Владимир (гет)

На этот раз дождь лил почти неделю. Владимир стоял у окна, глядя на воду, бурлящую в канавке, вырытой вдоль дороги. Летом он выезжал на охоту и останавливался в этом домике — всего один этаж, всего две комнаты. Слуги и дружина спали под деревьями и в сарае. Охотиться в такой дождь было сложно, и Владимир пребывал в дурном расположении духа. Хотелось отдохнуть и развеяться, а получилось, он застрял тут и обрастает мхом и плесенью. Дружина тоже маялась, между собой хоть и устраивала битвы на мечах, но все равно парни иногда начинали грызться друг с другом и делить непонятно что. Братья они все друг дружке, князь сам им пример подавал…

Владимир вздохнул. О братьях ему давно уже думать не хотелось. Но мысли в голове как муравьи бегали, никуда от них не деться. Братья… княжичи. Все родные, да только почище волков порой смотрели на Владимира. Сама Ольга его словом дурным называла, хоть и воспитывала его как сына родного когда-то. Вот только все равно знали княжичи, кто его мать на самом деле. Не брат он им… По матери не брат. Но по отцу-то он — князь.

— Чего грустишь, князь? — Олаф неслышно подошел, оперся плечом о стену рядом с окном. — Еще поохотимся! Вот только погода разгуляется — и вперед, затрубим в рога, коней пришпорим, копья острые в зверя воткнем…

Владимир улыбнулся. Олаф был ему по душе. Сильный воин, да еще ведь и верный. Кто-то говорил, что не дело доверять иноземцу, не дело приближать его к себе, но князь только смеялся таким людям в лицо. Не они спасли скандинава от смерти. И не им он поклялся на своей крови в вечной верности. Что они вообще понимают… советчики. Князь скривился, но заметив, как напряженно нахмурился Олаф, тихо засмеялся:

— Да не гневаюсь я, не волнуйся. По крайней мере — не на тебя, брат.

Воин хмыкнул, качнув головой:

— Да я и не боюсь тебя, князь. Не будешь безвинному голову рубить.

— О, да, — Владимир прикрыл глаза, впервые за последние дни начиная улыбаться искренне и так же искренне наслаждаться этим отдыхом. В самом деле — один раз живет на этой земле человек, пора уже и расслабиться, — да тебе я и виновному не стал бы сразу…

— А вот это уже зря, князь, — Олаф почесал гладкий подбородок и быстро куснул губу. На бледной коже появилась едва заметная маленькая капелька крови. Воин слизнул ее с губы машинально, кажется, даже не ощутив вкуса. — Даже брат может нож в спину воткнуть.

Владимир кивнул. Он помнил это даже лучше своего воина, но не стал напоминать ему об этом. Глупости все это. Братья бывают разными. Братья Олафа живут очень далеко, за северным морем и на скудных равнинах. Братья Владимира — князья на своей земле, высокие мужи, статные и… Злые. Князь вздохнул и решительно отвернулся от окна. Предаваться унынию он может и в столице. И так туда уже скоро возвращаться. Олаф, внимательно наблюдавший за князем, ухмыльнулся и стукнул его по плечу:

— Вот так и надо, княже!

Приобняв Владимира за плечи, воин повел его в покои — развлекать игрой в шахматы и беседой о дальних жарких странах, где люди носили прозрачные одежды и где были лошади с двумя горбами.

Через час закончился дождь. Дружина позвала князя, звеня мечами о щиты и сталь брони. Владимир, накинув тяжелый плащ, вышел на крыльцо домика, улыбаясь своим воинам, поглядывая и на слуг. Все приветствовали князя дружным ревом и смехом — это было счастье. Владимир вскинул руку. Не он победил дождь, но его любили так, словно это он повелевает ветрами и небесами. Князь повел дружину на охоту.

Загнать зверя — особая забава в нынешнее время. Заповедные леса находятся под охраной многочисленных организаций, а по дорогам вокруг высоких стен постоянно ездят патрули с парализаторами в карманах. Стреляют на поражение, а только потом, когда нарушитель приходит в себя, начинают расспрашивать, что его привело на запретную территорию. Князю выдавали особое разрешение. Князю можно было приводить с собой ораву парней, охотиться, сражаться и вытаптывать драгоценную траву с драгоценными цветочками. И убивать редких зверей. Владимир точно знал, что специально для его охоты уже пять лет смотрители и заводчики выращивают в заповеднике особых зверей — оленей, кабанов, зайцев… Наверное, если он захочет загнать волка или лося — найдут и их тоже.

Владимир осмотрел свою дружину. Статные, в броне, на зверях, которых они называли «лошадьми» по старой памяти. Звери эти синтезировались в лабораториях, были напичканы электроникой и выполняли команды киборга-хозяина, передаваемые им по «сети», нейронными импульсами нано-мозга. Дружина управлялась с этим без проблем.

Князь улыбнулся в ответ на дружный рев своих воинов. Надев очки, он видел состояние каждого из них. Он мог бы, конечно, подключиться к общей сети — парни наверняка оставили доступ свободным — но ему не хотелось засорять отдел мозга информацией, которую считывают обычно генералы и их советники. Сейчас не было войны, они просто приехали отдохнуть и расслабиться. Владимир выдохнул и поправил очки. На мониторчике бежали строчки кода. Князь улавливал их и отсылал в нужный отсек сознания, расшифровывая уже позже.

Зверь был прямо перед ними. Живой. Настоящий. Ни грамма электроники, только инстинкты, которые кричали ему сейчас о том, что он должен убежать как можно дальше. Зверь слушался своего разума. Воины орали и вопили, размахивая мечами, сделанными из особого сплава — мечи были сбалансированы для каждого из них индивидуально. Князю нравилось знать, что оружие дружинников слушается их без проблем. Разумеется, они были вооружены и пистолетами, некоторые — ружьями и короткими автоматами. Но сейчас это все не представляло интереса. Им хотелось вогнать мечи и копья в мягкую живую плоть.

Владимир мог бы опасаться этой жажды своих боевых киборгов, если бы не знал абсолютно точно — воины выплеснут ярость сейчас, а в городе всегда есть дела, которые требуют собранности и внимания. Только здесь дружинники могут расслабиться и побыть… Ну, почти — людьми.

Его самого захватывал азарт охоты. Внутри трепыхалась жажда крови — и Владимир подгонял своего коня, стремясь вырваться вперед. Он просчитывал движение зверя, зная, что дружинники делают то же самое. Один Олаф просто мчался рядом со своим князем, одержимый как и он желанием догнать зверя, но без оружия. Олаф не любил убивать, ему нравилось просто мчаться среди своих братьев, сопровождая князя к победе. Если бы кто спросил скандинава, любит ли он князя, тот сразу бы сказал «да». Верность Владимиру была у Олафа в сознании над его разумом машины. Большинство этому не верили.

Зверь петлял впереди, небольшой, черный с беленьким хвостиком и длинными ушами. Олаф вскрикнул, провожая взглядом метнувшуюся в реку шкурку. Воины сразу притормозили, переглядываясь и быстро перекидываясь данными. Князь видел вспышки в их синтетических глазах — доли мгновения на передачу огромного пакета данных. Но сейчас они перебрасывались простейшей информацией — эмоциями, информацией о глубине ручья и силе течения, о том, куда и как мог уйти зверь при таких обстоятельствах. Владимир считывал этот поток уже в зашифрованном виде, направляя его Олафу, как приближенному. Скандинав фыркнул и раздраженно направил коня в ручей. «Все равно придется чистить потом…» — поймал Владимир фразу в его голове, а потому уверенно последовал за воином. Скандинав был прав, не стоило бояться воды.

Воины, устыдившись своего сомнения, с гиканьем и воплями последовали за князем. Погоня возобновилась. Владимир не знал, насколько огромен этот заповедник. Таких мест на Земле становилось все меньше и меньше. Чаще всего из-за отсутствия финансирования. Правители предпочитали вкладывать средства в космос, технику и биомеханику, а не в травичку и зверюшек. Возможно, именно поэтому смотрители княжеских заповедников так любили Владимира и позволяли ему бывать тут часто. Даже без охоты. Он заботился не только об уничтожении природного богатства своей земли. Он заботился и о его сохранении.

Зверек, загнанный расчетливыми киборгами в узкое ущелье, заметался, пытаясь взобраться на каменные стены, осыпающиеся крошкой. Владимир схватил брошенное Олафом копье, сжал его в ладони, улыбаясь. Воины заорали и загремели мечами о доспехи. Кто знает, почему киборги так любили таскать на себе дополнительное железо, но это было так — биомеханические люди заковывали себя в доспехи, радуясь каждой новой металлической детали.

— Убей его, княже! — взвился над общими воплями ликующий голос Андрея, молодого еще юноши.

Владимир занес копье. Зверек истерично заверещал, напуганный шумом, воплями и звоном металла. Князь ощутил, казалось, все мышцы в своем теле, увидел траекторию движения своей руки, того, как полетит копье.

— Княже! Князь! Убей! — выкрикивали воины.

Владимир выровнял дыхание и кинул копье. Оно прошло в миллиметре от тушки зверька, оцарапав его длинное ухо. Князь скривился. Он надеялся одним ударом — причем своим — убить зверя. Но кидать второе копье не было смысла. Князь сделал знак дружине, и парни радостно кинулись вперед. Через несколько секунд все было кончено. Владимиру поднесли зверя на щите. Размером с собаку, пушистый, с восхитительным хвостиком. Князь был доволен.

— Хвост отрезать и поднести княжне на поясе. — Приказал князь и развернул коня, направляя его обратно к домику. Он знал, что дружина будет еще охотиться на крупного зверя, но ему самому больше не хотелось. Азарт погони сделал свое — Владимир ощущал новую силу в теле и разуме. Он не знал, как так получалось, но каждая охота приносила особое удовольствие, которое воспринималось телом как заряд силы. Единственный среди них человек, он все равно был немного другим.

Князь наследовал своему отцу уже десять лет назад. Еще будучи княжичем, Владимир взял в наложницы прелестную иноземную девицу, даже пообещав в отсутствии других претенденток сделать ее княжной. Но уже через несколько лет, усевшись на княжеский престол, он пленил дочь одного из своих врагов, насильно на ней женившись. Людей, настоящих людей, оставалось так мало, что отказ этой девушки стать его женой сильно оскорбил Владимира. Ведь именно он — правитель всей этой прОклятой земли. И любая должна быть счастлива стать его любимой.

Владимир обвел взглядом деревья, возвышающиеся над ним. Он привык всем править, привык управлять народом, корпорациями, привык быть тем, кого все и всегда слушались. От его милости зависела вся Рось. Именно Владимир должен был сделать так, чтобы у страны остался настоящий наследник, не усовершенствованный с помощью машин и биомеханики. Таков закон. Да, он мог и переписать этот закон, рассорившись со своими советниками, предав дружину, рассмеявшись в лица жрецам и богам. Мог, но не собирался менять то, что длилось уже тысячи лет. Когда-то был принят закон, что князем может стать только человек. Он мог пользоваться всей техникой, мог продлевать себе жизнь до ста лет с помощью медицины. Но обязан был родить наследника и после всего передать ему княжество. Вот только отец его, Святослав, подставил всех, когда от жены родилось двое мальчиков, а от его любовницы — еще один, самый младший. Братья не смогли ужиться в одном доме, старший еще в юности уехал в дальние земли, приняв там власть над одним из главных городов. Средний после него чувствовал себя неловко рядом со сводным братом — и тоже уехал, взяв город поменьше. А когда отец заболел, ухаживать за ним остался только младший. Он-то и сел на княжеский престол, пока братья воевали друг с другом. Владимир до сих пор помнил, как звал их братьями, как старался походить на старшего, как звал младшего на охоту, а они только смеялись над ним, называли приёмышем и кошачьим выкормышем.

Белка, прыгнувшая перед носом лошади, заставила вздрогнуть великого князя, тогда как сам конь лишь моргнул, видимо, фиксируя движение сенсорами. Владимир усмехнулся, наклонился вбок и сорвал листочек с дерева. Перчатки со встроенными сенсорами тут же определили состав и вид — оказалось, это дуб. Князь запрокинул голову, рассматривая высокую крону, пробуя на вкус сорванный листок. Было горько. Владимир вздохнул. Часто он тосковал без причины, казалось бы. Часто смотрел на деревья и о чем-то грустил. В городе все этого не было. НовьГород был закован в стекло и металл, а яркие огни рекламы давно уже уничтожили свет звезд. И только здесь, под куполом, в заповеднике князь мог дышать спокойно.

Всплеск за кустами обратил на себя внимание Владимира не сразу. Такие звуки в заповеднике не редки, конечно, но этот чем-то отличался. Князь помедлил, а потом спрыгнул с коня, зафиксировав того в режиме ожидания. Черное тело механического зверя замерло. Он не нуждался в настоящем корме, поэтому будет просто стоять в ожидании владельца. Активировать его мог только Олаф еще, как самый близкий дружинник.

Владимир раздвинул руками податливые, гибкие ветви кустов, ступая в траву и внимательно глядя перед собой. Не хватало князю еще упасть из-за какого-нибудь декоративного корня. Вернее — из-за растущего по своим нуждам. Иногда Владимир натыкался на ветки, иногда на него сверху падало что-то вроде листьев или мусора, и тогда он снова вспоминал, что здесь природа дикая, что здесь нет ровных дорог и безопасных путей. Разумеется, не стоило идти в чащу без поддержки дружины, но чем-то эти звуки манили его. Они не казались естественными в царстве настоящего.

И Владимир приблизился к озерцу, не веря своим глазам. Девица плескалась в воде, не замечая застывшего на берегу князя. Она поливала себя из ладоней, разглаживала пальцами белые волосы, проводя ниже, по плечам и талии, касалась бедер. У Владимира дыхание ушло куда-то вглубь, проваливаясь до самого живота. Это не мог быть мираж рекламы, потому что в заповеднике нет ничего подобного. Опомнившись, князь стащил с носа очки. И взглянул своими глазами на чудо. Иначе как чудом это и не могло быть.

Девица тряхнула головой, но некоторые пряди прилипли к мокрым плечам. Сердце князя задрожало и дало сбой. Владимиру стало трудно дышать. Она была настоящей. Она была из плоти, крови и этого вот женского, от которого Владимир голову терял.

— Эй! — голос девицы журчал краше ручья, шелестел по ветру словно колосья травы.

— Эй… — отозвался князь и шагнул к ней, пачкая сапоги тиной, грязью, не чувствуя, как близок омут.

— Красавец! — девица звала к себе, махая рукой. Ее груди колыхались, такие белые и полные, не то что у худосочной княжны, нелюбимой жены.

Голос девицы перелетал по воздуху словно пташка. И князь, улыбаясь, пошел к ней уже уверенно и легко, скидывая тяжелый плащ, снимая пояс с ножнами, откидывая очки, а потом и часы. Кольцо едва не отправилось следом, но тут прохладные ладони девицы коснулись его лица. Владимир замер, глотая мокрый воздух, глядя в светлые глаза красавицы. Она точно была настоящей. И все внутри переворачивалось от ее улыбки.

— Моя… — прошептал князь. Обнял девицу, доверчиво прильнувшую к его груди.

Он ощутил прохладные волны озерца, подземные тоненькие ручейки. Почувствовал губы девицы, касающиеся его губ. И проглотил ее струящееся дыхание. Внутри словно заледенело всё. И Владимир стал опускаться под воду вместе со своей неземной царевной. Гибкая, словно таинственная птица лебедь, светлая, пьянящая, словно созданная специально для него, князя князей.

— Княже!!! — грянул голос Олафа.

Князь встрепенулся, ухватил рванувшую прочь девицу. Та забилась как рыбка, но князь ловко перехватил ее и вытащил на берег, благо Олаф помог. На берегу девица укуталась волосами, а потом и завернулась в накинутый плащ князя.

— Смотри, какое чудо… — Владимир тяжело дышал, рассматривая царевну, — и откуда ты, дитя?

Девица только губы прикрыла рукой, отказываясь отвечать. Князь не обиделся. Подозвал коня, усадил туда свое сокровище, сел сам и обнял тонкую талию царевны. Ему хотелось, чтобы она прильнула к нему как в озерке, но прелестная была холодна и молчала, не отзываясь на ласки своего князя. Олаф хмурился. Он пытался объяснить Владимиру, что забирать девушку не стоит, что в город ее, дикарку, тоже не нужно везти, но князь только отмахивался от верного дружинника. Он решил. Девица будет его. Всё в заповеднике было его, вот и царевна тоже. Небось сбежала от родни, а добраться до города не успела, укрылась в заповеднике, кто тут ее будет искать…

Владимир сам поверил в свою историю. И решил оказать девушке помощь. В домике он поил и кормил ее, а потом взял в свою постель. Поначалу холодная, царевна вскоре стала отталкивать князя, что только больше распаляло его желание. Девушка отказывалась говорить, поэтому Владимир назвал её Альба, в честь цвета ее волос и образа, который ему привиделся — лебедь на волнах.

Она не давалась ему каждую ночь, но он брал ее силой, слишком уж Альба была хороша собой. И была совершенно дикая, не то, что покорная княжна, давно холодная и неприветливая с мужем. Князю совершенно пьянило сердце. Он привез царевну в город, поселил в своем доме. Разумеется, подальше от княжны и ее девиц. И Владимиру даже было все равно, узнает она о его суженой из заповедника или нет. Князь собирался охранять и беречь свое сокровище, заручившись неохотной поддержкой Олафа. Что-то тревожило дружинника, но северный рыцарь не мог ответить, что его заставляет внимательнее следить за любовницей князя.

Альбе не нужны были украшения, платья и прогулки. Она сидела в своей комнате, лишь иногда спускаясь в сад, к крошечному пруду с золотыми механическими рыбками. Под огнями города, во всем блеске и шуме ее волосы из белых стали голубыми, а глаза сияли ярче любых рекламных щитов. Владимир готов был вырезать себе сердце и подарить ей, деве из воды. Он проводил с ней все свободное время, иногда даже целыми днями, забыв о законной жене и своих дружинниках. Конечно, Альба не нравилась никому из них, а княжна и вовсе мечтала о смерти соперницы. Владимир надел на голову молчаливой девушки царский венец, обрядил в тяжелый бархат, увенчал ее пальцы кольцами, но Альба оставалась холодна, и каждую ночь князю приходилось брать ее силой. Чем больше он ее хотел, тем меньше она была готова к его страсти. Владимир мечтал, чтобы она ответила ему, чтобы ее холодное сердце разгорелось огнем любви к нему. Чтобы она сама пришла в его объятия, как тогда, в воде в заповеднике.

И однажды он решил попытать счастья, отвезти девушку обратно под купол и посмотреть, понравится ли это ей больше, чем столица огромной Роси. Тогда был первый день, когда князь отказался от сопровождения дружинников, его братьев и спутников. И даже верного Олафа он оставил в доме, не пустив за собой. Того терзало дурное предчувствие, но быть такого просто не могло, ведь северный рыцарь не верил в приметы, считал все это человеческой глупостью, ведь он сам давно уже не был человеком.

Князь ехал под сенью деревьев, прижимая царевну к себе. Он чувствовал, как колотится ее сердце, как тяжело она дышит — и радовался. Ведь это значит, что он все понял правильно. Жаль только, что Альба не сказала ему этого раньше. Она вообще больше не сказала ему ни слова, но Владимир помнил, как нежно звучит ее голос, как сладко бьется сердце от ее улыбки.

Владимир помог девушке сойти с коня. Снял сапоги, а потом повел Альбу в озерцо, крепко держа его за руку. В деревьях зашумел ветер, птицы вскрикивали, переставая петь. Князь ничего этого не слышал, он смотрел только в глубину перед ним. Девушка шла, словно плыла — так легко и быстро она ступала даже в тяжелом мокром платье. Ощутив, что под ногой ничего нет, князь остановился.

— Любимая… — прошептал Владимир, целуя тонкие и холодные пальцы девушки.

И вдруг она заговорила:

— Обманом меня удержать хотел, князь?

Теперь ее голос не звучал веселым ручьем, он был холоднее северного моря. Князь вздрогнул и попятился, напуганный, но что-то под водой облепило его ноги, мешая двигаться. Владимир с трудом удержался на воде.

— Думал, можешь взять что хочешь, князь? — Альба шлепнула ладонью по воде, пуская круги, которые, доходя до Владимира, становились волнами, бьющими в живот даже сквозь плотную одежду.

— Альба, любимая…

— Ведь! Меня зовут Ведь, князь, и я не твоя любимая! — от ее резкого голоса птицы зашлись криками, взлетая и кружась над озерцом, — я не твоя, князь!

Длинные волосы царевны качались на волнах, словно змеи, а в голубых глазах застыло белое пламя. Да, совсем не этого хотел от любимой Владимир. Перед ним сейчас была вовсе не девушка, вовсе не простая человеческая девица, которую он мог бы покорить. Это создание никому и никогда не сдастся. Ее слушаются птицы, ей повинуются воды, она способна убивать.

Князю стало страшно.

— Княже!!! — голос Олафа, верного друга, пронесся над лесом.

Владимир быстро поднес руку ко рту, включая передатчик:

— Озеро!

Вдалеке послышался шум ломаемых веток. Олаф скакал к своему повелителю на помощь. Но он мог опоздать. Ведь махнула руками, взметнув воду, и это было так похоже на крылья какой-то невиданной огромной птицы, что сердце князя зашлось в священном ужасе. И вдруг девица, не снимая венца, платья и украшений, шагнула туда, в холодную глубину омута. Разом стих ветер, замолкли птицы. Тишина была ужасной и оглушающей. Владимир побежал к берегу, навстречу Олафу, а уже выбравшись, обернулся. Над озерцом кружили стрекозы, где-то в кустах крякнула и затихла встревоженная утка. Ветер перебирал листья на березах и дубах. И Ведь не показывалась.

— Утонула, — выдохнул пораженный князь, зная, что ошибается, но не в силах поверить в то, что шептала ему собственная живая душа.

В ответ ветер принес ему холодный жестокий смех, переливающийся осенним дождем.