Мой лорд (джен)

Принц Кель’тас всегда был холоден, сдержан и закован в броню этикета.

Пожалуй, эта броня слетала, только когда он облачался в броню иную, боевую — но даже в пылу сражения его команды были столь же четко выверены, а голос дрожал лишь от ярости схватки.

Принц Кель’тас был не идеален — но весьма близок к идеалу. Он не позволял себе лишнего даже с самыми приближенными к нему эльфами.

И его лорда уже давно терзал вопрос: каков же принц на самом деле?

Иллидан был бы рад получить ответ, но не знал, как его добиться. Вспоминая прошлое, он понимал: принц никогда не терял своей выдержки. Даже увидев появление Кил’джедена, он не допустил никаких неподобающих восклицаний. Просто почти спокойное: «Что это, Вайш?».

Нага и то была живее, несмотря на всю свою придворную выучку. А может, именно благодаря ей леди четко балансировала на грани друга-соратника-подчиненной, общаясь с Иллиданом так, что это не вызывало раздражения. Она и с Кель'тасом так общалась, и тот отчасти принял правила игры — но правила игры равных.

Иногда Иллидану хотелось, произнеся в очередной раз «Кель», услышать в ответ просто свое имя, а не привычно-заученное «мой господин» или «лорд Иллидан». Вайш Кель’тас хотя бы называл по имени. Его — никогда.

Это... нет, не обижало, но почему-то цепляло.

В общем, когда Вайш каким-то чудом добыла откуда-то несколько бутылок старого вина — в Вайш’ире, что ли, всплыли? — Иллидан знал, что с ними сделать. Пойло было коварное и, если оно не испортилось от времени — а оно не испортилось, он лично проверил, — то это был весьма заманчивый выход. И он, плюнув на все, подливал раз за разом вина в пустеющий бокал принца, обсуждавшего с ним уже даже не текущую ситуацию, а просто говорившего о Запределье, дренеях и Черном Храме, о том, что, возможно, предстоит сделать...

Кубок пустел и наполнялся снова, точно так же, как кубок полудемона. Но Кель’тас был по-прежнему собран и деловит. Разве что отвечал чуть медленней и чуть более короткими фразами. В конце концов сдавшийся Иллидан отпустил его, когда из второй бутылки не упало больше ни капли. Переводить третью, последнюю, таким бездарным образом он не собирался.

Что его дернуло выйти прогуляться из своих покоев — Иллидан сам не знал. От выпитого слегка вело, но голова была вполне ясная. Все-таки опыт подобных попоек, пусть и десятитысячелетней давности, сказывался. Да и габариты у него были побольше, чем у рослого, но худощавого принца.

Рослостью и худощавостью, наверное, объяснялось то, в насколько угловатый комок свернулся Кель'тас у стенки за ближайшим поворотом. Иллидан замер рядом, растерянно глядя на сомлевшего принца. В Черном Храме царила глубокая ночь, и даже стража еще не скоро должна была совершать обход. Наверное, к лучшему, что именно он нашел принца, а не его подданные. Это... не столь вредило авторитету.

Наклонившись, он поднял внезапно увесистого эльфа, покачнулся, но устоял, упершись сгибами крыльев в стену. И, развернувшись, двинулся обратно в свои покои. Пусть лучше Кель’тас там проспится. Все равно на громадном ложе, на котором полудемон мог вытянуться во весь рост, расправив крылья, таких эльфов могло уместиться штук пять. А он найдет, где подремать.

Планы Иллидана слегка нарушились, когда Кель'тас заговорил. Иллидан не сразу понял, что обращаются не к нему, а к кому-то, кого видел один лишь принц: так четко и спокойно тот выговаривал слова, будто и не спал вовсе. Уложив Кель’таса на край ложа, он присел рядом, внимательно слушая.

Обращались не к нему. Проскользнуло слово «отец», и Иллидан понял, что именно перед бывшим королем высших эльфов оправдывается принц за какие-то не очень высокие успехи в учебе. Кажется, Кель'тас пытался объяснить, что он маг, а не воин, но отец не обратил на это внимания.

Речь принца становилась все более бессвязной, и наконец он затих. Иллидан замер, размышляя, стоит ли идти куда-то или все-таки поспать немного здесь. Кажется, он задремал прямо так, сидя, потому что разбудил его приглушенный стон.

Кель’тас метался в объятьях вернувшегося кошмара. Снова твердил что-то про магию, про Даларан, про совет Кирин-Тора... Ставшее сейчас странно живым лицо эльфа было искажено: незримый разговор мучил его, заставлял кривить рот, болезненно прижимать уши. Потом внезапно это выражение будто стерли. Холодная безразличная маска вежливости пришла на смену, и особо отчетливо прозвучали последние слова:

— Да... мой король.

Покачав головой, Иллидан пошарил сзади, нащупал одну их устилавших ложе шкур, прикрыл ею опять сжавшегося в комок Кель'таса и улегся спать сам.

Утро в долине Призрачной Луны не сильно отличалось от ночи. Но то, что заменяло здесь небо, все же немного светлело, и оно только-только начало это делать, когда Иллидан осторожно потряс за плечо закутавшегося в шкуру Кель’таса.

Тот открыл глаза разом, будто и не спал вовсе. Моргнул раз, другой, сел, медленно и неуверенно.

— Мой лорд?

В этом вопросе было все: и просьба уточнить, как он здесь оказался; и непонимание, что случилось вчерашним вечером; и осторожная попытка выяснить, не злится ли Иллидан. Все — всего лишь в двух словах.

Полудемон качнул рогатой головой, отметая сразу все вопросы.

— Прости, я забыл, что ваш народ привык к более слабым винам.

— Все в порядке, мой лорд. Я могу идти? — Кель’тас сглотнул, осторожно отодвинул в сторону шкуру, примеряясь, как бы подняться на ноги. Удивленно взглянул на протянутую ему ладонь — и все же взялся за нее.

Иллидан терпеливо ждал, пока вставший свыкнется с более-менее прямым положением в пространстве. Предложил бы воды — да только кувшин на столе был пуст. Сам, задумавшись, выпил в пару глотков.

— Иди, — разрешил он, когда Кель’тас немного пришел в себя. — И, Кель...

Неторопливо двинувшийся к дверям принц обернулся.

— Мне не нужно ничего доказывать.

Кель’тас молчал. Потом коротко поклонился — и вышел вон, так и не добавив на прощание привычного «Мой лорд».