Арена (джен)

Вечернее солнце все еще палит нещадно. Песок арены горяч, и невольные актеры проведут свои последние минуты, страдая от этой удушливой жары. Возможно, звери не сразу растерзают предназначенных им жертв, если последних будет с избытком. Возможно, некоторым, еще живым, изнывающим от ран, беспомощности и ужаса, предстоит страдать под этим палящим солнцем час или даже больше. Так будет, ибо так было всегда.

В сердце Корнелия нет ни капли сочувствия к несчастным. Все они — рабы, к тому же даже не жители метрополии, а дикие неотесанные варвары. Такова их судьба. Но здоровая человеческая брезгливость римскому патрицию не чужда. Весь этот театр: безвкусие и пошлость постановки, несчастные беспомощные жертвы, вступающие в якобы равный бой с дикими зверями, дурнопахнущие плебеи, чьи глаза горят омерзительной жаждой предвкушения жестокого зрелища, противен ему. Как противен и сам вид крови. Нет, ни в какое сравнение не идет это с настоящими гладиаторскими боями!

И Корнелий будет скрывать брезгливую гримасу, когда прольется первая кровь и до трибун донесется первый предсмертный крик. Но он не отвернется, потому что он — легионер. Пусть разнежившийся за последние два года жизни в столице, но все еще не забывший, что такое воля и отвага. Как учил отец. Тот самый, учение которого Корнелий отверг. Да, не предал, лишь отвернулся, ушел прочь — тем горше осознание собственного малодушия. Да, пожалуй, отец не желал бы видеть его тут.

Корнелий пришел сюда не из любопытства. Ему необходимо было видеть сенатора Аквиния для важного разговора. Но, к прискорбию бывшего легионера, политика ему рекомендовали искать именно тут, так как Аквиний принадлежал к ярым поклонникам подобных зрелищ. Легионер предпочел бы беседу в бане или где угодно, но приходилось играть по чужим правилам.

Стараясь идти осторожно, не задевая простой люд, дабы случайно не запачкать одежд, он добрался до нижних рядов, где размещались места для знати. В отличие от верхних трибун, тут места не были заполнены и наполовину: здравый смысл и утонченный вкус отринули далеко не все патриции Рима. Аквиния он увидел еще со входа и уверенно направился к нему, подняв руку, когда тот его заметил.

— Не самый подходящий день для представления! — произнес Корнелий, когда обмен приветствиями был завершен. — Жарко, это может разморить животных, им будет не до охоты.

Аквиний удивленно поглядел на собеседника, а потом рассмеялся:

— О, мой друг, вы совсем не любите подобные зрелища, раз настолько не в курсе последний событий! И очень зря! Посмотрите наверх: там люди стоят в проходах. Сегодня тут ожидается нечто совершенно особенное!

Корнелий без особенного энтузиазма улыбнулся.

— Сенатор как всегда прав. Я не отношусь к поклонникам представлений и не в курсе сегодняшних ожиданий римлян. Например, что это за каменное сооружение в центре? Оно кажется весьма надежным.

— Я приподниму завесу таинственности и раскрою тайну, которая, впрочем, не является таковой для каждого из присутствующих здесь.

Корнелий снова вежливо улыбнулся. Кто на этот раз отобедает несчастными пленными — крокодилы или медведи, он знать не хотел. К тому же бывшего легионера огорчало, что положение, которое занимали ряды для знати, не оставляло надежды пропустить какие-либо подробности. Каменная конструкция располагалась прямо напротив императорской ложи, и места собеседников были в неприятной близости от нее.

— На прошлой неделе в Рим привезли орла! Великого орла, скажу я вам! Размеры его столь огромны, что рабам пришлось спешно переоборудовать помещения для медведей, ибо лишь они могли вместить его гигантское тело!

«Эка невидаль», — подумалось Корнелию. В бытность свою легионером, он исходил всю империю и навидался всяких диковинок, в том числе весьма крупных птиц.

— Видевшие этого исполина утверждают, что это тот самый орел, что прилетал клевать печень несчастного Прометея! — Корнелий постарался изобразить заинтересованность. — Высоко в горах нашли его гнездо, дно которого было усеяно коровьими и бараньими костями.

Интеллигентная беседа требовала ответной реплики, и Корнелий тут же придумал сплетню, которая, он знал, разойдется к завтрашнему дню среди друзей этого напыщенного сенатора, а еще через день полгорода сочтут ее за истину.

— О, да! Я сам уже неоднократно слышал рассказы о таинственных находках — обглоданных скелетах коров и лошадей вблизи гор! — Корнелий подумал было присовокупить к рассказу слонов, но решил, что это уже перебор.

— Да-да, — с энтузиазмом купился на «новость» сенатор, — вот и вы тоже знаете! Так нам сегодня покажут этого орла! Представление будет называться «Подвиг Прометея». Для роли самого Прометея пригласили какого-то актера, забыл имя, ну а момент с мучениями титана на скале, конечно же, доверят сыграть подходящему внешне рабу, — Аквиний гаденько засмеялся, а Корнелий поморщился.

Ударили в гонг, и представление началось. Этот миф не относился к любимым Корнелием историям, но, как и всякому, хорошо был ему знаком.

Препротивный актеришка очень надрывно сокрушался над бедами людей и весьма нагло спорил с Зевсом так, что Корнелий уже начал понимать великого громовержца. Пожалуй, посмей с ним так разговаривать один из его рабов, Корнелий точно велел бы его пороть. Зевс реагировал вяло — его еще в самом начале представления усадили на высокий трон, который, судя по всему, не был особенно устойчив — бедный актер старался не шевелиться, чтобы ненароком не шлепнуться вниз.

К облегчению собравшихся, солнце вскоре умерило свой жар и начало готовиться к походу на Запад.

Представление близилось к завершению. Пандора уже принесла свой дар Эпиметею, а Зевс произнес свой суровый приговор. Удрученный Гефест, который, как показалось Корнелию, играл на порядок лучше, чем Прометей, ушел ковать цепь для друга.

Наконец актеры сменились. На арену вывезли деревянную клетку с обреченным. Толпа взвыла в предвкушении. Корнелий рассматривал его, прищурившись.

Несчастный лежал ничком на дне клетки так, что черные спутанные волосы не позволяли разглядеть лица. Изодранная туника едва прикрывала избитое тело, на котором тут и там виднелись следы запекшейся крови и грязи, наспех и не до конца отмытые. Видно, он немало настрадался перед своим последним путешествием. Клетку открыли, и рабы вытащили «Прометея» на арену. Тот оказался в беспамятстве, что еще больше раззадорило и немало разозлило толпу, жаждущую крови. С мест слышались окрики и ругань. Наконец один из рабов притащил бадью с водой и выплеснул на жертву.

«Прометей» зашевелился. Пинками и ударами его заставили подняться — сначала на колени, а потом и во весь рост. Тут уже не удержался от заинтересованного взгляда и Корнелий.

— Откуда этот раб? — удивленно спросил он.

Но Аквиний и сам был немало поражен, так что ответил недоуменным взглядом. Раб был высок. Выше любого из актеров — это обстоятельство, наконец, объяснило несуразно огромный трон Зевса. Пожалуй, этот чужеземец был самым высоким человеком, когда-либо виденным Корнелием во всех землях, что ему довелось обойти. И при этом — удивительно изящным и стройным. Тонкие запястья с незажившими рубцами от оков, длинные спутанные черные волосы, пронзительные серые глаза — хорош! Но ведь не как женщина, как мужчина — хорош! Как воин. Эти сильные руки, видно привыкли к тяжести меча, осанка гордая, подбородок упрямый.

«Да его не убивать на арене надо, а во главе армии ставить», — пронеслось у Корнелия в голове. — «Чего мне будет стоить освободить его сейчас? Карьеры? Денег? И того, и другого?»

«Гефест» поднял над головою цепь и потряс ею. Звук разнесся над ареной, и толпа одобрительно взревела. Корнелий в отчаянии опустил голову.

«Ничего не сделать».

Несчастного заставили встать на ступеньку и поднять вверх обе руки. Гефест приковал его к каменной конструкции посредине арены и вышиб ступеньку из-под ног. «Прометей» остался висеть на «скале». Корнелий пытался поймать его взгляд, но тот запрокинул голову вверх, словно стараясь убежать от злобных оскалов зрителей. Он смотрел в небо.

Зевс произнес какую-то ужасно длинную речь, которую, впрочем, никто не слушал, потому что все ждали, когда же наступит кульминация и выпустят знаменитого орла.

Корнелий сжимал и разжимал кулаки, мучительно просчитывая варианты — как спасти этого странного раба. «Карьера, деньги, жизнь — пусть, на все готов. Но как…?»

А Гефест, между тем, по велению Зевса, приблизился к «Прометею» с длинным тонким предметом в правой руке.

«И пригвоздил Гефест Прометея к скале алмазным клином, вбив его в грудь титану», — пронеслось в голове у Корнелия.

«Если он сейчас убьет его своим кинжалом, то, по крайней мере, это будет быстрая смерть...»

Не взирая на огромные до нелепости котурны, Гефесту отчаянно не хватало роста. Как только он подошел вплотную к «скале», рабы торопливо пододвинули к нему камень, выбитый только что из-под ног «Прометея».

Кинжал в правой руке блеснул на солнце. Толпа замерла, словно каждый из зрителей задержал дыхание.

Гефест поднял свободную руку и, намотав черные волосы жертвы на свой кулак, резко дернул вниз, заставляя пленника полностью раскрыться. Он довольно усмехнулся, очевидно, упиваясь собственной властью над ним. Корнелия замутило. Гефест нарочно медленным движением провел острием по обнаженной коже мужчины, касаясь высоких скул, тонкой шеи, обнаженного правого соска. Примерившись, он надавил сильнее, и кинжал так же ужасающе медленно вошел в правое плечо несчастного. Алая кровь тотчас промочила остатки туники и обагрила полунагое тело. Кажется, «Прометей» молчал, прокусывая губы насквозь, лишь бы не позволить себе стона. Но толпа так оглушительно ревела, что понять это точно было невозможно. Корнелий в отчаянии закрыл глаза. Он не понимал, почему его так трогает судьба этого человека, и не хотел понимать. Завтра, все это он обдумает завтра. Когда спасет его.

А кровь уже капала с босых ступней на песок, образовывая перед камнем лужицу.

— Сейчас уже выпустят орла! Пора уже! — пробубнил над ухом Аквиний своим гаденьким голоском, — птица учует кровь!

Корнелию захотелось ударить сенатора.

Наконец распахнулись ворота на противоположной стороне арены, и в клетке на обозрение публики вывезли поистине чудовище! Крики и голоса разом стихли. Такого зрелища никогда не видели, пожалуй, ни в Риме, ни в любом другом месте Империи.

Все взгляды, как один, были прикованы к нему — гигантскому Орлу. Он был не просто огромен, нет, он был в три человеческих роста, клюв размером с десятилетнего ребенка, крылья — в половину арены! Зрители в ужасе замерли, боясь пошевелиться, вмиг ощутив, что, несмотря на кажущуюся надежность клетки и прикрепленной к прутьям цепи, что сковывала лапы и тянулась вверх, к шее, обедам может стать отнюдь не только «Прометей». Что же за герои смогли поймать эту птицу? Гефест между тем оставил свой кинжал в теле жертвы и, словно убоявшись собственных действий, крадучись, исчез во внутренних помещениях арены.

Рабы со всей возможной осторожностью подвезли клетку к скале и при помощи рычагов и веревок подняли решетку. Теперь мужчина на скале оказался в полной власти этого гиганта. Зрители в ужасе молчали.

Птица переступила с ноги на ногу. А пленник, к удивлению Корнелия, поднял измученное лицо вверх, и оно засветилось надеждой. Изорванные кровоточащие губы прошептали: «Убей меня».

Орел ничего не ответил. Он вдруг тряхнул головой, извернулся и ударил клювом по цепям на камне. Пленник рухнул на землю, с трудом поднялся на колени и прислонился спиною к скале. Лоб его блестел от испарины, но на губах блуждала улыбка.

«Пожалуйста, сейчас», — снова почудилось Корнелию движение губ.

Птица помотала головой. Огромный клюв вновь с силой опустился, на этот раз с точностью разбивая оковы на собственных лапах. Зрители в ужасе ахнули. Орел покинул клетку.

Своими золотистыми глазами он обвел трибуны, и люди со слезами падали на колени перед этой исполинской птицей, словно сам Громовержец прислал ее сюда наказать их за прегрешения. Взгляд остановился на Корнелии. И с благоговейным ужасом тот вдруг скорее почувствовал, чем услышал: «Я забираю его на Запад. Довольно сыну Феанора бродить на Земле. А ты, Верный, впредь не забывай, к какому роду принадлежишь!»

Орел осторожно подхватил измученного Маглора и взмахнул крыльями.