Корабль (джен)

Уже который раз Кириллу снился сон.

Сегодня он был коком. Улыбаясь белозубой улыбкой, он ловко шинковал тяжелым ножом вяленое мясо, напевал что-то эдакое, понятное лишь ему одному на родном языке. Большие темные руки так и мелькали: вверх-вниз, вверх-вниз...

Пахло едой, просмоленным деревом, помоями и золой.

Легкая качка успокаивала, подсказывая, что все в порядке.

Сон был монотонный, но от того не менее притягательный — ведь сейчас в курчавой темноволосой голове кружились мысли, до которых кок обычно был не слишком охоч. Воспоминания о родине, о племени, о кораблях и портах...

Кирилл взахлеб упивался этим, смакуя каждую минуту сна.

И застонал, когда назойливый соседский будильник задребезжал, прорываясь сквозь ритмичный стук ножа.

Парень сел, схватившись за немилосердно гудящую голову.

В комнате было душно и серо — тусклый рассвет еще едва-едва вступал в свои права. Одеяло неопрятным комком сбилось в ногах кровати, подушка выглядела так, будто это именно её он рубил всю ночь ровными взмахами рук.

— Черт бы тебя побрал... — пробормотал Кирилл, когда дребезг за стеной смолк. Он так и не выявил график этих треклятых побудок. Казалось, его и вовсе не было.

Рухнув обратно на кровать, он уставился в потолок, уже зная, что сон обратно не придет. Разве что рваная, неровная дрема, оставляющая после себя еще большую усталость.

Поднявшись, он подошел к книжной полке, снял с нее громадную витую раковину. Обвел пальцем завитки, поднес к уху.

Нет, море там не звучало. А так хотелось еще хоть недолго послушать шелест волн, гуляющих по обшивке...

Смешно. Он на море-то был лишь один раз, в глубоком детстве. Запомнился лишь забитый отдыхающими пляж, обгоревшие на солнце руки и яркая-яркая синь бескрайнего неба там, вдали. Последнее настолько заворожило тогда мальчонку, что он чуть не утонул, пошлепав по воде в эту изумительную даль. Хорошо выловили сразу.

Больше родители его с собой на отдых не брали.

Да и не шибко-то надо было.

Собравшись и наскоро позавтракав, Кирилл побежал сквозь унылое весеннее утро на учебу.

Дни уже давно казались ему не такими уж и важными.

Нет, он не был сумасшедшим и отлично осознавал, где реальность, а где всего лишь сон. Порой он забывал об этом сне на целые недели — а потом он снова приходил, заставляя сердце биться чаще в неясной тоске. Не утоляли её ни фильмы, ни книги, ни визит на старенькую потрепанную яхту, навеки замершую у причала. Этот кораблик было разве что жаль.

А деньги, бережно откладываемые на заветный билет, копились как-то слишком уж медленно.

Той ночью сон вернулся снова, забросив его в тело одного из матросов.

Кирилл уже привык к тому, что никогда не знает, кем из команды будет на сей раз. Это была беспроигрышная лотерея — ему нравились все, от вечно сурово хмурящего брови капитана, от чьего редкого громогласного смеха падали на лету чайки, до последнего юнги, драящего палубу. Главное — он был на борту своего корабля.

Жизнь текла своим чередом.

День за днем, ночь за ночью проносились мимо. Он закончил институт, нашел работу. Пытался заводить отношения с девушками, но как-то дольше пары месяцев ничего не клеилось. Все шло как у всех.

А сон все возвращался.

Тянуло в груди, все сильнее и сильнее. С такими трудами скопленная сумма ушла на покрытие долга отца, попавшего в неприятности на своей старенькой машине. Болела мать.

Кирилл молча убрал мечту куда-то туда, в пыльный чулан, где лежат детские воспоминания и надежды. Зачем мечтать о таком мужику уже за тридцать? О чем, о моряках, пиратах и дальних плаваньях? О соленом ветре и палубе под ногами? В нашем-то мире?

Да полно, не смешите.

А сны все не уходили.

Он знал их всех, знал все привычки, жесты, знал прошлое и надежды на будущее. Знал корабль до последней дощечки, до последнего каната и нитки в парусах. Мог с закрытыми глазами нарисовать их лица, стремительный обвод корпуса и корабельного кота, драное мерзкое чудовище, прибившееся в каком-то порту не так давно. Мог писать книгу о мореплавателях, да что там книгу — скрупулезный, полный подробностей дневник.

Мог, но не делал этого.

В то утро все затянуло молочно белым туманом. Дома неясными утесами проступали из него, скалились тусклыми провалами окон, выпрыгивали навстречу там, где их сроду не было. Не видя дальше пары шагов, Кирилл сам не понял, как убрел по столь знакомым улицам к реке. Узкой, мутной, заточенной в каменные берега.

Налетевший порыв ветра чуть развеял туман, откинул в сторону его дрожащие языки, тянущиеся над водой. Ветер пах солью и водорослями.

Тихо поскрипывали доски трапа, когда корабль покачивался на воде.

Он был слишком большой для этой реки, нависал своей громадой, но другой берег терялся во мгле — и все казалось абсолютно правильным. Даже шелест морских волн, лизавших каменные стенки. Даже лежащие на асфальте выгоревшие на солнце доски.

Кирилл подошел, попробовал их ногой. Он не проверял их реальность, просто убедился, крепко ли сходни лежат на берегу, не соскользнут ли в воду — больно уж крут получился уклон.

И легко полез по ним наверх.

Выдраенная палуба обласкала его ноги даже сквозь сапоги. Полно, а были ли на нем сапоги? Или же тяжелые ботинки? Или же он крепко стоял на мозолистых, загрубевших от воды и соли ступнях?

Он подождал чуть-чуть. Просто... Что-то...

Нет, все в порядке.

Кирилл пошел на мостик, доставая из кармана сюртука подзорную трубу и не заметив выпавшей коробочки мобильного. Кирилл полез по вантам к хлопающему на ветру флагштоку — и почему в вороньем гнезде не было впередсмотрящего, когда берег так близко, а в округ неизвестные мели? Он пошел на камбуз, мурлыча себе под нос мелодию там-тамов. Он со вздохом взялся за тряпку, собирая с палубы мусор, начал припоминать содержимое трюмов, потер руки в предвкушении отплытия и обхватил ворот якорной цепи, он, он...

Корабль отплывал. Команда действовала на диво слаженно, бодрые голоса далеко разносились над водой.

Кто-то затянул песню, её подхватили другие, и их голоса сливались в единый хор, абсолютно заглушая зазвонивший сотовый телефон.

Корабль отчалил.

А телефон надрывался еще те мгновения, пока летел вниз, за борт, вместе с выплеснутой юнгой грязной водой.