Полюса (гет)

Когда на большой перемене девчонка в черном подошла к Эндрю, он удивился.

Никто и никогда не запрещал общаться детям из разных фракций. Это подразумевалось, витало в воздухе, но никогда не произносилось вслух. Иллюзия выбора, но лишь иллюзия. На деле правдолюбов раздражало лицемерие Товарищества, товарищи побаивались лихачей, лихачи презирали альтруистов, и так далее, так далее, так далее. А эрудитов вообще никто не любил, так исторически сложилось. Отец Эндрю предпочитал говорить, что глупые люди просто не могут хорошо относиться к тем, кто умнее. Не дано.

— Не поможешь с математикой? — сказала она. — Говорят, ты умный.

Это прозвучало как издевательство, как насмешка. Кажется, синий костюм должен был говорить сам за себя. Разумеется, Эндрю умный. Ведь он был эрудитом. Сам Эндрю не особенно обиделся, он давно привык смотреть на любую ситуацию с двух точек зрения: собственной и отцовской.

— Кажется, я неправильно выразилась, — подняла брови нахалка, в голосе которой не чувствовалось ни капли раскаяния. — Я хотела сказать, что в нашем классе ты самый умный, так говорят все учителя. Лучше разве что Джанин Мэттьюс, но она мне не очень нравится.

Теперь все было наоборот. Подобное замечание очень порадовало бы отца. Эндрю подумал, что лучше бы девчонка промолчала. Или наводила справки, прежде чем открывать рот. Может быть, кто-то и был бы польщен сравнением с Джанин Мэттьюс, а вот лично он — вряд ли.

— Мы в одном классе? — наконец спросил Эндрю. — Никогда тебя раньше не видел.

Она улыбнулась быстро и широко, как умеют только прирожденные товарищи, те, кого с детства приучают смотреть на окружающих как на друзей, невзирая на то, есть ли в этом смысл.

— Мы ходим вместе на математику и историю фракций. Я просто не настолько... заметная, как остальные. И какое-то время не посещала школу, так что ты просто забыл меня. Ну так что, поможешь с математикой? Или для тебя это слишком сложно?

«Для меня? Для меня сложно?!»

То, что лихачка развела его, как младенца, дошло до Эндрю только спустя полчаса. К тому моменту он успел объяснить ей принцип решения квадратных уравнений и массу других, не менее интересных вещей.

С девчонкой было интересно.

Большая перемена закончилась неожиданно, а звонок, доносящийся из школы, застал их врасплох.

— Как тебя зовут-то? — спохватился Эндрю, вставая со скамейки.

Она снова улыбнулась. Будто не из Лихачества, а из Товарищества.

— Натали. Меня зовут Натали.

— Я Эндрю Прайор.

— Я знаю, — кивнула она. На этот раз улыбки не было, и Эндрю с удивлением обнаружил, что это не особенно приятно, он успел привыкнуть к тому, что Натали все время улыбается. — Ты забыл, ведь мы давным-давно учимся вместе.

Эндрю не вспоминал о странной девушке до самого вечера, пока Джанин, шедшая рядом, вдруг не спросила:

— О чем это ты сегодня трепался с лихачкой, Эндрю?

— О математике, — рассеянно ответил он, прикидывая, сколько времени уйдет на уроки и будет ли у него сегодня возможность заняться своим исследованием водорослей.

— Смешно, — без тени улыбки кивнула Джанин. — А если серьезно?

Эндрю остановился и пристально вгляделся в выражение ее лица. Джанин была насторожена и явно зла, морщинка между бровей виднелась четче обычного.

— Она попросила объяснить ей кое-что из математики, — спокойно повторил Эндрю.

А потом так же спокойно потянулся к Джанин и поцеловал.

Когда они снова посмотрели друг другу в глаза, Джанин выглядела уже иначе — более расслабленной, даже умиротворенной. Впрочем, это тоже могло быть всего лишь маской. Они были знакомы много лет, но Эндрю до сих пор далеко не всегда понимал, что творилось у нее в голове. Он не знал ни одного человека, который владел бы собой, как Джанин.

— Твоя главная проблема, Эндрю, — мягко сказала она, — что ты всегда недооцениваешь противника. Натали Райт не так проста, как тебе кажется. Я надеюсь, ты помнишь, о чем не следует говорить.

Конечно, Эндрю помнил. Всегда.

* * *

— Они рехнулись, — зло сказала Джанин, безжалостно сминая газетный лист. — Восемьдесят процентов населения — недалекие, отвратительные, сумасшедшие...

— Прекрати! — Эндрю попытался ответить ей в тон, хотя ужасно не любил повышать голос. — Своей злостью ты ничего не изменишь, люди сделали свой выбор, и его следует принять.

— Люди?! — она захлебнулась смешком. — Какие еще люди?! Эти жалкие неудачники, которые не в состоянии даже оценить хоть малейшие перспективы собственной фракции?! Они просто боятся взять на себя ответственность!

Сутки назад прошли выборы в Совет города. Первые выборы, в которых участвовали не только члены Альтруизма. Отец Джанин тоже выдвигал свою кандидатуру, но его не поддержали. Восемьдесят процентов проголосовало за альтруистов.

— Это просто нелепо! Откуда им знать, что нужно городу, если самим им ничего не требуется?! Мы позволяем все решать кучке сухарей!

— Не говори так, пожалуйста, — теперь Эндрю злился уже всерьез. — Ты же знаешь, я не люблю это слово.

— Плевать я хотела! — заорала Джанин. В этот момент она мало походила на девушку, которую Эндрю полюбил за выдающийся интеллект и уравновешенный характер. Сейчас она больше смахивала на лихачку, которой на лестнице случайно отдавили ногу — вопли, горящие глаза, кажется, вот-вот зашипит, словно кошка. — Как ты не понимаешь, проиграл не только мой отец! Проиграли все мы, вся наша фракция! Мы умнее альтруистов! Мы лучше приспособлены для управления!

— Тогда не стоило проводить демократические выборы, — прозвучало из-за угла.

Сузившиеся глаза Джанин не обещали ничего хорошего. Эндрю медленно обернулся — Натали. Губы ее чуть подрагивали, словно девушка сдерживала рвущуюся наружу улыбку, в руках она сжимала ту же самую газету.

— Что ты сказала, психованная? — очень медленно и пугающе спокойно спросила Джанин.

Эндрю поморщился. В школе любили прозвища, любили говорить, что все члены одной фракции похожи друг на друга как две капли воды. Альтруисты — сухари, лихачи — психованные, эрудиты — умники... Большинство школьников, да и взрослых тоже, не считало неправильным так говорить. Но Джанин знала, как это раздражает Эндрю. Знала — и все равно продолжала.

Иногда ему казалось, что на самом деле Джанин способна любить только саму себя.

Эндрю придерживался мнения, что, унижая других, человек унижает в первую очередь себя. Отец не согласился бы с этим, но Эндрю Прайор не был похож на отца.

— Я сказала, что тогда не стоило проводить демократические выборы, — повторила Натали. — Ошибка в самой выбранной системе — дать голос большинству. Большинство не может выбирать правильно, оно просто не способно к этому.

Стрела поразила самое сердце мишени. Медленно, очень медленно Джанин изменилась в лице, а затем и вовсе улыбнулась.

— С этого и надо было начинать, Натали, — сладким голосом сказала Джанин, снова заставив Эндрю поморщиться. — А ты не так уж глупа, как большинство лихачей.

Ответная улыбка Натали была настолько фальшивой, что Эндрю почти физически ощутил ее неприязнь. К Джанин, к Эрудиции, а главное — к сказанным ею же самой словам.

— Ты не мог бы проверить мою контрольную? — сказала Натали.

Эндрю потребовалось некоторое время, чтобы осознать, что на этот раз лихачка обратилась к нему.

— Да. Да, разумеется!

— Спасибо! — она улыбнулась куда как искреннее и ушла.

— Ей действительно все еще нужен репетитор? — уронила Джанин в пространство, как бы между прочим.

Эндрю вдруг отчетливо понял, что ему все равно. Даже если работа Натали безупречна, а, скорее всего, так оно и оказалось бы. С ней было интересно, разговаривая с ней он вновь почувствовал себя настоящим человеком, а не одним из многочисленных винтиков огромной машины Эрудиции, на всех парах несущейся к власти в городе.

А еще ему было очень интересно, зачем Натали старается поладить с Джанин.

— Откуда мне знать? Я ведь еще не смотрел работу.

* * *

— Ты опоздал.

— Да.

— Когда ты в последний раз был в лаборатории?

— В прошлую среду.

— У нас так не принято, Эндрю. Неужели не успеваешь с уроками?

— Работаю над проектом для школы. Через неделю у нас пойдут темы попроще, и тогда я смогу вернуться к работе над исследованием.

— Тема проекта?

— Социальные эксперименты в замкнутой среде.

— И что здесь может быть сложного? Такого, что требует целой недели работы?

— Хочу убедиться, что проект будет лучшим.

— Это похвально. Я рассчитываю на тебя, Эндрю.

— Да... отец.

* * *

— Ты опоздал! — Натали привычно широко улыбнулась, отчего строгость ее слов сошла на нет. — Я бы успела перекусить, если бы знала.

— Извини, — ответил Эндрю. — Задержали дома. Я захватил бутерброды!

Натали не произнесла больше ни слова упрека — отчасти потому, что бутерброд был вкусный, а больше оттого, что не умела долго сердиться даже не тех, кто этого вполне заслуживал.

Они сидели у заброшенного фонтана в южной части Миллениум-парка, разложив учебники и тетради на прогретой солнцем плитке. Натали действительно не требовался репетитор по математике, зато Эндрю отчаялся понять, чего хочет от него преподаватель психологии. Натали на психологии откровенно блистала. Так что они всего лишь сменили роли «репетитор — отстающий ученик», и продолжили встречаться к обоюдному удовольствию.

Поразительно, насколько быстро человек может стать неотъемлемой частью твоей жизни. Оглядываясь назад, Эндрю с трудом мог вспомнить день, когда мысль «Надо обсудить с Джанин» сменилась мыслью «Надо рассказать Натали». Джанин не исчезла, но казалась зыбкой и нереальной. Она злилась, кричала и требовала беспрекословного принятия ее мнения. Всегда, во всем.

С Натали можно было поспорить. Она умела слушать, но умела и возражать. Иногда соглашаясь, иногда нет. Это было чудесно — просто говорить без оглядки на честь семьи, на то, что принято.

Но чем дольше они встречались здесь, на болоте, у Букингемского фонтана, в котором давно не было воды, тем острее Эндрю понимал, насколько разная их ожидала жизнь. Детям не запрещали заводить друзей из других фракций, да. Теперь Эндрю понимал, почему.

Нет смысла. Все равно в один прекрасный день вчерашние дети пройдут тестирование, которое определит их склонность к одной из фракций. На следующий день они возьмут в руку нож вслед за своими сверстниками, сделают надрез и уронят каплю крови в одну из церемониальных чаш. И тем самым выберут себе друзей, семью и работу — на всю жизнь. Члены разных фракций редко встречаются друг с другом, и почти никогда не дружат. Каждая фракция в какой-то мере свой собственный мир.

Эндрю с трех лет слышал, какая его ждет жизнь. Блестящая научная карьера — безусловно. Пара-тройка серьезных открытий, сравнимых с изобретением двигателя внутреннего сгорания, ни больше, ни меньше. Он просто не имел права задумываться, а под силу ли ему это. Тест на интеллект, который все дети-эрудиты проходят в три, пять и десять лет, казался Эндрю простым.

Жить с властным отцом было намного сложнее.

«Ты должен стать лучшим!» вместо поцелуя на ночь, пожелания приятного аппетита или поздравления с днем рождения. Ты должен — а кому должен? Не важно. Должен и все.

Таким же простым и понятным было осознание того, что однажды Эндрю женится на Джанин. Потому что рядом с лучшим должна быть лучшая. Это даже не обсуждалось, это давно было решено и между родителями, и между детьми.

Натали ждали судьба и работа иного рода, хотя порой она говорила настолько умные и правильные вещи, так тонко чувствовала красоту математических уравнений, что Эндрю забывал о том, что рядом с ним сидит лихачка. Ей не хватало конкретных знаний, но тест на интеллект она бы сдала блестяще, в этом Эндрю был убежден.

— Ты думал о том, чтобы сменить фракцию? — спросила Натали на их четырнадцатой встрече.

Думал ли он.

— Мне кажется, каждый хотя бы раз думает об этом, — ответил Эндрю.

Ему не хотелось признавать, что сам он никогда не собирался уходить. Нет, он не хотел становиться похожим на отца. Нет, ему не нравился образ жизни эрудитов. Нет, он давно не любил Джанин Мэтьюз, а может быть и никогда вообще. Но уйти из фракции? Нет. Эрудиция — его дом. Его призвание.

Почему-то ему показалось, что в его нежелании что-либо менять в жизни покажется Натали постыдным.

Лишь поздно ночью ему пришло в голову, что Натали могла спрашивать вовсе не о переходе как таковом. Что в этом простом вопросе было двойное, а то и тройное дно.

— Придурок! — со свистом выдохнул Эндрю в подушку.

Пожалуй, таким идиотом воистину мог быть только самый одаренный эрудит.

* * *

— Я просмотрел твой отчет.

— Хорошо.

— Результаты радуют, но сама идея вторична. Ты должен придумать нечто более... впечатляющее.

— Но эта методика поможет...

— Смысл не в том, чему там поможет твоя, как тебе кажется, инновационная методика. Ты так и не уяснил, что главное — чистое знание.

— Но в чем смысл знания без привязки к практике?

— ...

— Ты понимаешь, о чем я. Зачем изобретать машины, от которых нет толку на полях? Наука должна служить людям.

— Ты говоришь, как альтруист.

— Но почему я не прав?

— Потому что ты — эрудит.

* * *

Он не ходил к Букингемскому фонтану две недели, на большой перемене усаживался на скамью рядом с Джанин, открывал блокнот и погружался в расчеты. Молча, не поднимая глаз.

— Больше не якшаешься с лихачкой, Эндрю? Надоело? — спросила Джанин, когда вторая неделя добровольного затворничества Эндрю в мире науки подошла к концу. Голосом ее, казалось, можно было окислять металл.

— Надоело, — жестко и непривычно резко ответил Эндрю, отрываясь от столбика цифр, не дававших нужного ответа. — Мне нужно в лабораторию к микроскопу, не потеснишься сегодня вечером?

— Разумеется, — кивнула Джанин. — Наука превыше всего. Микроскоп мне сегодня не нужен.

То, как легко Джанин простила его, по сути, предательство, должно было покоробить того Эндрю, что смеялся над разницей в психологических терминах, лежа спиной на горячей от солнечных лучей плитке. Эндрю, которого отец сравнил с альтруистом, только кивнул.

Доступ к микроскопу был важнее, чем выяснение несуществующих отношений.

Он подумал, что зря все-таки школа общая. Лучше бы каждая фракция занималась образованием своей молодежи самостоятельно. И никаких глупых недоразумений не возникало бы.

Натали широко улыбнулась ему с противоположной скамейки и повернулась к соседкам. Теперь она обедала с Фрэнсис и Мэри, близняшками из Товарищества. Они ели шоколадные маффины, облизывая пальцы и то и дело заливаясь смехом.

Джанин демонстративно вытерла руки антибактериальной салфеткой, прежде чем достать из бумажного пакета свое яблоко.

Эндрю резко расхотелось есть.

* * *

В лабораторию он опоздал — перепроверял контрольную по психологии. Оценки Эндрю в последнее время становились все хуже. Они оставались высокими для обычного человека, но Эндрю просто не мог себе позволить получить за работу что-то, ниже десятки. Тогда средний балл оказался бы ниже, чем в прошлом году.

А этого ему не простит никто, ни отец, ни Джанин, ни собственное самолюбие.

В общем, контрольную стоило перепроверить, он не был уверен в некоторых выкладках. Но опаздывать в лабораторию было неправильно. Конечно, никто не выставил бы Эндрю вон, но он не хотел мешать научным изысканиям Джанин, особенно теперь. Какое-то время он позволял себе расслабиться, не то, чтобы плыть по течению, а броситься с головой в бурлящий поток и посмотреть, чем это обернется.

«Ты говоришь, как альтруист».

Хватит, насмотрелся. А значит, отношения с Джанин следовало вернуть на прежний уровень. Вряд ли этому поспособствуют помехи в эксперименте.

Он вошел буквально на цыпочках, осторожно прикрыв за собой дверь. Микроскоп был свободен, рабочий стол — девственно чист, да и само помещение на первый взгляд казалось пустым. Мгновение спустя Эндрю услышал голос Джанин из-за белой пластиковой перегородки — он и забыл, что в лаборатории, по сути, было две комнаты.

Отлично, никто никому не помешает.

Он вынул из контейнера предметные стекла с препаратами для своего проекта, и включил микроскоп.

— Распишись вот здесь, — приглушенно прозвучал за стеной незнакомый мужской голос.

— Здесь? — снова мужчина, и снова незнакомый.

— Да, там, где галочка.

— Здесь сказано, что вы осознаете возможные последствия вашего участия в эксперименте, — Джанин говорила уверенно и четко, словно выучила наизусть заранее подготовленный текст. — Что вы согласны на условия компенсации вам морального вреда.

— Но... вы же не обманете меня? — в голосе слышалась тоска и даже отчаяние.

Эндрю потер глаза пальцами. Жаль, не догадался спросить у Джанин днем, что она собирается делать. Невозможно же не слушать, не отвлекаться. Черт.

— Нет, не обману. Все здесь, — ответила Джанин тем же четким и уверенным тоном. — Не забудьте, что я предупреждала вас о последствиях.

— Да... — медленно ответил мужчина. — Я... помню.

— Отлично. Приступим.

На несколько минут в лаборатории воцарилась долгожданная тишина. Эндрю отработал четыре образца, почти определился, какой из них первым подвергнуть влиянию гамма-лучей, как вдруг из-за стены послышался панический крик:

— Нет! Не-е-е-ет! Прекратите это!

Предметное стекло с перспективным образцом номер четыре оказалось на полу, разбитым в дребезги, а сам Эндрю — в соседней комнате.

Джанин стояла у монитора, делая быстрые пометки в своем блокноте. Мужчина-эрудит, лица которого Эндрю не помнил, сидел в углу кабинета, бесстрастно щелкая ручкой. В кресле сидел бесфракционник, это легко можно было понять по разноцветной одежде, которая выглядела не лучшим образом.

Он смотрел прямо перед собой невидящим взором и кричал, кричал, кричал.

— Пауки! Всюду пауки! Снимите их с меня, снимите, снимите! Они сожрут меня, снимите же! Мне страшно, страшно!

Только через несколько минут Эндрю понял, что бездумно стоит на пороге и желает только одного — чтобы этот человек замолчал.

— Что здесь творится?!

— Выйди, — бросила Джанин, не оборачиваясь. — Ты мешаешь. Я потом объясню.

Бесфракционник внезапно замолк и обмяк, глаза его закатились.

— Потерял сознание, — сухо констатировала Джанин. — Действие сыворотки закончилось.

— Что здесь происходит? — повторил Эндрю, безуспешно пытаясь найти точку, на которую можно было бы безопасно смотреть.

Вместо этого он, как назло, подмечал не замеченные ранее детали. Руки и ноги подопытного (он произнес это слово про себя как можно спокойнее, опасаясь, что еще немного — и начнет кричать сам) были надежно примотаны к ручкам кресла клейкой лентой. Из уголка его рта протянулась ниточка слюны. Это было противно.

Но это был человек.

И совершенно непонятно было, что делает с ним Джанин.

— Суть эксперимента я тебе открыть не могу, — пожала плечами Джанин. — Только после публикации. Выйди, пожалуйста. Я же не плюю тебе в твои водоросли.

Ее лицо было абсолютно безмятежным. Словно не она ставила непонятный, никем не одобренный и, возможно, даже не опробованный на животных, эксперимент. На человеке.

— Ты провела предварительные испытания?

— Эндрю! — повысила она голос. — Я попросила тебя уйти!

— Ты провела тесты с мышами? Ты ничего об этом не говорила, я не видел здесь никаких животных, а ведь я бываю здесь почти ежедневно!

— Когда не бегаешь к лихачке.

Конечно, она ничего не забыла и не простила. Как вообще он мог на это рассчитывать?

— Заткнись! Ты провела тесты?!

— Это не твое дело.

— Не провела, — упавшим голосом сказал Эндрю. — Не провела, ввела непатентованное вещество человеку, не проведя тесты...

— Это всего лишь бесфракционник, — ответила Джанин. Медленно и раздельно, словно говорила с трехлетним ребенком. — Он согласился. Он подписал документы. Что еще ты хочешь услышать? С какой стати я вообще должна отчитываться перед... тобой! Это будет революция в науке! Я изменю саму суть фракций с помощью...

— Достаточно, — подал голос всеми забытый мужчина в углу. — Ты сказала достаточно. Прайор, покиньте помещение.

— Всего лишь бесфракционник, — тихо повторил Эндрю. — Всего лишь... Как же ты можешь...

— Покиньте помещение, Прайор, — повторил мужчина.

— А вы-то кто?

— Я Нортон, заведующий лабораторией. Работа Мэттьюс представляет для нас интерес. И она будет выполнять ее так, как сочтет нужным. Вас ясно?

— То есть вас все устраивает? — Эндрю не верил своим ушам. — Вы знаете, что так нельзя, что она нарушает протокол, и вас все устраивает?! А если этот человек умрет?!

Мужчина поднялся со стула, оказавшись ростом выше Эндрю на две головы.

— Как правильно ответила Мэттьюс, этот человек подписал документ, в котором согласился на эксперимент. В том числе, на определенные... неудобства. Он получит вознаграждение, о котором просил. Это — не ваше дело. И — да. Это всего лишь бесфракционник. Пусть приносит пользу обществу хотя бы так.

— В качестве лабораторной крысы?!

— Он очнулся, — перебила Джанин. — Вторая фаза.

— Приступай.

Эндрю вылетел из лаборатории, не забрав ни предметные стекла, ни свой блокнот с расчетами. Ему казалось, что еще минута — и он тоже станет таким, как Джанин и Нортон, бездушной сволочью, интерес для которого могут представлять только величайшие научные достижения. А сколько при этом пострадает людей — плевать.

* * *

— Нортон закрыл тебе доступ в лабораторию на неделю, хотя я был за месяц.

— Плевать.

— Если ты еще раз посмеешь...

— Отец! Так нельзя!

— Не перебивай! Если ты еще хоть раз подвергнешь критике Джанин или...

— Это же люди, понимаешь?! Живые люди! Хоть кто-нибудь знает точно, что эта дрянь не остановит им сердце? Что она не токсична? Не накапливается в почках?! Что не повлияет на способность иметь детей?!

— Было бы неплохо.

— Что ты... Что?!

— Что слышал. Бесфракционников и так слишком много. Я бы их стерилизовал сразу, как только они проваливают инициацию.

— Иногда люди добровольно уходят к ним.

— Это ложь. Ни один нормальный человек не захочет так жить.

— Да, потому что так жить нельзя. Но ведь в наших силах помочь им стать нужными, полезными...

— Джанин нашла способ.

— Нет! Я не об этом! Полезными обществу!

— Они принесут пользу науке. Этого достаточно.

— Ты… чудовище.

— А ты — не мой сын.

* * *

— Соскучился по этому месту?

Натали подошла почти неслышно, она двигалась плавно и беззвучно, даже по гравийной дорожке могла пройти так, чтобы галька не шуршала. Удивительная способность для подростка. Впрочем, для лихачки — вполне естественно.

— Да, соскучился, — отозвался Эндрю.

На самом деле, он толком не помнил, как оказался здесь. Просто нужно было куда-то пойти. Нужно было что-то сделать.

С того вечера в лаборатории и разговора с отцом прошло две недели. Как в тумане. Джанин была возмущена «предательством» до такой степени, что даже смотреть на него спокойно не могла. Отец перестал с ним разговаривать.

Пару дней назад по дороге из школы Эндрю сделал крюк, чтобы попасть в сектор бесфракционников. С огромным трудом, где просьбой, а где подкупом в виде консервов, ему удалось разыскать того мужчину, что сидел привязанным в кресле и кричал о пауках.

Его звали Джо. Он был когда-то лихачом, но неудачно упал и повредил ногу. Она так и не зажила толком. Джо стал хромать, и ему велели уйти. Оказывается, нельзя быть хромым лихачом. Оказывается, когда лихач становится старым или увечным, он уходит из фракции.

Джо стал работать мусорщиком, встретил женщину, у них появился малыш. Но бесфракционнику трудно прокормить семью, даже если он трудится. Приятели рассказали ему про эрудита, который искал смелого человека для тестирования какого-то нового лекарства.

Джо был лихачом. Ему и в голову не пришло испугаться. Ни когда ему объясняли возможные осложнения, ни когда после первого опыта ему стали сниться кошмары. Джо послушно выдержал весь курс инъекций, пять уколов, ведь ему обещали еду, много еды, новенькую одежду для дочки и даже пару игрушек. На пятый день Джо не пришел домой. Его принесли два эрудита, брезгливо оставили на улице рядом с мусорным баком.

Когда Эндрю нашел его, Джо круглые сутки сидел в самом темном углу своего жилища, покачиваясь из стороны в сторону. Бормотал о том, что пауки повсюду, но он знает, как их убить.

Джанин не обманула ни в чем: рядом с Джо эрудиты оставили сумку с продуктами и одеждой. И медвежонка для дочери, чей отец никогда не станет прежним.

Эндрю попрощался с женой Джо, вернулся домой и написал докладную записку на Джанин. Изложил свое мнение о бесчеловечности ее эксперимента. Рассказал о состоянии подопытного.

Докладную ему вернули на следующий же день. Триумвират — лидеры Эрудиции — не сочли действия Джанин неправильными.

Всего лишь бесфракционник.

Все на благо науки.

Тихий шорох — Натали легла на плитку рядом, прядь ее волос щекотно задела локоть Эндрю.

— Зачем ты подошла ко мне тогда, в первый день?

Казалось, в мире осталась лишь одна постоянная — с Натали можно говорить о чем угодно. Но если не хочется о чем угодно, почему бы не поговорить о главном.

— Хотела познакомиться с эрудитом, — просто ответила она.

— Зачем?

Эндрю повернул голову набок, оказывается, она лежала совсем близко. Красивый профиль, в лучах заходящего солнца кожа, казалось, светилась.

— Я не буду лихачкой. Я собиралась выбрать Эрудицию на церемонии.

Подобные мысли приходили Эндрю в голову, но он отбросил их тогда, не до конца понимал и сейчас.

— А как же твоя семья?

Натали слегка улыбнулась, перебирая бусины на простеньком браслете — единственном своем украшении.

— Тут все сложно. Они мне нравятся, они хорошие люди. Но я не чувствую себя... На своем месте. Ты должен понять.

— Я понимаю.

Ты должен. Твоя работа должна быть безупречна. Это всего лишь бесфракционник.

— Ты поэтому пыталась понравиться Джанин?

— Да, — рассмеялась Натали. — Но только зря покривила душой, она все равно меня ненавидит!

— Это потому, что мы с тобой... — Эндрю замолчал.

Не было никаких «мы с тобой». Никогда не было. Она просто собиралась перейти в Эрудицию, вот и придумала нелепый предлог с математикой, а потом нянчилась с тобой, объясняла психологию, вот и все.

— А ты со мной? — Натали сказала это тихо и лукаво, прежде чем повернуться.

— А ты со мной? — повторил он ее вопрос.

— Ну, я уже не хочу в Эрудицию. Не обижайся, ты вроде ничего, — Натали рассмеялась и подмигнула. — Но практика показывает, что большинство эрудитов похожи на Джанин, а не на тебя. Круглосуточно до конца жизни видеть вокруг кислые лица в очках — вряд ли я выдержу. А чего хочешь ты?

Эндрю открыл рот для ответа, но вдруг понял, что понятия не имеет, чего хочет. Впервые в жизни он четко понимал лишь одно: в родной фракции он жить не сможет. Все, к чему он готовился, все, к чему стремился, обернулось многоглавым мифическим монстром, готовым пожрать его сердце и душу. Отец, Джанин, Нортон, лидеры — все они были другими.

Как он раньше не заметил, что не вписывается в этот мир?

— Послушай, — сказала Натали, — необязательно решать сразу. Впереди еще тест, вдруг он поможет тебе разобраться в желаниях или...

— Любой эрудит расскажет тебе, какие варианты следует выбрать, чтобы тест указал нужную тебе фракцию, — перебил Эндрю. — Так что тест, к сожалению, ерунда на постном масле. Просто скажи, что решила ты.

— Чтобы ты просто кивнул? — рассмеялась Натали. — Ну уж нет, не собираюсь брать на себя такую ответственность. Я придумала!

В порыве внезапного энтузиазма она вскочила на ноги и бросилась к школьной сумке. Достала два листочка, две ручки.

— Ты напишешь фракцию, которая тебе ближе. И я напишу. Одновременно. А там будет видно.

— Рискованно, — улыбнулся Эндрю. — А если напишем разное?

— Разбежимся, что же еще! — расхохоталась она. — На радость Джанин и твоему отцу. Не трусь, пиши!

Он на мгновение прикрыл глаза, пытаясь понять, кем видит себя через десять, пятнадцать лет. Получалось плохо.

Почему-то вспомнилось лицо Бекки, жены Джо. Ее усталые глаза и натруженные руки.

Тех, кто не вписывается в этот мир, много. Жаль, что им ничем нельзя помочь. Этого Эндрю действительно бы хотел.

— Написал? Давай сюда! — Натали едва не подпрыгивала от нетерпения.

Он послушно отдал ей свой листок, взял ее, развернул и тут же выронил, потому что Натали с радостным воплем повисла у него на шее.

— Это невероятно!

— О чем ты? — не понял Эндрю, все еще думавший о Джо.

Натали обняла его крепко-крепко, прежде чем отпустить. Развернула листок, на котором его почерком было написано «Альтруизм». Наклонилась за своим. Развернула.

«Альтруизм».

— По теории вероятностей сколько у нас было шансов написать одно и то же с первой попытки? — спросила Натали.

Эндрю попытался посчитать, но вдруг понял, что ему все равно.

Они лежали лицом к лицу на потрескавшейся плитке у заброшенного фонтана на болоте. Закатное солнце делало ее волосы похожими за расплавленное золото.

Натали улыбалась совсем иначе. И как-то сразу было понятно, что все остальные ее улыбки — игра, выдумка, забава. А вот эта, тихая и почти незаметная — настоящее. И это — только для него.

* * *

На серых камнях кровь смотрелась просто изумительно.