, что теперь стоит не так серьёзно относится к учёбе.

— Адель, это правда.

— Ну хорошо, давай проверим. Например, о чём я сейчас думаю?

— Ты думаешь о том, приедет ли наш кузен на следующей неделе один, или со своим другом. Он очень понравился тебе, и ты ищешь встречи, но не знаешь, взаимны ли чувства.

Девушка укололась иглой и вскрикнула.

— Как ты узнал об этом?!

— Никак. Я смотрю на тебя, или на нашу кошку и знаю о ваших мыслях и том, что с вами может случиться, — Георг наконец проснулся и сел на кровати. — Признаюсь, это бывает не всегда, может быть три или четыре раза в день.

— Так сон приснился тебе не сегодня?

— Нет. Неделю назад.

— И всё это время ты молчал и наблюдал за нами?

— Я не знал, как и кому об этом сказать.

Адель перевела дух, подозвала к себе брата и, держа его за плечи, спокойно, глядя прямо в глаза, продолжила.

— Облако, ты больше никому не должен говорить об этом.

— Почему? — Георг не понимал реакции сестры.

— Люди по-разному реагируют на такие способности. Даже очень близкие. Независимо от их желания отношение к тебе может сильно измениться. Можешь дать мне обещание?

— Да. Никто не узнает о том, что я вижу. Обещаю.

— И ещё… Как бы я не просила — никогда не говори, кто и что обо мне думает. И что произойдёт в моей жизни.

— Почему?

— Потому что я тоже не хочу стать другой. Когда люди узнают, что их ждёт, то бывает, перестают думать, действовать, добиваться чего-то.

— А если я увижу, что может случиться что-то плохое?

— Предупреди этого человека, но не прямо — намёком, или огради, если сможешь.

— Это не так просто.

— Нет, не просто. Такой талант — большая ответственность. Ноша, которую может нести только рыцарь.

— Я рыцарь?

— Рыцарь — сильный, отважный, мудрый защитник с большим сердцем. И придётся приложить усилия, чтобы стать им.

— Как же теперь быть? — Георг обнял сестру и зажмурился.

— Я буду помогать, как только сумею. Но однажды ты продолжишь путь один, пока не повстречаешь учителя или друга. Ничего не бойся.

Перед Облаком открывал двери огромный, цветной, полный невероятных открытий, но совершенно неизведанный мир.

11. Бианка.

Не власть — скупая и алчная: не делится ни с кем и постоянно требует всё больше, пока не спятит окончательно. Не сила — очень хороша, но слишком самонадеянна: забыв об осторожности, совершает ошибку и остаётся поверженной. Превосходство — будущее, маленький шаг, который ещё только предстоит всем остальным. И тому, кто сделал его, подчиняются и власть, и сила.

Перо ещё некоторое время скользило над бумагой, а потом опустилось на стол, и захлопнулась большая толстая тетрадь с неровными листами, когда раздался негромкий стук, и дверь со скрипом приоткрылась.

— Кай, это я, твоя мать, — женщина ещё раз постучала и несмело вошла. В чистой и почти пустой комнате сына было тихо и свежо. Чуть играли шторы у распахнутого окна, горела лампа и, казалось, будто на стуле перед небольшим бюро всё ещё кто-то сидит. — Я знаю, что ты здесь, прошу, давай поговорим. С тобой творится что-то неладное, и я очень волнуюсь, — она ещё некоторое время всматривалась в полумрак и потом ушла, всплеснув руками и опустив голову.

Кайас лежал на спине и, уставившись в невидимую точку пространства над собой, повторял скороговоркой слова формулы. Он выполнил все условия: три дня молчал, сославшись на боль в горле, чтобы потерять связь с окружением, утром выпил стакан воды и не съел больше ни крошки, начертал своё имя на руке, как было сказано в книге, и лёг, едва наступили сумерки. В голову лезло всё подряд: воспоминания, неприятные случаи, которые давно следовало забыть, старые обиды и прочая ерунда, но пересохшими губами юноша усердно твердил заклинание, пока мысли, наконец, не устали и не стихли, оставив его во внутренней тишине.

Прочитав о вратах в царство духов, Кай потерял покой, и даже прилагающийся трактат о контроле над телом и разумом, излагаемый автором в назидательных витиеватых выражениях, не заставил его отступить. Непросто было научиться даже на время сдерживать желания и гнев. А засеять поля, на которых вызревали колючие эмоции, семенами терпения и холодного равнодушия оказалось ещё труднее. И ни бездарные школьные учителя, ни прилипчивые братья, сестры, племянники, дяди и тёти, которые так и норовили сунуть нос в его жизнь, не смогли бы ни помочь, ни понять его. Перестав замечать ломоту в затёкших, похолодевших членах, Кайас закрыл глаза и выскользнул из привычного света как песок сквозь пальцы.

Шёпот, крики, стоны, угрозы — голоса окружали со всех сторон. Тени проносились перед ним, мелькали, плыли и висели неподвижно в воздухе. Но Кай не посмел испугаться — только сжался, как пружина, и в следующее мгновение вылетел из дома сквозь стены и запертые двери.

Духи — тысячи существ, поглощённых трагическими переживаниями своих безвозвратно ушедших жизней; в бездне бесконечности им не было дела ни до кого, кроме себя. Но среди них Кайас скоро стал замечать светлые образы людей и очертания домов, улиц, деревьев — зеркало его мира. Чем дольше он оставался в царстве духов, тем отчётливей начинал видеть детали, старался понять логику и взаимосвязи нового измерения.

Как легко Кай теперь мог передвигаться: стоило только подумать о каком-нибудь месте, как тотчас можно было оказаться там. Вне законов притяжения взмывать в пурпурно-серое небо и падать стремительно вниз. Не существовало больше ни стен, ни преград, чтобы услышать или найти кого-то.

Без счёта времени он бродил, наслаждаясь новыми впечатлениями и возможностями, пока его природа не дала о себе знать. Пульсирующая боль на кончиках пальцев, сначала едва заметная, стала усиливаться и подниматься вверх; разлилась по всему телу, грубо схватила голову и сердце и стала терзать их.

Нужно было возвращаться, но в мучительной агонии он позабыл не только слова формулы, но и себя. Воспоминания и видения смешались и вертелись перед ним каруселью несвязных обрывков.

— Имя… — сорвался шёпот с синих губ. Сверкнула вспышкой картинка с чернильной надписью на ладони в жёлтом свете. — Кай… Кайас.

— Ты живой? — в нос ударил запах пожухлой листвы, порыв холодного ветра прокатился по телу, заставив его задрожать. — Совсем ледяной. — от мелодичного нежного голоса и тёплого прикосновения побежали крупные мурашки; будто очнувшись, застучало сердце.

— И-и-и… — прилипший к пересохшему нёбу язык не давал ему сказать ни слова.

— Погоди минутку, — девушка с вьющимися русыми локонами в голубом платье из тонкого льна с широкой лентой на поясе бережно перевернула юношу на спину, положив под голову свёрнутую ткань, и, намочив в молоке платок из кувшина в корзинке, поднесла к его губам. — Лёгкий, как тростинка. Сейчас будет легче. — Она улыбнулась, удивлённо рассматривая худого бледного юношу, неизвестно откуда появившегося прямо на обочине дороги, перед ней.

Кайас хотел что-то ответить или поблагодарить за спасение и даже попытался протянуть руку, но безвольно уронил её и потерял сознание.

12. Дорога в тысячу миль.

— Сердце хранит наши секреты; грустит и радуется, страдает и любит. Оно — проявление нашей истинной природы. Сотворение Миры — сплетение изначальных элементов, возникновение всего, что мы видим вокруг; а их суть — сила кристаллов. Голубые прозрачные — сердце воздуха: ветров, бурь и молний. Зелёные — сердце недр и всех живых существ. Алые и багровые — огня и жара, вулканов и необузданных стихий. Синие текут и меняются, оставаясь твёрдыми, и являют сущность источников вод: ручьёв, рек и могучих океанов. Белые, как перламутровое молоко, — дыхание жизни и целительный бальзам. Фиолетовые, ясно видимые только в свете луны и звёзд — сердце тайных знаний, небесных светил и непроизносимых чувств. Фиолетовые кристаллы открывают посвящённым двери в другие миры. Есть ещё и черные — сердце времени и смерти, что всему отводит свой срок, превращая наши тела в песок, разрушая до основания неприступные стены и сменяя эпохи, — Тирэ вёл Мартина и Лу узкой тропой через заросли высокого кустарника прочь от берега незнакомой реки. — Сила кристаллов — не добро и не зло, лишь отражение нашей воли в области действия элемента, а свободная воля — это желания, намерения и поступки, которые мы совершаем, повинуясь желаниям или руководствуясь намерениями. И какими бы простыми они не казались, мало кто отважится предсказать последствия... — он неожиданно замолчал, позволив воспоминаниям на минуту прервать его. — Стрела охотника отнимает жизнь животного, никому не причинившего вреда, но позволяет выжить ему самому. Стрела — это сила, и каждый раз, когда мы выпускаем её, то должны быть ясными, свободными от сомнений.

Тирэ взглянул на своих подопечных: зачарованные, они смотрели на него и только молча кивали головами.

— Извлекают кристаллы особенные создания. По рождению они слепы и видят только единственный мир элемента. Камни стихий необычайно чувствительны, и для пробуждения иногда достаточно взгляда, поэтому их хранят в соборах, небольших, непроницаемых для света и чар мешочках, но не более сотни в одном.

— А если собрать вместе много кристаллов? — Мартин разглядывал охотника с нескрываемым интересом.

— Тогда родится воин элемента — чистая, свободная стихия, управлять которой могут только очень сильные чародеи.

— Как узнать, что за камни внутри собора? — оживилась Лу.

— Соборы всегда цвета кристаллов и имеют печать владыки, в чьих землях они были найдены.

Мартин и Лу вышли на высокий холм среди поля. Тирэ подвёл их к каменному кругу с высеченными письменами, достал из собора на поясе элемент и положил в небольшое углубление в центре.

— Вставайте рядом, нам предстоит дорога в тысячу миль.

Ребята взялись за руки, переглянулись и подошли к охотнику. Он бросил короткую фразу, надписи на круге зажглись голубым пламенем, и яркая вспышка на мгновение ослепила путешественников.

Хлынули пряные ароматы трав и цветов, воздух задрожал от пения цикад. Мартин помог девочке выбраться по заросшим мхом каменным ступеням из ложбины, где находился круг путешествий, и они оказались посреди сказочного леса, среди светлячков, вековых деревьев и извилистых тропинок, исчезающих в бирюзовой дымке.

— Мы в Вечнозелёном Лесу, на границе Миры и диких земель. Тиамы берегут и охраняют его, и вам здесь ничто не угрожает, — Тирэ скинул с головы капюшон, и ребята увидели странное существо с вытянутым, похожим на кошачью мордочку лицом, гладкой кожей и тонкими косами длинных серебристых волос.

— Нам осталось пройти последнюю часть пути, — тонкие губы растянулись в улыбке, зелёные глаза загадочно сверкнули; Тирэ стал удаляться, приглашая Мартина и Лу за собой в чащу леса.

13. Deja vu.

Лили проснулась в свете яркого костра. Земля под ней была выложена пучками мягкой травы, тело обёрнуто тёплой тканью, крылья аккуратно сложены к спине. Она улыбнулась этой трогательной заботе и, приоткрыв глаза, стала разглядывать «вчерашнего» ещё немного нескладного мальчишку, сидевшего рядом с соломинкой во рту. Опершись на руки и запрокинув голову, он задумчиво перебирал синий бархат ночного неба, расшитый самоцветами звёзд.

— В калейдоскопе миров среди тысяч отражений нашлось существо, услышавшее мой зов. И как странно, что им оказался безымянный.

— Моё имя — Кристо.

— Кристо, я благодарю тебя за спасение и больше не зову, — Лили поднялась, расправила крылья и, скрестив руки у сердца, просияла облаком белого света. — Я Лили, ангел.

Юноша обомлел: не то от красоты обнажённого тела, которой изо всех сил старался не замечать, пока выхаживал девушку, не то от мягкого света, растворившего все печали, тревожившие его сердце.

— Почему ты назвала меня безымянным?

— Попробуй рассказать, что ты помнишь до того, как услышал меня.

Кристо задумался, вспоминая все приключения уходящего дня, но раньше момента как он оказался на берегу озера, ниточка памяти внезапно обрывалась.

— Только день. Я пытаюсь, но…

— Не надо напрасно мучить себя. Память вернётся… или не вернётся. А сейчас ты безымянный, хотя и помнишь своё имя, или попросту придумал его.

— Ты говоришь, что звала меня? Что это значит? Я действовал не по своей воле?

— А ты сам как думаешь? — грозно фыркнула Лили. — Непроходимый глупец! Воображаешь, что я околдовала тебя? Мне нужна была помощь, ты отозвался, а я помогла себя найти. Но всё это, — она указала рукой на свою постель, — ты сделал сам. Сердце у тебя доброе, только ума нет, — она развернулась и направилась прочь от лагеря, в такт походке размахивая крыльями.

— Куда ты?

— Какая разница? Ты больше не обременён просьбами, иди, куда вздумается, — донёсся из темноты её голос.

— Подожди! Я не хотел тебя обидеть!

— Обидеть? — Лили неожиданно появилась прямо за спиной Кристо. Чуть сжала губы, готовясь выпустить очередную колкость, но вместо этого слегка обняла его крыльями. — Я умираю с голоду, а ты же не станешь предлагать мне мёртвое солёное мясо умерших насильственной смертью животных от рук моих мучителей? Береги огонь.

Кристо подложил дров и, завернувшись в одеяло, лёг у самого костра, решив основательно поразмыслить над своей судьбой и будущим; стал наблюдать, как пламя облизывает раскалёнными языками старый сухой ствол, и сразу заснул.

— Просыпайся, — девушка легонько толкнула его босой ногой в плечо, потом дотронулась холодными пальцами до щеки. Небо едва окрасилось голубыми и розовыми красками рассвета. — Мы пойдём за перевал. И нужно раздобыть коней.

— А ты разве не летаешь? — Кристо открыл глаза, перевернулся на спину и сразу зажмурился. Его смущали насмешки и нагота Лили.

— Нет, не летаю. По крайней мере, без особой необходимости... — недовольно бросила она, строго глядя на запутавшегося в одеяле юношу. — Раздевайся. И на блузе сделай прорези для крыльев. Сам замотаешься в тряпки, которые нашёл в пещере.

— А я думал, что ангелы белые, а у тебя волосы тёмные и крылья пёстрые. — Кристо неуклюже, ещё толком не проснувшись, запихивал вещи в мешок и стыдливо переодевался. — Они так быстро оперились.

Солнце пронизывало лучами пустошь, заливая светом пучки травы и низкорослые кустарники, ветер развевал одежды по ветру. Девушка в чёрном атласе с огромными птичьими крыльями за спиной и её спутник в странной мантии уверенно отдалялись от озера к горному перевалу.

— Deja vu, — подумал Кристо.

— Возможно, — согласилась Лили.

14. Дрейк.

Давным-давно посреди равнины, на засушливых лугах один богатый человек построил постоялый двор. Приехал неизвестно откуда с повозками, запряжёнными волами, привёз ремесленников, инструменты, утварь. Мастеровые разведали годный лес неподалёку, переделали телеги для доставки белых камней с карьеров на севере, а как дело дошло до мебели и штор, прибыл ещё один караван с провизией, деликатесами и ароматными винами. Хозяин нанял работников и, оставив их в таверне на хорошем жаловании и под честное слово, уехал, обещая возвращаться каждый месяц, пополнять запасы и собирать выручку. Тут бы посмеяться, откуда взяться деньгам: вокруг степь, порой мимо заяц пробежит или птицы слетятся крошки поклевать, но только уже через две недели прохожие экипажи прокатали мимо постоялого двора колею. А через три года на площади возле таверны сходились шесть дорог и один торговый тракт. Сколько лет минуло: состарились дети внуков тех, кто помнил эту историю, а «Приют странников» стоит, готовый принять любых гостей.

Вокруг популярности этого места много слухов ходило: кто еду и выпивку местную хвалил, кто рассказывал о перинах на гусином пуху, которых только коснёшься — и спишь как младенец до утра, а кто говорил, что не обошлось здесь без колдовства — на юг, север или в любую сторону путешественник идёт, а непременно сюда попадает.

Внизу, в большом трактире всегда людно. В углу вольготно расположились завсегдатаи: рассматривают посетителей, хмелеть и расходиться не торопятся. Парочка за стойкой первый раз в здешних краях: озираются боязливо, незаметно под плащом проверяют кошель на поясе. Большой стол заняли крестьяне: спорят громко, руками размахивают, то и дело смотрят в окно за солнцем — заехали ненадолго с пашни по дороге, а до дома не близко.

— Эй, Дрейк, неужели мои глаза не лгут?

— Дружище, подсаживайся к нам!

— Позволь, старина, мне угостить тебя в этот раз!

Немолодой мужчина в изрядно поношенной одежде горожанина, с деревянной от колена ногой и пышными усами только появляется на пороге таверны, как тут же оказывается в центре внимания. Он уверенно присоединяется к первой понравившейся компании, бывалые и гости обступают его со всех сторон.

— Ну, что же вам сегодня рассказать? — неторопливо начинает он, вытирая рукавом пивную пену со своих роскошных усов. — Пожалуй, поведаю о безнаследных принцах тиамов.

— Нет, это мы уже слышали!

— А я нет! — доносится из толпы.

— А мы тебе потом расскажем! — раздаётся в ответ раскатистый хохот.

— Ну тогда, может, про королей древности? — рассказчик хитро щурится и пододвигает к себе ещё одну пинту.

— И про королей знаем!

— Дрейк, ты никак рассказал все свои истории?

— Ну уж ладно, уговорили. Кто слышал легенду о семи клинках?

Смешки и гомон затихают.

— Не знаю, правда ли, но говорят, есть на свете семь клинков, да таких, что ни похожих, ни равных им нет. Каждый из них рождается и проживает собственную жизнь, но все имеют необычайную власть над людьми. И первому имя Меч-Колесо.

Случилось это в те времена, когда западные границы Миры ещё были очень опасным местом. Одним солнечным днём по дороге, что проходила самым краем лесов, шёл торговый караван. Во главе, прямо на козлах, сидели старый купец и его младший сын. Купец всё время поучал отпрыска: как дела вести, как с городскими торговаться, как с сельскими, кто что покупает и в какое время года. Вдруг кони заржали и рванули прочь от леса, а из чащи показалась шайка разбойников верхом на варгах. И даже вышедшая навстречу грабителям охрана каравана не смогла сдержать яростной атаки полудиких зверей и их безжалостных наездников. Спасаясь от хищников, испуганные лошади вырывались из упряжи, переворачивая повозки и калеча людей. Все, кто мог держать оружие, оборонялись, но замертво падали от клинков и зубов.

Через несколько минут в живых остался только сын торговца. Раненый и больше не в силах встать, он полз по земле, пытаясь дотянуться до меча. Старый одноглазый варг со шрамом на морде заметил движение и зарычал.

— Поглядите-ка, защитничек очнулся. Теперь нам несдобровать! — театрально заорал его наездник.

Разбойники окружили последнего выжившего, хвастаясь друг перед другом награбленным и отпуская жестокие шутки. Наконец, один из них спешился и выпустил волка.

— Иди, позабавься, разорви его!

Зверь прыгнул на купеческого сына, но тот перевернулся, держа в руках серп разрушенного колеса с обломанными спицами, похожий на зубастую пасть, и ударил им нападавшего. И когда волк кинулся снова, торговец схватился за меч, вставил его в обод, и пронзил варга. В агонии зверь пытался достать своего убийцу, но острые деревянные пики и стальное жало странного оружия разрывали толстую звериную шкуру.

Волк умолк и рухнул на юношу, заливая его своей кровью; разбойники замерли в оцепенении. Мёртвой хваткой сжатый в руках, захлёбываясь в чёрной, липкой крови и мести, меч побагровел. Истерзанное тело торговца поднялось с земли, он заревел и бросился на толпу. Засвистел в воздухе клинок в оправе чёрного шипастого колеса, полетели отрубленные головы. В страхе бандиты и варги бросились врассыпную, но, как тёмный вихрь, мститель настигал каждого.

В это время небольшой отряд тиамов-разведчиков заслышал звуки боя. Видя численный перевес врага, они без раздумий поспешили на помощь торговцу.

Красная пелена застилала глаза юноши, он больше не видел и не слышал ничего, не разбирал ни друзей, ни врагов. И когда закончилась битва, то не осталось никого.

Клинок метался по лесу, убивая всех, кто попадался на глаза, а когда умолк оглушительный голос ярости, пробудился сын купца из Золотых Холмов и увидел багровый меч в своих руках, груды изуродованных мёртвых тел, и себя, потерявшего человеческий облик. Он бросил страшное оружие, и тотчас испустил дух.

Дрейк замолчал на минуту. В таверне повисла тишина.

— А спустя некоторое время пришли тиамы и унесли тела своих товарищей, а оставшихся предали земле. Нашли они и багровый меч, но были достаточны мудры, чтобы не приближаться к этому месту и не трогать клинок. А меч-колесо и поныне там, среди лесов на одинокой поляне, дремлет и ждёт нового хозяина.

— Ох, Дрейк, и любишь же ты народ пугать!

— Да-а, вот так история... — вздохнул кто-то.

Публика снова оживилась, и в этот момент двери отворила девушка в рыцарской короне, доспехах и с оружием на поясе. Под пристальными взглядами путешественница подошла к стойке.

— Хозяин, я была бы признательна, если бы вы позаботились о моем коне. И взяла бы комнату с ванной и горячим ужином, — судя по грязному плащу и дорожной пыли, следом тянувшейся за ней, нетрудно было догадаться, что рыцарь давно в пути и очень устала, но происхождение и воспитание не позволяли ей показать это.

— Всё будет исполнено, госпожа, — трактирщик услужливо склонился, протягивая ключи. — Лучшая комната наверху, вторая от входа.

— Зовите меня Хелен, — и кованая обувь тяжело застучала по деревянной лестнице на второй этаж.

15. Вишни.

— Адель, я нашёл её! — с горящими глазами Георг плюхнулся на скамейку в тени деревьев на аллее.

— Облако, тише. Малышка только заснула, — сестра нахмурила брови, бросила на него гневный взгляд и в следующее мгновение уже нежно посмотрела на спелёнатого ребёнка на руках.

— Я нашёл её, — уже шёпотом повторил он. — A ведь она была так близко. — Георг протянул руку и разжал ладонь. На ней лежал тёмный кусочек железа, напоминающий наконечник стрелы.

— Ты уверен?

Юноша поднёс ладони к губам и стал дуть на них, как будто разжигал угли.

— Смотри, — он снова показал ей наконечник: ржавчина пеплом облетела с него, грани стали острыми, как только что выкованными, сталь заиграла тусклым блеском. — Стрела упала в землю в наших охотничьих угодьях. В пролеске у дороги, под засохшим вязом. Она почти сразу ржавеет, если где-то лежит без движения.

— Что ты собираешься делать? — Адель давно знала ответ.

Прошло восемь лет с тех пор, как её брат увидел странный сон и после этого обрёл дар читать мысли и предвидеть будущее; и все эти годы его не покидала уверенность, что он непременно найдёт стрелу. Георг успел выучиться, вырасти и возмужать, превратившись в настоящего кавалера, способного покорять сердца и совершать подвиги. И отец всё настойчивее вводил сына в курс управления землями и недвижимостью, принадлежавшими семье. Но ни надеждам красавиц, ни чаяниям родителей не суждено было сбыться. Почти всё свободное время Облако путешествовал по родному краю, собирая старинные карты и книги, слушая легенды и рассказы стариков.

— Теперь я отыщу охотника.

— Неужели ты собираешься покинуть дом? Куда же ты поедешь?

— На север. К зиме достигну Железных гор, а там через перевал и на запад, к лесам тиамов. Этот народ очень древний; возможно, их летописи откроют мне путь, — Облако словно не слышал сестру.

Перед воротами усадьбы собрались все родные и их семьи. Дети, измаявшись долгим прощанием, кружили вокруг стрекозами, время от времени затихая в траве.

— Я не стану решать за тебя, правильно ли ты поступаешь, — отец отвёл Георга в сторону и обхватил за плечи. — Не стану говорить, что мы чувствуем. Я хочу, чтобы ты ни в чём не нуждался, пока ищешь себя. — Он положил сыну в наружный карман камзола свиток с тяжёлой гербовой печатью. — В любом городе королевства по этой бумаге ты сможешь подписать долговой вексель на счёт нашей семьи и получить столько золота, сколько потребуется. Король лично выразил доверие моему деду, вручив грамоту, но за два поколения никто из Риделей так и не решился на путешествие.

— Я хочу, чтобы ты писал мне. Нам. — Адель едва сдерживала слёзы.

— Мама, часть моего сердца всегда остаётся с тобой.

Облако последней крепко обнял и поцеловал мать; потом замер, как будто собираясь сказать что-то важное, но вдруг спохватился, вскочил на коня, нагруженного походными сумками, и, пришпорив его, поскакал прочь. Он ни разу не обернулся и перешёл на рысь, только когда покинул границы владений семьи.

— Найти себя… — первый год своих странствий Георг часто вспоминал слова отца. Скучал по семье, но особенно ему не хватало Адель — мудрого собеседника и, возможно, единственного человека, способного понять его.

Облако начал вести дневник — сухо записывал кажущуюся важной информацию: названия мест, координаты, выписки из книг и короткие конспекты.

Потом добавились наблюдения и, наконец, переживания.

— Только сумаcшедший мог так поступить! — Георг снял номер на два дня в небольшом поселении со странным названием "Вишни", которое оказалось вполне оправданным, учитывая единственное занятие местных жителей и плоды их трудов: вишнёвые наливки, сиропы и даже уксус. Он удобно уселся за широким столом, раскрыл дневник и собирался поделиться с ним своими планами, но заглянул в старые записи и зачитался до глубокого вечера.

Облако резко поднялся, опрокинув стул, и швырнул дневник. Ударившись о стену потёртым переплётом, том не удержал треть страниц и листопадом рассеял их по комнате. Когда-то ступив на порог иллюзорного мира, однажды Георг закрыл за собой дверь, и только три зимы, протянувшиеся от Вишен до родного дома, заставили его задать важные вопросы: «Кто он? Чего ищет на самом деле? И стоит ли одиноких скитаний придуманная кем-то сказка?». Все эти годы он старался быть честным с собой, бесстрашно бросаясь на помощь тем, кто в ней нуждался, будь то выходки пьяных гуляк в кабаке, придорожные нападки грабителей или любая другая тёмная история, где могли понадобиться острые ум и клинок.

Сидя на полу с охапками собранных страниц, Георг прислонился к стене и улыбнулся.

— Защи-и-тник! — он вспомнил, как грязный и поколоченный деревенскими мальчишками, не признавшими в бойком подростке младшего Риделя, прибегал к сестре, чтобы рассказать о своих маленьких подвигах, и Адель ласково трепала его по белоснежным вихрам.

— Нет смысла знать, о чём думает кто-то или куда собирается отправиться. Нельзя заглянуть внутрь каждого, чтобы найти злоумышленника и помешать его замыслам. И, спасая кого-то сейчас, я не смогу ничего сделать для него потом, когда он вновь встретится с бедой. Но если отбросить сомнения, быть чутким, готовым действовать, то можно следовать пути. И путь непременно приведёт меня туда, где я смогу быть полезным, смогу отыскать себя, — яркая вспышка озарила Георга, и через несколько мгновений тишины на сонный ночной городок под оглушительные раскаты обрушился ливень.

16. Сны.

Кристо приоткрыл глаза. Сначала был только белый свет. Потом — короткими обрывками мысли, как голоса среди белого шума на потерявшем волну радиоприёмнике. Лили — это имя так крепко зацепилось в голове, но совершенно непонятно за что. Не среди знакомых, не в новостях, не в прочитанных книгах, но так близко, что губы ещё помнили, как произносили его. Наверное, это был сон, ушедший безвозвратно в первую секунду пробуждения. Так случается иногда.

Белый свет стал приобретать очертания белых ламп на белом потолке, белой постели и белого медицинского оборудования: диагностического монитора, циклично, со свойственным безразличием отмеряющего биение сердца и готового к работе аппарата искусственного жизнеобеспечения.

— Хм, всё хуже, чем я думал. Ноги… нет, бесполезно. Голова, руки… только левая. Выходит, всё ещё жив. Родители и Майкл здесь. Мама, папа, привет. Майкл, рад тебя видеть. — он моргнул дважды и постарался как можно сильнее сжать чью-то руку, лежащую на ладони.

— Кристо, — мама заплакала и поспешила выйти.

— Сын, врачи сказали, что всё не так плохо, — папа выглядит очень обеспокоенным, но пытается улыбаться.

— Эй, ты вернулся. Все передают тебе привет. Держись, — Майкл обхватил запястье холодными пальцами, строго посмотрел в глаза. — Держись, понял?

Белый свет. Папа сидит один, грустный.

Белый свет. В палате никого нет. Наверное, ночь. Дверь открывается, несмело заходит девушка. Очень красивая. Оглядывается, подходит к кровати.

— Я не сплю, привет, — надо попытался постучать кистью по постели.

— Привет, Кристо, — фиолетовые глаза, разве такие бывают?

— Я тебя знаю? Как задать вопрос?

— Меня зовут Лу, — пухлые губы сворачиваются в трубочку. Нет, точно бред или сон. — Я принесла тебе билет. Вот. — Достаёт конверт, аккуратно открывает. Внутри осенний лист, кажется, ольховый.

— Билет? — Лу кладёт лист в руку. Он шершавый и знакомый.

— Запомни меня, — улыбается открыто, держит за руку. Такая тёплая ладошка и такой странный лист. Как хорошо я знаю этот пёстрый пух.

Кристо не удержался и чихнул.

— А я уже начала думать, что это никогда не случится.

Юноша отчаянно пытался удержаться, но следующий взмах крыльев сбросил его на землю.

— Ты приятно пахнешь.

— Даже не думай подлизываться!

— Что произошло?

— Вместо того, чтобы попросту раствориться, как все безымянные, ты уснул. Без предупреждения. И выбрал для этого самый подходящий момент — подъем в гору!

— Не сердись, я бы никогда не поступил так осознанно.

— Мне от этого не легче.

— Ты что, несла меня всё это время на спине?

— А нужно было привязать верёвку к ноге и тащить за собой? В следующий раз я так и сделаю. Лучше скажи, что ты помнишь?

— Я ничего не помню.

На перевале ледяной борей поднял пыль с колкой, сухой травой, грозясь перерасти в ураган. Кристо озяб и инстинктивно стал прижиматься к Лили.

— У-у-у-у, — ветер, как на флейте, играл на сухом и полом поваленном дереве. И в этой музыке юноша услышал нечто знакомое, будто кто-то вытянул губы и у самого уха сказал…

— Лу! Я вспомнил! — забыв о холоде, Кристо запрыгал вокруг Лили.

— Кто это?

— Это девушка из сна, которая просила запомнить её имя!

— Ты видел сон?

— Нет! Не знаю! Я помню только Лу! Она дала мне лист, прямо как ты!

— Это проводник.

— Проводник? Куда? Или откуда?

— Ты не узнаешь об этом, если умрёшь здесь, — Лили взяла его под крыло и, прикрыв лицо рукой, уверенно зашагала по горной тропе.

17. История цветов.

Подтянутый, крепкий мужчина смотрел на Кайаса ледяным взглядом: ни сожалений, ни пощады — дикий зверь, стремительный и крайне опасный. Кай криво усмехнулся и отошёл от зеркала.

В больших городах, где, как в котлах на огне, кипели страсти, всегда было много работы: ревнивцы, конкуренты, заговорщики, политиканы и просто сумасшедшие. Ненависть, обливаясь черными слезами, щедро платила золотом за исполнение своих желаний. Как и теперь. Кандидат на должность мэра — скупой и недалёкий человек, страшащийся собственной тени, — окружил себя целой армией. Сегодня в два часа по полудню он поедет в ратушу по широкой улице мимо базарной площади.

В который раз Кай бросил взгляд на несвежий букетик сиреневых цветов в глиняном кувшине на окне, потянулся, чтобы убрать их, но остановился.

Что-то там, глубоко внутри, проснулось, набухло и раскрылось странным цветком, наполнившим всё существо благоуханием блаженства и страдания, и не стало никакой возможности и желания бороться с забывчивостью и глупой сентиментальностью с тех пор, как ему улыбнулись ясные голубые глаза в пушистых ресницах. Красота Бианки казалась Каю неземной — что-то особенное, неповторимое, что так трудно облечь в слова, влекло его; но как же было сказать об этом? Юноша цепенел, словно ледяная статуя, даже при одной мысли о том, чтобы подойти и заговорить с прелестной девушкой, и только «Доброе утро» в ответ на робкое «Привет» и растерянную улыбку связывало их.

— Сегодня, непременно сегодня, — он вскочил, едва забрезжил рассвет. Наскоро побросал в заплечную сумку немного еды и складной садовый нож и, прихватив ведро для воды у калитки, уже меньше чем через час покинул Золотые Холмы, свернув с просёлочной дороги в луга.

— Разве можно удивить розами, хотя они красивы? И что уж говорить о фиалках или ирисах? Чтобы рассказать о своих чувствах, нужны необычные цветы, — рассуждал юноша, спускаясь с холма в болотистую низину, заросшую ольхой. Однажды, путешествуя в царстве духов, Кай заблудился и, совершенно выбившись из сил, потерял сознание и выпал из мира призраков. Очнувшись, он обнаружил себя среди болот и, блуждая в поисках дороги домой, натолкнулся на небольшое озерцо с прозрачной, как кристалл, водой. По краю пруда росли цветы, изящество и очарование которых пленили даже Кайаса. И, думая о Бианке, он не мог не вспомнить о загадочном озере и прекрасных амариллисах. Ему не сразу удалось отыскать водоём, но с каким наслаждением грязный и пропахший крепким болотным запахом юноша бережно срезал цветы и укладывал их в ведёрко, на треть наполненное водой.

Кайас добрёл до деревни, когда фонарщик уже начал не спеша зажигать закопчённые масляные лампы на деревянных столбах вдоль дороги. Несмотря на усталость, Кай привёл себя в порядок, переоделся и словно на крыльях прилетел к дому Бианки. Дрожа и потея от волнения, с корзиной цветов в руках он, наконец, несмело постучал в дверь. Послышались приближающиеся шаги, скрипнул затвор, и юноша неожиданно сорвался с крыльца, оставив цветы, и нырнул в раскидистый куст перед домом.

— Кто здесь? — Бианка сама открыла дверь, постояла немного на пороге и, недоумённо пожав плечами, уже собиралась вернуться в дом, но амариллисы светились волшебным светом даже в безлунную ночь. Девушка присела рядом с корзиной и некоторое время смотрела на цветы, касаясь руками лепестков, вдыхая аромат и наслаждаясь красотой. Она прижала подарок к груди и, восхищённо улыбаясь, скрылась с глаз.

Причёсанные волосы, светлый нарядный костюмчик — с большим трудом в этом парне можно было узнать прежнего Кайаса. Поджидая Бианку, он топтался в двух десятках шагов от перекрёстка, чтобы успеть «случайно» столкнуться, когда появится его возлюбленная; время тянулось ужасающе медленно.

Произошедшее было подобно удару молнии, раскатистый гром которой слышал только Кай. Тупой громила Бол не просто как всегда крутился рядом. Они шли, держась за руку, непринуждённо болтали о чём-то, и, когда их взгляды пересекались, Бианка улыбалась ему.

— Как это возможно? — что-то мрачное и тёмное смешалось с любовью в узких руслах сосудов, и гремучая смесь подожгла сознание. Он так сильно сжал кулаки, что поранил себя ногтями. Боль отрезвила Кая, и прежняя надменная, холодная маска легла поверх страдальческой гримасы, будто кончился песок в чаше часов и вышло время волшебных цветов.

В саду Кайас нарвал фиалок и уединился с ними в своей комнате.

— Она будет моей, — из всех разделов волшебства любовные чары интересовали Кая меньше всего и, обычно перелистывая страницы, сейчас он уделил этим заклинаниям особое внимание.

Дождавшись вечера, юноша направился к Бианке и, оказавшись на знакомом крыльце, без былой робости возвестил о своём приходе. Фиалки понуро склонили свои головки, внутренне сопротивляясь, но готовые лишь одним прикосновением к себе сломить волю. Открыл кто-то из родственников девушки и, с улыбкой глядя на худощавого юношу с букетом, сказал, что красавица ушла погулять и застать её можно будет позже, а лучше завтра утром.

Невидимкой Кай проник в дом и без труда нашёл спальню Бианки. Он стоял в пустой девичьей комнате среди множества рисунков, книжек, предметов гардероба, вышитых подушечек и платков. И, может быть, тепло уюта, бережно перевязанные лентой сиреневые амариллисы в вазе на окне, запах фруктовых духов или самой хозяйки заставил забыть его о цели визита. Сердце кольнула игла, оно сжалось, но потом забилось в прежнем ритме. Он покинул дом, обошёл его вокруг и уже собирался уйти, когда увидел тусклый свет лампы, льющийся через щели сарая неподалёку.

Бианка лежала на сеновале и смеялась. Бол устроился на боку рядом с ней и, болтая смешные глупости, щекотал её травинкой. Девушка, как будто пытаясь увернуться, прильнула к нему и обняла за плечи. Парень, воспользовавшись моментом, прижал Бианку к себе и поцеловал.

Через пелену гнева и слезы Кайас с трудом различал окружающие предметы. Его руки стащили что-то со стены с садовыми инструментами. С шумом полетели вниз лопаты и мотыги, парочка вздрогнула и испуганно стала всматриваться в темноту. Прямо перед ними возникло существо в тёмной струящейся ауре с лезвиями кос в обеих руках. Короткий удар — и пронзённые тела безвольно обмякли. Девушка сделала ещё два судорожных вздоха и умерла, истекая кровью.

Кайас рванул прочь. Он рыдал, кричал, стонал, падал, спотыкаясь о корни и камни, полз, поднимался и бежал снова. Его одежда разорвалась о сучья, а тело и лицо исполосовали хлёсткие ветви. Бесконтрольно появляясь и исчезая, потеряв остатки сил, он наконец остановился и в забытьи рухнул на землю где-то в незнакомой местности.

Большие часы на здании ратуши пробили два. Убийца оторвал взгляд от сиреневых цветов на окне, проверил потайные клинки из заточенных полотен кос и, укрывшись плащом, растворился в воздухе.

18. Свет.

Ливень шёл всю ночь и все следующие сутки, превратив к утру третьего дня дороги в ручьи и реки; и в непрекращающемся шуме дождя, в городок, утонувший в тёмных водах под свинцовыми тучами, пришла беда.

Став невольным узником непогоды, Облако успел перебрать свой нехитрый скарб, привёл в порядок записи в дневниках и даже добрался до толстого тома в зелёной обложке об истории Вишен. Маясь от безделья, он совершенно потерял бдительность, и появившаяся запоздало и внезапно щемящая тревога заставила его проснуться. Одеваясь на ходу, Георг спустился в совершенно пустую гостиную и замер. Двери в некоторые комнаты были открыты, и, заглянув в одну из них, он увидел лежащую на полу женщину. Облако поднял её на руки и перевернул вверх лицом. Женщина выглядела необычайно бледной, глаза открыты и похожи на мутное жёлтое стекло — жизнь покидала тело.

Георг положил её на кровать и вернулся в холл. В углу за стойкой он обнаружил лежащего на боку хозяина гостиницы, весёлого тучного человека, всего несколько часов назад подбадривающего скучающих постояльцев. Он был так же смертельно бледен и неподвижен.

Облако вышел на улицу и побежал, разрывая холодные струи, сопротивляясь течению ливневых рек, доверившись странному чувству, которое вело его сквозь город, похожий на страшный сон с чёрными испуганными проёмами окон, мёртвыми телами в грязной воде — в сад, превращённый стихией в непроглядный, бесконечный лабиринт.

Георг пробирался по узкой каменистой дорожке куда-то в глубину стройных рядов вишен. Молодые деревья, изгибаясь под порывами ветра, толкали его по сторонам, в грязь, в вязкую, топкую погибель. Тропа стала шире, а зелёные кроны сменили корявые, сухие сучья.

Облако вышел на поляну, освещённую тусклым красным светом и едва сделал несколько шагов, как непослушные ноги уронили его на скользкие камни. Тьма накрыла Георга: он стал задыхаться, тянуть наугад руки, слепо таращиться в пустоту. Как голодные звери, отчаяние и страх набросились на него, гулко рыча и огрызаясь друг на друга.

— Нет. Не от страха. Не в дюжине шагов от того, что могло бы спасти целый город, — невзирая на дрожь и слабость, Облако поднялся и закрыл глаза. Мрак отступил, показалось кровавое яблоко солнца, он двинулся вперёд, на небольшой пригорок, где густая трава скрывала меч.

Невероятно длинный, с широким плоским лезвием, сплошь покрытым тонкими узорами, тупым и гладким, как холм, с одной стороны и острым, волнистым, как воды, с другой, и слишком маленькой рукоятью, чтобы удержать такой клинок.

— Это был Меч Чумы! — Дрейк осушил пинту до дна и, припечатав её к столу, откинулся на спинку скамьи. Задумался ненадолго, щурясь и приглаживая усы, и продолжил рассказ. — Даже будучи слепым, рыцарь чувствовал приближающуюся угрозу каждым волоском. Очень скоро в сумраке ливня замелькали тени с острыми зубами-стилетами. Защитник схватил меч за гладкую сторону обеими руками и приготовился к атаке. Время вытянулось в струну и перестало звучать, когда он сильнее прижал его пальцами к широкой плоскости клинка. Молниеносно отбивая многочисленные удары со всех сторон, он слился с непростым оружием. Выпад — и один из нападавших упал на землю. Ещё — и вторая, следующие тени падали и больше не поднимались. Под скрежет и звон ломающейся стали оставшиеся в живых враги отступили.

Облако очнулся от прикосновения приятного тепла, вдохнувшего в него жизнь. Вишни отливали на солнце пурпуром и восковым блеском листвы, а за последнюю пару ясных дней от луж не осталось и следа. Георг поднялся, размял онемевшие члены и осмотрелся вокруг. Он насчитал четырнадцать тел врагов, вооружённых трёхгранными стилетами, в чёрных мантиях поверх укреплённой кожаной брони. Карманы их были пусты, на одежде отсутствовали отличительные знаки, и никто не имел при себе кристаллов, так что нападавшие не могли быть ни разбойниками, ни волшебниками, ни солдатами какой-нибудь армии. Численность, странное вооружение и враждебные действия могли бы отнести их культу, но сейчас это оставалось загадкой не меньшей, чем сам меч. Мастерство кузнеца, размер, форма, рисунок, покрывавший его лезвие, и свойство, распространение ужасной болезни, которое проявил этот предмет, говорили о его особенном рождении и судьбе. Георг сорвал одну из мантий, завернул в неё меч и по гладкому булыжнику направился через сад к поселению.

— В городке царило радостное возбуждение. Расспрашивая прохожих и слушая разговоры вокруг, рыцарь скоро понял, что, как и многие жители, сражённые болезнью, он был мёртв до сегодняшнего утра. Ливень и чума превратили Вишни в кладбище, и даже чудом оставшиеся в живых оказались так слабы, что лежали рядом с трупами своих близких и не могли ни оплакать их, ни предать земле. Несчастные погибли бы и сами, если бы с востока по дороге не пришла крылатая девушка. Она добралась до центральной площади, влезла на колокольню и оттуда воссияла на весь городок и его окрестности ярким светом, от которого пробудились все, кого покинула жизнь, — едва Дрейк успел закончить фразу, как дверь отворилась и в таверну зашёл человек в дорожном плаще с длинным, почти в рост, странным предметом за спиной, завёрнутым в неприметную ткань.

Под молчание невольно застывших посетителей он устроился за стойкой бара, снял перчатки и скинул капюшон. Длинные, вьющиеся, белые, как облако, волосы путешественника упали на плечи.

— Эй, хозяин, раз уж у тебя тут такое весёлое место, пожалуй, и я остановлюсь здесь. Может, отдашь мне номер в северном крыле за полцены, а то, глядишь, ещё три месяца простоит пустым в ожидании богатых постояльцев, — он подмигнул сидящему рядом мужичку и засмеялся.

— Добро пожаловать, — трактирщик недовольно протянул ключи. — Ваша комната наверху, третья от входа.

— Меня зовут Георг, — и кожаные сапоги с застёжками по бокам легко застучали по деревянной лестнице на второй этаж.

19. Дневник.

— Здравствуй, Лили! Я доктор Дженнингс, — в детской на диване расположился незнакомый человек.

— Здравствуйте, доктор Дженнингс. Вы пришли ко мне?

— Да.

— Но разве я заболела? Ведь доктор приходит, когда кто-то болеет, — девчушка лет шести оценивающе оглядела мужчину в светлом костюме, по-хозяйски закрыла дверь в свою комнату и встала, подперев её.

— Извини, что вторгся без разрешения, но родители предложили подождать тебя здесь.

— Хорошо, — малышка поправила платьице и села на стульчик напротив дивана.

— Может быть познакомимся поближе и немного поговорим? Ты ведь не против?

— Не против. Я чувствую себя хорошо.

— Конечно, ты здорова!.. Но я не обычный доктор, скорее эксперт по тайнам и загадкам, — он улыбнулся собеседнице, но безответно.

— У меня нет тайн.

— Лили, у всех есть маленькие тайны, — он задумался, подбирая слова. Беседа не клеилась. — У тебя много рисунков.

— Мне нравится рисовать.

— Я рассмотрел пару твоих картин… которые лежали сверху на столе. На них крылатые создания, люди, очень красивые. Мне не приходит в голову, кто они?

— Папа назвал их ангелами, мне нравится это слово. Теперь я тоже их так называю.

— Откуда они? Из какой-нибудь сказки или ты где-то повстречала их?

— Не знаю. Они всегда были.

— Ангелы разговаривают с тобой?

— Да.

— И ты можешь рассказать об этом?

— Они говорят, что я настоящий свет и что они очень любят меня.

— Как здорово! А знаки? Вот здесь, внизу, — он взял один из рисунков и указал Лили на ряды пляшущих закорючек, похожих на буквы или символы.

— Это язык ангелов. Они на нём говорят.

— И ты понимаешь его?

— Не всегда, — она замотала головой и подняла глаза вверх, будто вспоминая или проверяя что-то.

— Лили, а как часто ты видишь ангелов? Они гуляют с тобой в парке? Может, вы играете вместе?

— Нет, доктор Дженнингс, ангелы живут только во сне.

Лили пришла в предрассветных сумерках, когда утро ещё не сменило ночь; расправила лёгкие, громко заявив о себе, и лишь только прервалась её физическая связь с матерью, она, как рыба, выскользнула из рук и нырнула в неизвестный мир, не оставив ни карты, ни инструкций, ни даже маленькой записки о том, как найти себя.

Девочка рано научилась ходить и говорить, но без толку, потому что по большей части сидела и молчала, задумчиво глядя в даль, или, прикусив кончик языка, самозабвенно вычерчивала на бумаге фигуры неизвестных форм.

Папа много работал, но выходные и праздники непременно проводил с дочерью, изо всех сил стараясь понять её. Мама просто улыбалась, глядя на странности смышлёной и не по годам развитой дочери, убеждая себя, что всё это не так важно и пройдёт «само собой».

Какие бы игрушки ни дарили Лили, они оказывались навсегда сложенными в угол при первом же знакомстве, а девочка продолжала носить с собой звезды на деревянной дощечке, которые висели над её колыбелью. А потом из обширной библиотеки особняка начали пропадать книги с самых нижних полок, и, открытыми на какой-нибудь странице, их можно было обнаружить по всему дому. Если к этому добавить многочисленные рисунки, больше похожие на хронику событий совершенно другой реальности, то становилось понятным, почему радость родителей сменялась беспокойством.

Как только Лили засыпала, то оказывалась где-то высоко в горах, среди облаков и ветров. Молодые мужчина и женщина, красивые, светлые, с ясными голубыми глазами и огромными белоснежными крыльями за спиной, непременно оказывались рядом, окружая её заботой и любовью. Лили заливалась смехом, нежась в ласковых объятиях, и с губ слетали слова: «Мама, папа…». А когда рассвет будил её, и в уютную детскую заглядывала другая мама, то Лили окончательно терялась.

Однажды она проснулась, взяла лист бумаги и стала записывать всё, что случилось с ней во сне, причём совершенно иным языком, нежели в книгах домашней библиотеки, но хорошо знакомым и понятным. Так появился странный дневник снов.

Два обличия, два мира и две непрерывные линии жизни на одной руке и в одном сердце. И чудаковатому подростку, чурающемуся общества сверстников и простых развлечений, было не проще, чем маленькой смуглянке с пёстрым оперением среди высоких, белокрылых жителей гор. Чужая. Хотя никто не обижал её, за чертой, где семья могла поддержать сильную, дерзкую, непохожую девчонку, оставались насмешки и презрение.

Они спустились с перевала в долину, сменив ледяной ветер на ласковый зефир. Кристо стащил с себя одеяла в мешок и открылся солнечным лучам. Причуды природы в горах, холодная ночёвка под звёздами в свете то и дело затухающего костра и неумело вяленое, горько-солёное мясо не прибавили ему сил. Юноша измаялся и едва нагонял Лили.

— Что это? — безучастно спросил Кристо, когда ангел поймала небольшой листочек пальцами в воздухе и, остановившись, рассматривала его.

— Это лепестки. Деревья цветут в этих краях дважды в год.

Путешественники вышли на дорогу. На горизонте показались очертания строений и почерневшая придорожная вывеска на развилке.

— Вишни, — Кристо оживился, поглядывая на свою спутницу в надежде на ночлег с кроватью и крышей над головой. — Какое смешное название.

Лили хорошо знала эти места.

20. Роза в доспехах.

Даже в короткие и безопасные поездки Хелен снаряжалась как на войну, без позёрства или вызова — привычная тяжесть короны и кольчуги скорее были подтверждением её осознанного выбора. Девушка экипировалась, поправила ремни перевязи, не дожидаясь носильщика, сама подняла дорожные сумки и направилась к выходу, плечом распахнув дверь. Исключительная цель поездки невольно заглушила природное кокетство, и тёмно-зелёное с нежной отделкой платье вытеснили из багажа дополнительные комплекты исподнего, оставив только изумрудное колье и серьги с кольцом. Но несмотря на это, волнения по поводу первого посещения столицы, собрания командиров, встречи с королём мучали её до сегодняшнего утра.

Глубоко погружённая в раздумья, Хелен тем не менее обратила внимание и на своего соседа, снявшего номер напротив. Прибыв в отель на следующий вечер, он до ночи просидел в трактире, но утром, свеж и весел, представился Георгом Риделем, писателем с южных земель. Цель своего путешествия он объяснил очень туманно, но умение держать себя и манера изъясняться не складывали образ праздного бездельника или скучающего скитальца. Георг оказался интересным собеседником с богатым опытом, и, с удовольствием поддерживая общение, Хелен отдыхала и умом, и сердцем.

— Уезжаете? -предлагая помощь, Облако протянул руку и, не дожидаясь ответа, забрал сумки, взвалив их на плечо. — Я провожу вас до ворот.

— Да, до Ириса двенадцать дней. Знаете этот путь? — она поблагодарила его кивком головы, заправила в причёску выбившийся локон. Молодой воин дворянской крови: рассудительный, сдержанный, сильный, ещё и с хорошим чувством юмора — лучшего спутника в дороге нельзя и желать, но вслух Хелен никогда не попросила бы об этом.

— На границе земель Дракона есть старая крепость, война почти не потревожила её. Заставы там нет, но у местных обитателей за пару монет можно получить ключ на ночь от комнат в башнях и погреться у костра. Держитесь чуть на северо-восток, при хорошей погоде к завтрашнему вечеру будет видно её сигнальные огни, — три последних дня Облако с восхищением и интересом наблюдал за розой в стальных доспехах. Потакая любопытству, он даже пытался заглянуть в мысли девушки, но, получив колкий отпор, больше не делал попыток. Естественное и приятное желание сопровождать Хелен в Ирис никак не нарушало планов Георга, но он останавливал себя, боясь оскорбить прекрасного рыцаря или быть неправильно понятым. — Боюсь, больше я ничем не смогу помочь, мне не приходилось бывать в столице.

Солнце улыбалось, прячась в пушистых облаках, ветер приносил с лугов запах терпкого верескового мёда. Открылись укреплённые внешние ворота таверны, Хелен чуть взяла на себя поводья, и Полынь, потряхивая серой шёлковой гривой, лёгкой рысью понёс свою хозяйку по каменистой дороге прочь от «Приюта Странников».

Закат все ещё играл красными и багровыми красками на западе, а на востоке уже зажигались первые звезды. В поля спускалась ночь. Старые деревья, овражки и низины в лесу всегда предлагали путникам нехитрый ночлег, но среди пологих холмов и низких трав негде было укрыться, и под безлунным пологом наступающей ночи совсем не стало видно дороги. Хелен остановилась, всматриваясь вдаль в надежде найти огонёк или очертание построек.

Сильный порыв ветра ударил её в грудь и выбил из седла. Испуганный конь встал на дыбы и рванул в сторону, прочь от дороги. Рыцарь поднялась, обнажила клинок и занесла его для короткого удара. Она медленно обернулась вокруг, но на пустынной дороге не было ни тени.

Что-то мелькнуло во тьме прямо перед ней. Хелен инстинктивно ударила. Раздался лязг и скрежет металла, и девушка увидела перед собой силуэт. Противник блокировал её удар кривыми клинками, плотно закреплёнными к предплечьям. В мгновение он растворился в темноте и появился сзади. Хелен попыталась увернуться от атаки, но почувствовала, как лезвия молнией скользнули по ней. Кольца кольчуги разошлись, подставляя её тело смертельной опасности. Она отступила назад и широко взмахнула. Меч застрял будто в тисках, темнота разразилась смехом, и невидимка снова предстал перед ней. Он ловко повернул мечело?м и дёрнул его к земле. Клинок жалобно зазвенел, и в следующее мгновение Хелен почувствовала укол в плечо. Её правая рука безвольно повисла, выронив меч. Рыцарь схватила врага за горло, сжала и изо всех сил ударила головой. Венец короны залился кровью, послышался сдавленный вопль и шипение, и стало тихо.

Убийца медленно вытащил клинки из тела жертвы. Хелен увидела в дорожной пыли свой сломанный меч, попыталась наклониться, чтобы поднять его, но упала и скатилась в траву. Она лежала и смотрела на звезды, прекрасные и холодные, горячая кровь тонкими струйками стекала по ней, но не было ни больно, ни страшно. Повсюду были розовые лепестки. Словно благословение, они всегда падают с неба в Одиноком Страже. Хелен стояла на западной стене и с высоты любовалась красотой осенних лесов. Отец подошёл и обнял её. Стало удивительно спокойно. Затих ветер, и белый перламутровый свет, как лунное молоко, стал заливать всё вокруг, погружая мир в небытие.