Падая в бездну (гет)

У Драко Люциуса Малфоя не было проблем. По крайней мере, никто из окружающих и не помышлял об этом — Драко не мог им больше этого позволить.

После войны, пока шли судебные разбирательства, Малфоев не прополоскал только самый ленивый редактор. Даже самые завалящие бульварные газетёнки неделями публиковали их биографии, историю их жизни, предательства и возвращения на путь истинный, что уж говорить о «Пророке». Поэтому он раз и навсегда решил: хватит развлечений на потеху публике. Делом чести для него стало не дать больше повода газетам касаться семьи Малфоев. Насмешка судьбы: всего несколько лет назад его бесило постоянное упоминание имени Поттера-Чёртова-Избранного в прессе, однако, своё имя видеть там оказалось гораздо неприятнее.

Суды затянулись на добрых пару лет. Нанятый адвокат постарался обобрать их до нитки, но потраченных денег определенно стоил: в результате его продуманных интриг основным обвиняемым на процессе «Министерство Магии против Малфоев» оказался только Люциус.

К Нарциссе и Драко претензий не было (Драко с досадой догадывался, что без Поттера тут не обошлось, но уточнять это не собирался). Воспоминания о суде над отцом были… неприятными. Люциус со странным смирением принял вердикт, десять лет в Азкабане. Спокойное, почти умиротворенное лицо отца после оглашения приговора было, наверное, самым гадким впечатлением из всего процесса. Драко постарался засунуть эти ощущения куда подальше и старался к ним не возвращаться. Во избежание.

Благо, времени на воспоминания не осталось — все силы Драко уходили на то, чтобы заниматься делами семьи, которые легли на его плечи тяжким грузом после заключения Малфоя-старшего в Азкабан.

Он попытался отсудить у Министерства поместье, но добился лишь должности официального Хранителя Мэнора. И то спасибо предкам, наложившим в своё время на имение кучу заклятий и теперь особняком кто-то иной, кроме Малфоя, владеть попросту не мог. Фактически в Мэноре распоряжалось Министерство Магии. Практически они шагу там без Драко ступить не могли. Антиаппарационные чары, оповещающие заклятья и прочая дребедень, на которую родовой магии было плевать, ему не помеха. Но разрешение жить в Мэноре Малфои могли получить только после тщательной проверки авроратом всех артефактов, находящихся в имении, то есть приблизительно никогда. Даже чтобы просто забрать личные вещи из Мэнора, требовалось согласование представителя Министерства, а лучше личное, Мерлин его за ногу, присутствие.

Драко каждый раз скручивало от злости при мысли об этом. Правда, Министерство без Драко там тоже хозяйничать не могло, это немного утешало. Совсем чуть-чуть, потому что каждую неделю Драко обязан был присутствовать в Мэноре и смотреть, как бесцеремонные чужие руки ворошат, трогают, переворачивают то, что Драко привык воспринимать как часть себя самого. Что ж, проверяйте сколько влезет, одна библиотека чего стоит, жизни изучить не хватит. Может, заодно и убьетесь, пока изучаете, а он посмотрит.

Небольшой особняк в Лондоне, последнее довоенное приобретение Люциуса, стал их новым прибежищем. Не домом. Домом «Эта Дыра», как называл ее Драко, не была и никогда не станет. Обычное безликое строение, в котором так отвратительно-непривычно-чужеродно смотрелась привезенная из Мэнора мебель. На первом этаже её даже расставлять толком не стали, худо-бедно оформив спальни.

Домовый эльф Берти, отправленный из Мэнора в «Дыру» на подмогу, не менее одного раза в неделю, очень настойчиво, на всякий случай не переставая стучать головой об пол, просил разрешения привести жилье в божеский вид:

— Хозяин, этот дом недостоин Малфоев, пожалуйста, ну пожалуйста, позвольте Берти навести порядок!

— Хватит закатывать сцены, Берти, займись ужином, — вот и все, что он слышал в ответ. Берти утирал слезящиеся глаза, прижимал уши и плелся на кухню.

Ни у Драко, ни у Нарциссы желания превращать нынешнее жилище в подобие Мэнора не возникало. Сама мысль о том, что Мэнор можно попытаться заменить какой-то жалкой подделкой, была оскорбительна. Да и сил на это просто не было. Вечерами, в душе, подставляя затылок под горячие струи, прислонясь лбом к прохладному кафелю, Драко почти физически ощущал как плечи сводит от тяжести, будто он и Мэнор, и эту хренову Дыру, и сотрудников министерства, и Люциуса, и Нарциссу с домовиками в придачу носил на себе.

Драко с радостью бы слинял вместе с матерью из Англии, во Францию к тетке, а лучше — на необитаемый остров, где не будет ни единой мерзко ухмыляющейся вслед рожи или шепотков за спиной. Но уехать — значит сдаться. Значит официально ввести кого-то из аврората в семью (Драко передергивало, когда он думал об этом) и оставить Мэнор на растерзание. А значит, об отъезде не могло быть и речи. Ничего, он заставит себя уважать по-прежнему.

К счастью, аврорату не удалось наложить лапу на малфоевский сейф в «Гринготтсе». Примерно треть имущества была изъята как «Напитанное Темной Магией» — наверняка всё это «напитанное» быстро разошлось по личным хранилищам чиновников, плевать. Оставшегося вполне достаточно, чтобы вести почти привычный образ жизни. Почти.

Глухую ярость, кипящую внутри, Драко еще на последних курсах в Хогвартсе научился заливать огневиски. Сейчас алкоголь был жизненно необходимым лекарством. Забини и Нотт никогда не отказывались составить ему компанию. Этих двух клоунов, кроме женщин и выпивки, в жизни мало что интересовало.

Жизнь не обошлась с ними так жестоко, как с Драко. Нотту-старшему очень крупно повезло: после нападения Пожирателей смерти на Отдел Тайн в Министерстве, он был заключен в тюрьму, и в дальнейшем вся деятельность Пожирателей проходила без его участия. За Отдел тайн он своё почти отсидел и Тео вскоре ожидал выхода отца из Азкабана. Деньги Нотт-младший начал зарабатывать, провернув какую-то немыслимую аферу с покупкой магловского ночного клуба. К удивлению приятелей, у Теодора оказалось неплохое чутье, и его клуб процветал. Мать же Забини и вовсе никогда не была связана со сторонниками Волдеморта, она по-прежнему распоряжалась всеми семейными делами, что Блейза более чем устраивало.

Драко привык проводить вечера в клубе Нотта. В шумной и пьяной толпе не было ни единого человека, знающего Драко Малфоя — и туго сжатая внутри пружина ненадолго расслаблялась. Темный зал, духота, клубы дыма странно успокаивали. Каждый раз новая девушка устраивалась у него на коленях, ее жадные руки шарили под его рубашкой, грязный шепоток на ухо, влажные поцелуи, его нетерпеливые руки грубо лезли ей под юбку — и можно было на несколько часов забыть про оставленный дом, про сидящего в Азкабане отца, про постоянную боль в глазах матери. А потом рухнуть спать замертво, без сновидений.

Драко прикурил новую сигарету и выпустил облачко дыма. Пойти в клуб с приятелями сегодня никак не получалось, несмотря на оставленный Ноттом для их компании столик. Полчаса назад Драко уже было приказал Берти принести рубашку из шкафа, как вдруг в окно запрыгнула серебристая лиса.

— Сообщение для мистера Малфоя, — голосом Финнигана сообщил Патронус и Драко со злостью сломал сигарету. — Вам необходимо прибыть в Мэнор для сопровождения сотрудника Министерства Магии в фамильную библиотеку.

Лиса махнула хвостом и исчезла. Перспектива приятно проведенного вечера улетела ей под хвост. Драко скрипнул зубами — какая неведомая херня опять понадобилось проклятому Финнигану в его библиотеке на ночь глядя?!

Только позавчера Малфою пришлось битых полдня проторчать в Мэноре, наблюдая, как авроры методично разбирают очередной шкафчик в гостиной. Он, конечно, изрядно повеселился — на этот шкаф чары были наложены еще прапрабабкой Рослин, открывался он исключительно по приказу члена семьи. Ничего ценного там не было — Драко успел позаботиться, так что шалость удалась. Министерский недоумок попытался слету взломать его Алохоморой (Драко предусмотрительно отошел подальше), шкафчик радостно распахнул вычурные створки черного дерева — словно рот в широкой ухмылке — и всосал в себя вопящего чиновника. Боже, этим тупицам понадобилось целых двадцать минут додумываться до простого вопроса: «Не будете ли вы так любезны, открыть шкаф и освободить нашего коллегу, мистер Малфой?».

Задвинув подальше сладкие мысли об авроре, задыхающемся от страха в удушливой темноте, сдирающем ногти в кровь в тщетных попытках выбраться, он вздохнул и быстро извлек идиота из западни.

Разумеется, поначалу они такими вежливыми не были — Драко хорошо помнил их озлобленные лица и грубые голоса, издевающиеся, ввинчивающиеся в воспаленный мозг, старающиеся унизить, подчинить его, поставить на место, как будто это им было решать, где теперь его чертово место — он и сам больше этого не знал. Но Мэнор сумел им доходчиво объяснить, что с Малфоями, по крайней мере, на территории поместья, лучше обращаться уважительно. Если, конечно, хочешь сохранить свою шкуру в целости. Пара тяжеленных книг на голову Финнигану, облачко ядовитой сажи из камина в лицо Мюррею, прижатые дверями пальцы Поттера (их Драко вспоминал с особенной нежностью), чей-то прищемленный длинный нос — всё это были мелочи. Сдвигающиеся стены библиотеки, внезапно захлопывающиеся двери, которые не торопятся выпускать свою жертву, заглушают ее крики — это значительно неприятнее.

Неудивительно, что Финниган вызывает его на ночь глядя, подумал Драко, щелчком отправляя остатки сигареты в пепельницу. В одиночку этот трус ни за что не решится сунуться в поместье. А взять всё и сразу он, разумеется, не мог — тупой мозг тупого Финнигана не способен запомнить список более чем из одного пункта. Настроение несколько повышал тот факт, что придурку придется добираться до Мэнора куда менее удобным способом, чем ему самому — на Финнигана антиаппарационные министерские заклятья очень даже действовали и приземляться он мог не менее, чем в получасе ходьбы от поместья.

Драко вздохнул, взял пиджак, расправил рукава рубашки, хоть нужды скрывать метку больше не было: она исчезла вместе с лордом — и аппарировал прямо к входу на центральную аллею.

* * *

Гермиона Грейнджер привыкла считать Нору своим вторым домом. Спустя столько лет Нора внешне выглядела почти также, как в тот день, когда Гермиона впервые приехала сюда: неуклюжее строение с неизменной свалкой резиновых сапог и котлов возле крыльца, такое уютное внутри, несмотря на неказистый внешний вид. Но теперь эти стены словно потеряли тепло и свет, и Гермиона могла даже назвать точную дату, когда это произошло: 2 мая 1998 года. День, когда погиб Фред. Гермиона помнила стены Большого зала Хогвартса и странно отражающиеся от них рыдания Джорджа и Перси, помнила как Артур вытирал бегущие слезы… Не плакала только Молли. Она гладила Фреда по голове, успокаивала бьющегося в истерике Рона, а сама не проронила ни единой слезинки. Это было страшно.

Молли до сих пор не смирилась. Внешне всё было как раньше — она суетилась, хлопотала по хозяйству, провожая Артура на работу, и радостью встречала приезжающих в гости с супругами детей.

Но обязательно, каждый день подолгу вытирала пыль в комнате Фреда. Когда-то это место принадлежало близнецам, там же они после отъезда из Норы устроили временный склад товаров… Теперь это была просто — комната Фреда. Джордж с семьей жил в Лондоне неподалеку от главного магазина сети «Всевозможных волшебных вредилок Уизли» и в бывшем логове близнецов были вещи Фреда. В ней все еще пахло порохом от многочисленных экспериментов Фреда и Джорджа. Фотографии. Палочка. После похорон Молли разложила его вещи так, словно вот-вот ожидала возвращения домой непутевого сына — и в эту комнату на втором этаже больше никто кроме нее не входил. Она не запрещала, нет. Только как-то, во время приезда Перси, Джорджа и Билла с семьями, Артур заикнулся было разместить гостей поудобнее, отдав на время детям «Ну… то помещение… ты понимаешь…», но окаменевшее лицо жены заставило его замолчать и никогда больше не возвращаться к этой теме.

Гермиона обхватила руками чашку с кофе, грея об неё ладони. Надо бы выйти на кухню, поздороваться с миссис Уизли (Молли, душечка, ты можешь называть меня просто Молли!) и выпить кофе как полагается, за столом, а не на узкой кровати, таская из вазочки, прихваченной с кухни, домашнее печенье. Но сама мысль о том, как это обычно бывает, отбивала всякое желание выходить.

Неодобрительные взгляды миссис Уизли (золотко, ты пьешь слишком много кофе!) тяготили. Тяготили утренние разговоры — обязательный обмен фразами, что Рон восстанавливается не слишком быстро после этого дурацкого падения со стремянки, что надо бы отнести ему завтрак и проследить, а то он опять выплеснет очередную порцию лечебного зелья за окно. Тяготило внезапное молчание Молли, когда она, увлекшись, вдруг произносила «А вот Фред…» и резко обрывала себя на полуслове. Отворачивалась к плите, старательно утыкаясь в приготовление завтрака для семьи — и замолкала. Звенящая тишина, неизбежно наполняющая кухню после упоминания имени Фреда, была невыносима. Мерлин, лучше что угодно — обсуждать травму Рона, первый зубик Мари-Виктуар, слишком французский характер Флер, черт, да даже их с Роном предстоящую свадьбу — только не эта тишина.

Гермиона откинулась к спинке кровати и тоскливо оглядела небольшую светлую спальню, где жила уже третью неделю. Раньше эта маленькая яркая комнатка принадлежала Джинни. Гермиона часто ночевала тут вместе с подругой, когда гостила в Норе. Стены, увешанные плакатами «Холихедских гарпий», слышали немало их разговоров. Если бы той Гермионе, сдавленно хихикающей в подушку, сказали, что когда-нибудь она будет воспринимать это место как клетку, она бы не поверила. А зря.

Как только Гермиона узнала, что Рон, упав со стремянки во время работы, умудрился сломать себе пару ребер и ногу, она примчалась к нему в больницу святого Мунго. В мире волшебников Костерост лечил самые сложные переломы всего лишь за день, максимум за два. Но Рону не повезло, увы — у него внезапно открылась аллергия на лекарство, да такая, что даже речи о паре дней уже не шло. Главный целитель отделения трав, искренне вдохновленный таким сложным случаем, умудрился приготовить костерост без китайской жующей капусты — с этим вариантом зелья Рону нужно было около месяца лежать для полного выздоровления.

Всего.

Гермиона грустно хмыкнула.

Мистер и миссис Уизли не сомневались в том, что Гермиона этот месяц желает неотлучно находиться рядом с женихом и радостно предоставили ей бывшую спальню Джинни.

— И Ронни будет быстрее рядом с тобой выздоравливать, и тебе спокойнее будет! Всегда будешь знать как он, да и мне помощь не помешает, — «успокоила» миссис Уизли Гермиону при разговоре в больнице. — А отпуск тебе давно положен, ты ведь уже год не отдыхала!

Отпуск по уходу за женихом, Мерлин его дери! Гермиона не хотела ни в какой отпуск, дел у нее на работе было более чем достаточно и совершенно точно она не хотела месяц сидеть в Норе. На самом деле всё это смахивало на очередной грандиозный план по соединению любящих сердец: Молли по-настоящему расстраивалась из-за того, что Рон и Гермиона никак не определятся с датой свадьбы — грандиозное событие уже года два откладывалось под всевозможными благовидными предлогами. Положа руку на сердце, Гермионы могла сказать, что в ее планы брак не входил, да и в планы Рона, по всей видимости, тоже. Даже жить вместе они как-то не горели желанием — пробовали, конечно, и не раз. Но Гермиону раздражали привычки и чудовищный график Рона, а Рональда, в свою очередь, бесили постоянные попытки Гермионы оцивилизовать его и в целях сохранения отношений они пришли к негласному выводу — лучше пока (опять!) пожить по отдельности, Рон у родителей, а Гермиона — у себя. Молли очень расстраивалась каждый раз, когда они разъезжались, лелея надежду, что вот этот-то раз был окончательный и теперь дети никуда друг от друга не денутся.

Но сказать открыто миссис Уизли, что Гермиона лучше бы осталась у себя дома, навещая страдающего возлюбленного по вечерам… Черт. Гермиона представила себе выражение лица Молли — и не решилась возразить. Ни против неожиданного и ненужного отпуска, ни против временного переезда в Нору. Даже если бы она тогда знала, во что этот «отпуск» выльется — всё равно бы не решилась. Слишком уж хорошо она понимала, что двигало Молли, когда она уговаривала Гермиону пожить у них. Эти ее умоляющие глаза. Опустевший дом. Щемящее одиночество. Вечера наедине с Артуром — боже, им же нужно о чем-то разговаривать каждый проклятый вечер! А в мыслях только одно: Фред, Фред. И Гермиона согласилась.

Нет, она подозревала, что болеющий Рон — не сахар. Слишком хорошо она помнила, каким капризным и жестоким чудовищем он был во время трудного восстановления после расщепления, пока они прятались втроем от Пожирателей Смерти. Но тогда они все были на грани — страх за себя и близких, сосущее чувство голода, присутствие крестража рядом… А тут Рон будет в кругу семьи, в родном доме — успокаивала себя Гермиона, старательно отгоняя дурные предчувствия.

В кругу семьи Рон развернулся на полную катушку. Болеть, ни в чем себе не отказывая, оказалось ужасно увлекательно.

Когда приходило время приема «Почти Костероста», это было слышно во всей округе. Рон громогласно отказывался пить «это дерьмо», жалуясь, что всё равно оно ни черта не помогает. Миссис Уизли с готовностью уговаривала Рона выпить бокал — «до конца, милый, ну пожалуйста!» — и недовольно косилась на Гермиону, которая делала вид, что ее это все уж точно не касается, предпочитая просто уткнуться в очередную книгу.

Рон утверждал, что от зелья его ужасно, ужасно тошнит, а избавить его от этого мучительного ощущения можно только едой — и между спальней Рона и кухней постоянно курсировали подносы с разнообразными вкусностями. Молли была на седьмом небе. Сыну нужна ее помощь! Ее стряпня! Как одержимая, она готовила самые любимые блюда младшего сына. Гермионе же была отведена роль официантки, относящей ему все это в комнату.

— Поедите там вдвоем, — радостно щебетала Молли, помешивая любимый супчик сына, — Ронни не любит кушать в одиночестве. Только, дорогая, не забудь заклятием постель от крошек очистить, хорошо?

Гермиона вежливо улыбалась, кивала, прекрасно зная, что миссис Уизли обязательно лично придет проверить качество уборки.

А Рон ел. Мерлин, он все время ел! Увлеченно похрюкивая, хватая еду с тарелок прямо руками, жадно облизывая пальцы, не обращая ни малейшего внимания на кусочки еды, то падающие обратно на поднос, то застревающие в редкой щетине, отросшей на небритом подбородке.

— Рон, ты, может, побреешься? — как-то не выдержала Гермиона.

— Да ты что, — Рон вдохновенно взмахнул рукой с зажатым куриным крылышком, — в кои-то веки никуда не надо ходить, я хоть от бритья отдохну!

Как будто бы он раньше так утруждал себя бритьем, ага. Гермиона еще пару раз пыталась намекнуть Рону на то, что привести себя в порядок всё-таки не мешает, но после стандартных обиженных отговорок: «А что, таким я тебе не нравлюсь, что ли?», оставила это безнадежное дело. Во время еды Гермиона стала старательно загораживаться книгой, но и этот вариант не работал.

— Ты опять с книжкой?! — обиженно тянул Рон, — давай поговорим лучше.

Разговаривать с Роном было еще тяжелее, чем с Молли. Гермиона каждый раз чувствовала себя как на экзамене, судорожно подыскивая подходящую для этого тему. После долгих и безуспешных попыток таковых осталось всего две — их общее школьное прошлое и работа Рона. Рассказывать про свою работу в министерстве Гермиона уже перестала — Рон честно пытался слушать и вникать, надо отдать ему должное, но… Он не понимал. Совсем не понимал. Стоило Гермионе хотя бы заикнуться, как сложно добиться нужных подписей руководства, официально разрешающих заниматься переводом старых рукописей по темным заклинаниям, как Рон, состряпал кислую мину и недовольно проворчал:

— Тебя хлебом не корми — дай только лишние сложности найти себе на голову! Можно же просто заняться переводом самой, вот и всё, зачем тебе это разрешение сдалось вообще?

— Рон! — хваталась за голову Гермиона, — если у меня не будет разрешения, я не смогу использовать это в своей работе. Как я могу ссылаться на казус при использовании заклинания Круциатус в отчете, если я не могу предоставить официальных данных?

— Но ты же прекрасно обходилась без разрешений, когда мы Оборотное зелье варили, вот вспомни, как тогда…

Рон начинал увлеченно вспоминать, а на лице у Гермионы появлялось облегчение, такое явственное, что невозможно было поверить, что Рон его не замечает. Говорить о своей работе с Роном — будто говорить с инопланетянином. На пальцах объяснять необходимость получения того или иного разрешения, рассказывать про негласное соперничество отделов, видя как стекленеет взгляд Рона… Ох, нет. Лучше в очередной раз обсудить их поход в тайную комнату за клыком василиска.

— Конечно, он опять ест, что еще ему делать, — раздался ехидный голос Джинни от дверей.

— Ты так говоришь, словно я кроме еды ничего не делаю, — возмутился Рон с набитым ртом.

— А ты делаешь?! — изумленно всплеснула руками Джинни.

— Вот это действительно новость, — отозвался Гарри за её спиной.

Джинни, хихикая, обняла брата, вошедший следом за ней Гарри чмокнул Гермиону в щеку и уселся рядом с Роном. Привычным движением Джинни скользнула на колени Гарри, а он так же привычно обнял её, привлекая к себе.

Глядя на них, Гермиона, как всегда, ощутила зависть. Вот Гарри бессознательно ищет руку Джинни, переплетает ее пальцы со своими, притягивает к себе, а Джинни прижимается к Гарри и закрывает глаза — да это же почти невыносимо.

Почувствовав этот укольчик в первый раз, на свадебном ужине Гарри и Джинни, Гермиона не на шутку перепугалась — что с ней, к черту, не так? Разве она влюблена в Гарри? Вглядываясь в танцующих молодоженов, она перебирала воспоминания, пытаясь нащупать, что же так больно ее укололо. Но дело было не в воспоминаниях — дело было в их отсутствии. Никогда у нее не возникало безотчетного желания прижиматься к другому человеку, вдыхать его запах, вглядываться в лицо как в первый раз… Гермиона отогнала эти мысли усилием воли, взяла Рона за руку и потянула его на танцпол. Они танцевали неподалеку от молодоженов, и Гермиона отчаянно вслушивалась в себя, пытаясь отыскать то искрящееся счастье от прикосновений любимого, которым светились новоиспеченные супруги Поттер. Но всё было как-то… не так. Неловкость Рона во время танца не умиляла, а раздражала, Гермиона всё время сердито поправляла руку Рона, норовившую съехать с талии вниз, они бы, наверное, тогда даже поругались, но пришло время провожать молодоженов, уезжающих в свадебное путешествие.

Ничего не изменилось за эти годы — при виде любимых друзей Гермиона ощущала все то же сосущее чувство одиночества где-то под ложечкой, смешанное с виной. Она не могла любить Рона, как Джинни любит Гарри — это ясно. С невесёлой усмешкой она вспоминала иногда слова профессора Трелони: «Вы такая юная, но сердце ваше не способно на любовь. Душа сухая, как страницы учебников, к которым вы привязаны навсегда». В кои-то веки старая обманщица была права — Гермиона просто не могла любить. Вернее, не так. Любить-то она могла, но с некоторыми условиями. Даже в постели с будущим мужем Гермиона не могла перестать думать, не могла перестать анализировать, указывая Рону, что и как именно следует делать. Например, слюны могло быть поменьше, совсем не обязательно так глубоко залезать ей в рот языком, а грудь у нее, в конце концов, не радиоприемник — не стоит так крутить соски, словно ставишь себе задачу поймать Магорадио. Рон, в целом, был неплохим любовником — при условии правильно поставленной задачи и своевременной корректировки действий секс был довольно-таки приятным занятием.

Что ж, сейчас Гермиона искренне рада была видеть Гарри и Джинни: по крайней мере, миссис Уизли будет на кого переключиться с советами и заботой.

— Девочки, мне нужна помощь на кухне, — позвала Молли. Джинни и Гермиона оставили Гарри и Рона разговаривать дальше и спустились вниз. Миссис Уизли тут же поставила их возле стола с раскатанным тестом и торжественно вручила по ножу:

— Домашнюю лапшу волшебством хорошо не нарежешь, запомните!

Гермиона переглянулась с Джинни и принялась за работу, размышляя, по какому поводу миссис Уизли вызвала их к себе, вряд ли только из-за лапши… Наверняка грядет очередной урок Женской Мудрости.

— Мужчине всегда приятно видеть, как ты о нем заботишься! — начала миссис Уизли, взмахом волшебной палочки отправляя поднос с очередной порцией шоколадного печенья в духовку. — Подать вкусную еду, приготовить одежду на завтра… Джинни, не надо закатывать глаза, я всё вижу! Почему у тебя Гарри так похудел?!

— Потому что я его посадила на диету, — отрезала Джинни, раскладывая свежеприготовленную порцию нарезанной лапши на противень для просушки. — В последний год у него времени на квиддич не остается — вот и результат налицо… То есть на пузе. Я два месяца билась, чтобы он это всё согнал.

— Джиневра! — всплеснула руками миссис Уизли. — Чему я тебя только учила! По мужу о жене судят! Гарри завтра в Министерство, а вы без багажа! Думаешь, никто в министерстве не заметит, если Гарри явится в таком виде на работу?

— А что не так с его видом, — меланхолично удивилась Джинни, — нормальная футболка. Не в рубашках же ему ходить, он их ненавидит, всегда футболки носит.

— Что?!

— Футболки, — спокойно повторила Джинни, — Гарри не любит рубашки, носит пиджак на футболку. А футболки — они и есть футболки, можно даже не гладить. А если захочет — может и домой заскочить, переодеться, не треснет, тоже мне проблема — палочкой махнуть.

Миссис Уизли на какие-то пару мгновений потеряла дар речи, но потом снова кинулась в бой.

— Мало ли что он там не любит?! А жена ему на что — ты должна мужу объяснить, как правильно! Не мальчик уже, в футболках на работу бегать! Глава отдела, — Молли воздела палец, обсыпанный мукой, — ОБЯЗАН приходить на работу в чистой рубашке и приличной мантии, гладко выбритым…

— Ага, как Ронни, — мгновенно нашлась Джинни.

— Я про Ронни всё знаю и Гермиону тут не оправдываю, — развернулась к Гермионе миссис Уизли. — Почему ты его не заставишь побриться, смотреть противно на этот ужас!

О, Мерлин, да сколько можно! Но смогла только выдавить из себя:

— Да я ему говорила…

— Плохо говорила! Могла бы как-то повлиять на него! — не растерялась Молли.

Гермиона предпочла промолчать. Молли снова повернулась к дочери:

— Так вот, должность сотрудника Министерства обязывает быть всегда подтянутым!

Джинни потянулась и взяла одну из фотографий в рамочке, стоящих на подоконнике: Артур Уизли в день назначения начальником отдела — в съехавшей набок мантии, взъерошенный, в общем, обычный и счастливый Артур.

— Я беру пример с лучшего мужчины на свете — с папочки! — прочувствованно сказала она, демонстрируя матери фотографию.

К счастью, на кухню вошёл Гарри:

— Моллиии, как вкусно пахнет!

Миссис Уизли бросила взгляд на часы, висящие на стене: их единственная стрелка указывала «Время ужина». Боже, мальчики совсем проголодались! Встрепенувшись, она велела девушкам убирать остатки муки и теста и быстрее накрывать на стол. Гермиона уныло переглянулась с Джинни и начала помогать готовиться к вечерней трапезе.