Ангел (джен)

Сонную тишину позднего зимнего вечера разорвал требовательный звонок. Только-только закутавшаяся в теплый плед и взявшая книжку девушка покосилась на часы, потом со вздохом размоталась и пошла открывать, когда звонок пропел еще раз.

— Насть? Я думала ты спишь уже давно! — изумилась она, увидев, кто стоит на пороге. Белобрысая девушка смущенно улыбнулась, от чего на раскрасневшихся на морозе щеках появились очаровательные ямочки.

— Катюш, ну не злись, я же так и думала, что не спишь...

— Да заходи уж, чего на пороге стоять, — вздохнула хозяйка, давая ей пройти и запирая за гостьей дверь. Та уже раздевалась, аккуратно вешая курточку на крючок.

— Замерзла, небось? — проворчала Катя. — По такому морозу и в таком!

— Да чего тут, от дома к дому перебежать, — отмахнулась Настя.

— Пошли, чаем поить буду, — безапелляционно заявила хозяйка, подталкивая её к кухне,— чего случилось-то?

— Да я... — смущенно и одновременно грустно улыбнулась Настя, садясь на табуретку и разглаживая складки на брючках. — Слушай, ты тайны хранить умеешь?

— Тайны? — опешила ставящая чайник Катя. Вот уж от кого-кого, а от всегда живущей нараспашку доброй Настюхи тайн ожидать не приходилось.

— Слушай... Я сейчас просто расскажу, а ты послушай? Хорошо? — тихо попросила девушка. — Только не перебивай и не ори, что я совсем с ума сошла.

— Хорошо-о... — ошалело протянула Катя, ставя перед ней чашку. — Две ложки сахара?

— Ага, и холодной воды, — кивнула Настя. — В общем... Я ангела встретила.

— А крылья из куриных перьев, да? — прыснула Катя, наливая ей чай. — Ты это, часом не на анимешников налетела?

— Да не перебивай, — обиделась гостья, размешивая сахар, — дай расскажу!

— Ладно, ладно,— сдалась Катя, садясь на табуретку и беря печенье из вазочки, — молчу в овсянку.

— Умница, — улыбнулась Настя, потом прикрыла глаза, грея руки о чашку.

— В общем, дело было так... Я же его впервые давно встретила, еще когда маленькая была, — она так взглянула на хотевшую было что-то вставить Катю, что та невольно закрыла рот, и Настя продолжила.

— Помню, это осенью было. Мы с мамой куда-то шли, и все вокруг было такое... Осеннее. Рыжее, желтое, красное, все мелькало, и вдруг я увидела синий-синий кусочек чего-то. Мама с кем-то говорила, и меня за руку не держала, ну я и пошла поглядеть, что это. Помнишь, мост такой кованый, в старой части города? Там еще речушка так, не речушка, а ручей какой-то, смешно даже речкой назвать. Вот там это было. На перилах он и сидел. Такой грустный, хороший и в синем-синем свитере. И крылья белые, такие огромные и пушистые, он их раскрыл, и кончики почти воды касались. Я такая подхожу, знаешь, как только маленькие дети умеют — серьезно-серьезно спрашиваю: «Дядя, почему ты грустный?». Он так вздрогнул, удивленно на меня поглядел, а потом сказал: «Потому что один хороший человек стал ангелом». Я ничего не поняла, и просто заявила, что он не должен грустить, ведь все хорошо. А он улыбнулся и потрепал меня по голове,— Настя сама расплылась в улыбке,— и сказал, что я хоть и маленькая, а правильно говорю. Тут подошла мама и увела меня, отчитывая, почему я ушла без спросу.

— А... — попыталась влезть Катя. — Хорошо, молчу-молчу!

— Не все еще, погоди, — Настя отпила чаю и продолжала. — Потом мы уже в школе когда познакомились — я его второй раз видела. Помнишь, у нас там дуб такой рос, огромный, мы его Лукоморским звали?

— Его спилили недавно, — вздохнула Катя. — Жалко так, такой хороший был...

— Вот под тем дубом он и стоял. Я его сразу узнала — свитер и крылья... Как тут не узнаешь?— сама себе рассмеялась Катя,— в общем, подбежала я к нему, он тоже меня узнал, улыбнулся. Я ему: «Здравствуй, дядя. А ты правда ангел?» Он кивнул мягко так и согласился. А я же любопытная, мне его потрогать хочется. Уже руку тяну, а потом вспоминаю, что это невежливо. Но он понял, сказал, что можно конечно крыло потрогать, он не обидится. Перышки у него такие белые-белые... Аж светились. Я к ним прикоснулась, и... Кать, знаешь, я в жизни ничего похожего не трогала! Они такие мягкие, пушистые, и теплые-теплые, как кошка, но настолько лучше... Я уже не удержалась, обеими руками в них зарылась и щекой прижалась, и так хорошо было, а потом ты подбегаешь и спрашиваешь — чего это я тут в дуб лбом уткнулась, кто меня обидел. А я пальцы разжала и вижу — перышко. Махонькое, беленькое, и так хорошо...

— Вот честно не помню, — отозвалась Катя, уже увлекшаяся рассказом. — Чувствую, ты его еще видела?

— Ага, — кивнула Настя, — только намного позже, когда мы уже школу заканчивали, на выпускной ровно. Я тогда с Ромкой поцеловалась, ну, помнишь, из параллельного класса, я по нему все сохла.

— Ну еще бы не помнить, ты мне круглыми сутками только о нем и жужжала, — прыснула Катя.

— В общем, бегу счастливая... — Настя неопределенно махнула рукой. — Ввечер уже, лето, небо звездное. И он бредет. Крылья повесил, сам грустный, это уже издалека видно было. Ну я и не удержалась. Подбежала к нему, обняла и в щеку чмокнула, он ошалел аж, бедняга. А я ему — прекрати грустить! Все же просто здорово! Знаешь, видела бы ты, как он просиял... Разве что сам не засветился, и крылья сразу поднялись. Рассмеялся и сказал, что какая же я умница, а потом за руки взял и по улице закружил, и я от счастья смеялась, и он, кажется, тоже. А потом я поняла, что домой иду, и голова кружится.

— В общем, облом с романтикой вышел, — вставила грызущая очередное печенье Катя.

— Да ну тебя, вечно ты все портишь, — надулась Настя. — Вот не буду дальше рассказывать!

— Нет уж, дорассказывай!

— Ну ладно, ладно... Дальше у нас что было? — поинтересовалась Катя.

— Институт! — не раздумывая, ответила Настя.

— Вот. Там еще аудитория дурацкая была, под самой крышей — летом жарень, а зимой холодрыга. Как-то пришла еще затемно, зимой же поздно светает, сижу, гляжу в окно... А там рядом здание, откуда полгорода видно, оно и институт на холме ведь стоят. И вот на этой крыше, на самом краю, он сидит. В свитере своем, он из-под куртки виднелся, и в крылья закутался, холодно ведь совсем. Я его так пожалела — ни шапки, ни шарфа... Потом светать стало, меня преподаватель окликнул, и я отвлеклась, а когда вернулась — его уже не было. А на следующий день опять сидел, я специально пораньше пришла, проверила. Ну, я и решила — негоже ему мерзнуть! Веришь — весь город оббегала, пока нужную пряжу нашла, того самого, синего-синего цвета,— она прервалась, хлебнув уже остывшего чаю.

— Погоди, так это поэтому ты как с ума сошла на почве вязания? — переспросила Катя.

— Ну да, и ведь связала! Шапку, шарф огромный, теплый, и перчатки. И пришла на крышу его встречать, — Настя покрутила в руках чашку. — Стояла, боялась, что он не придет, а холодно, темно, и я как дура с этим пакетом стою. А вдруг не придет? Вдруг сегодня именно решит, что не надо?

— Но пришел?

— Конечно, — кивнула она. — Откуда-то из-за спины появился, я аж подпрыгнула с перепугу, и он меня еле поймал. Стою, краснею, а он внимательно так на меня смотрит. Не помню, что я пролепетала, когда ему пакет протянула, кажется, «Это тебе». Глупо, да? Он пакет взял, достал шапку и поглядел на меня так... Будто я ему новую пару крыльев подарила! Тут же её напялил, у него еще челка светлая была, и смешно так вышло, будто он из-под нее выглядывает. И ко мне наклонился, кажется, поблагодарить хотел, а я к нему потянулась, и, в общем, так вышло...— она смущенно замялась.

— Что? Что вышло? — подбодрила её Катя.

— Катюх, я с ангелом поцеловалась...— порозовев, выдохнула та.

— Я всегда знала, что ты далеко пойдешь, — абсолютно серьезно ответила она, и тут же с любопытством уточнила. — И ка-ак?

— А никак, — развела руками Настя.

— Чего? — не поняла она.

— Понимаешь, я поцелуя-то толком не запомнила, — пояснила Настя. — Он меня в этот момент крыльями обнял, и вот это я не забуду никогда. Ощущение, как будто тебя обнимает мама, любимый, твой собственный ребенок... Весь мир тебя с любовью обнимает! Я чуть не рухнула, когда он крылья убрал. А он меня осторожно за плечи держит и грустно так смотрит. И сказал, что я должна забыть этот поцелуй. Знаешь, я ему абсолютно честно пообещала забыть — я его уже тогда-то толком не помнила!

— Ну ты, мать, дае-ешь... — протянула Катя. — С ангелами целуешься, а не помнишь ничего!

— Ох, да хватит тебе, — отмахнулась Настя.

— А дальше?

— Что дальше? Дальше я пошла в институт. А последний раз я его сегодня встретила. Пойди сюда, — она встала и поманила подругу к окну. Заинтригованная, Катя оставила чашку и поглядела туда, куда она указывала. Там, под снегом, у одинокого фонаря переминался с ноги на ногу мужчина в смешной синей шапке с помпоном. Сдув с глаз усыпанную снежинками челку, он поднял голову, будто почувствовал, что на него смотрят.

— Меня ждет, — смущенно и нежно улыбнулась Настя.

— Короче, дорогая, влюбилась ты, а все твои ангелы ерунда, — с облегчением рассмеялась Катя. — Чего ты его на морозе-то держишь? Позвала бы, чего я, не рада буду?

— Ой, да ладно... Слушай, мне пора, — неожиданно засобиралась Настя.

— Конечно пора, любимый ждет, а ты мне тут лапшу на уши вешаешь, — укорила её Катя. — Пошли, провожу.

Уже в прихожей, одеваясь, Настя тихонько попросила.

— Слушай, ты завтра не очень расстраивайся, хорошо?

— Ну ладно, — удивилась Катя, но решила не перечить потерявшей голову от любви подруге. Та обняла её на прощание, и девушка еле устояла на ногах. Неописуемое чувство, будто её обнял весь мир, закружило и с трудом отпустило. Еле помахав Насте на прощание, она на автомате закрыла дверь и, едва дойдя до кровати, закуталась в плед и заснула как убитая.

Разбудил Катю телефонный звонок. Спросонья натыкаясь на стены, она кое-как доплелась до стоявшего в прихожей телефона и хриплым со сна голосом спросила.

— Але?

— Ой горюшко то какое, — запричитала трубка голосом их куратора, — ой горе!

— Нина Васильевна, что такое? — просыпаясь и невольно холодея, спросила Катя.

— Настенька! Солнышко наше, душенька!

— Что с ней? — выдавила Катя, почти рухнув на калошницу. В голове мигом закрутились мысли о маньяках и насильниках.

— Умерла, — неожиданно тихо сказала Нина Васильевна и тут же снова запричитала. — Господи, она молоденькая такая была! За что ж её-то забрал? Ох горе, горе! Во сне умерла, её к ужину будить пришли, а она лежит...

— К ужину? — тупо переспросила Катя, глядя в угол у двери, где стояла швабра.

— Вчера вечером не стало, солнышка нашего, кровиночки...

Не слушая причитания, девушка встала и наклонилась, доставая белеющееся там перышко. Прижав его к щеке, она закрыла глаза, чувствуя, какое оно мягкое и теплое.

— Нина Васильевна... — мягко и ласково сказала она, чувствуя, как покатились по щекам слезы. — Вы... Не переживайте так. Настя теперь ангел.