Плюсы (джен)

Он ленивый, легкомысленный и неуклюжий. А еще — очень-очень мягкий: хлопнешь по плечу, и лапа утонет в густой черно-белой шерсти. И сам тоже утонешь, если извернешься как-то не так.

Толстый, счастливый панда.

Такой беззаботный и такой привычный.

В те редкие дни, когда снаружи не льет и не палит, они уходят в горы — далеко-далеко, туда, куда обычно не забредают местные, туда, куда не поднимается вездесущий Шифу, — и тренируются до тех пор, пока измученные не падают в траву. Благо, ее много; она душистым одеялом укрывает заранее расчищенную поляну. Трава мягкая и приятная на ощупь, хоть и немного прелая. Пыльца, не успев осыпаться, забивается в нос; Тигрица морщится, отчего-то теряя всю свою грозность, и чихает — оглушительно, совсем не по-кошачьи...

Ему нравится. Панде.

Развалившись во весь рост, По сладко, с хрустом потягивается и болтает обо всем на свете: о лапше и пирогах, о Пятерке и отце, о Мастерах и деревенских со всеми их новостями и сплетнями. В такие моменты Тигрице кажется, что язык его вообще никаким образом не связан с головой. Ей хочется перебить, пихнуть в бок, щелкнуть по носу, — хватит, замолчи! — но вместо этого она лишь пристраивается рядом, закрывает глаза и готовится слушать. Слушать вполуха, но не перебивая, слушать долго, вдыхая мускусный запах мокрой шерсти — от них обоих несет ведь так, что дай боже — и, быть может, учиться. Например, тому, как из одного-единственного панды получается видимость толпы точно таких же.

Слушать и просто валяться в траве, отдыхая.

А ни на что другое, собственно, сил у нее не остается — впервые за многие годы. Лежи, молчи, не шевелись, и тогда, быть может, получится своим ходом дойти до комнаты, не прибегая к услугам мохнатого, дружелюбно-товарищеского плеча. Тогда, быть может, получится донести себя до койки, а не свалиться на тысячной ступени лестницы, ведущей к дворцу. И пусть тело звенит от усталости — как струны, что трещат, тянутся и рвутся, как гонг, что будит по утрам — соберись. Воинам кунг-фу не ведома слабость.

И боль. И усталость. А зависть — только белая, дружеская.

Потому Тигрица и не завидует. Лежа на спине, чувствуя, как сыреет шерсть вдоль позвоночника, слушая, как спокойно и ровно дышит панда, чьи когти бессознательно царапают траву — нисколько не завидует. Знает: заслужил. Знает: панде, такому большому, плюшевому — ничуть не легче. И кости ломит, и мышцы тянет, и красно-зеленые круги в глазах разбегаются. Только По, дуралей, этому рад-радёшенек. Терпит, крепится, залечивает синяки и — радуется, да. Искренне, как и положено Герою.

Воину Дракона.

Он — как… ну, не первого сорта выпечка. С одной стороны — воздушная и сладкая до приторности; с другой — сгоревшая до черной корки, сухая и горькая. Равновесие между ними сохранить нелегко. Шифу когда-то пробовал — не смог, сорвался. Высох. И ученица нелюбимая тоже сорвалась — да так давно, что и вспомнить уж нельзя. А панда — нет. И сам не сорвался, и остальных вытягивать начал. Небыстро, болезненно, глупо, но — начал...

Ощущая, как идущий от земли холод въедается в кости, Тигрица ловит себя на желании чуть ближе прижаться к теплому, черно-белому боку на расстоянии локтя.

Иногда ей кажется, что в появлении панды есть и свои плюсы.