Младшая (джен)

Луна говорит, что она, Усаги — принцесса. Что её жизнь важнее, что нужно во что бы то ни стало сохранить Серебряный Кристалл.

Усаги смешно.

Она помнит куда больше измученной кошки, куда больше голограммы повреждённого компьютера и даже больше давно мёртвой королевы.

Как может одна спутница быть важнее девяти планет? Кто придумал эту страшную, бесчеловечную ложь, кто обрёк её сестёр на вечную муку?

Усаги смешно и горько.

Она крутит в неловких пальцах гранёную стекляшку: кто придумал, что вот это вот — святыня и воплощение её сил? Это сама Усаги — вечное воплощение Луны, первое за все перерождения. Богиня, заключённая в смертную оболочку человеческого тела.

А ещё она просто младшая сестра. Вся защита, вся бесконечная и не знающая сомнений любовь были дарованы старшими ей, самой слабой и беззащитной — даже её крохотную планетку спрятали в середину Системы, под защиту сильнейшего из них.

Усаги горько и смешно.

Она Мессия Света, да. Но кто придумал, что ей спасать мир? Ей, беспомощной и слабой?

Она просто была светом Солнечного Круга, отдушиной для вечно усталых и задёрганных глобальными проблемами старших. Она улыбалась, обнимала и была рядом, к ней приходили за утешением в тёмный час.

И Усаги совершенно не считает, что за минувшие эпохи что-то изменилось.

Она всё так же юна и весела, и забавное имя «Усаги» ей нравится куда больше помпезного и властного «Серенити». Ей нравится смеяться и чмокать маму в бархатистую щёку, благодаря за любимую сладость, визжать от страха в кино и бурно радоваться мелким сюрпризам.

Она — это всё ещё она.

Поэтому она, вся перемазанная мукой и тестом, неумело и старательно печёт печенье, когда стойкая Гроза почти готова сломаться — сироте трудно в этом странном и жестоком мире. Усаги звонит маме и остаётся вечером у подруги, невидимо светясь: ты слышишь, старшая сестра, вернейшая из верных? Всё будет хорошо.

Поэтому она тащит по магазинам сгусток плюющейся искрами ярости — местный родитель опять довёл вспыльчивую Войну. Усаги заливисто хохочет, невоспитанно тыча пальчиком в милую статуэтку и отпрыгивает подальше от подзатыльника. Ловит нечаянную улыбку сестры, пылает и горит, и беззвучный голос повторяют все язычки огня на планете: ты только держись, изо всех сил держись, а я всегда с тобой!

И она же недрогнувшей рукой выключает телевизор в квартире золотой Красоты, опять не прошедшей кастинг, по пути мстительно выкинув в коридор разворчавшегося кота. Заваривает крепкий-крепкий и страшно вредный для кожи чай с кружочком солнечного апельсина и молча усаживается рядом, прижимаясь плечом. Им давно не нужны слова, чтобы говорить. Мы живые, веришь? Не смей опускать руки!

А снова зарывшуюся в бесконечные книги Мудрость она просто бесцеремонно выволакивает в парк, игриво подмигнув рыжему пареньку неподалёку. Потому что нечего тут!.. Солнце переливается в каплях недавно прошедшего дождя, отбрасывает радужные блики в почти небесной синеве луж — и мир прекрасен не только в чёрно-белом окне чужих слов. Дыши!

Усаги смеётся, обнимая подруг, и счастливо улыбается ясному дню. Какая разница, что случилось эпоху назад? Они снова вместе, и это важнее всего!

Внешние хранительницы, самые старшие из них, сильные, очень-очень — зачем им помощь слабой сестры? Усаги качает головой в ответ на собственные мысли и дёргает длинный хвостик. Пусть не поможет, зато она умеет искренне радоваться их счастью, ненароком затмевая зелёные от зависти моськи!

Выигравшей очередную гонку Буре она просто бросается на шею, громко вереща от счастья, -падальщики из жёлтых газетёнок жадно набрасываются на новый скандал и заваливают их каверзными вопросами, а она глуповато смеётся, ероша затылок. Промокший от пота комбинезон, обрисовавший небольшую красивую грудь, в объективы попасть не успевает.

И она стоит рядом с Волной за кулисами, сжимая холодноватую ладонь перед очередным концертом — живое восхищение бьётся в солёной, как первородное море, крови, и это невозможно не ощутить. А о том, как много исчёрканных и разорванных нотных листов упокоилось в корзине для мусора, не стоит и вспоминать — гулкий прибой аплодисментов прокатывается по залу, и Усаги улыбается бездонному океану в ясных глазах.

А ещё во всеуслышание хвастается подружкам новым замечательным платьем, точно зная, что их строгая Вечность обязательно услышит — мелочь, конечно, но сейчас это куда важнее далёких Врат. Усаги поправляет отчаянно-яркий легкомысленный бантик и даже вспоминать не желает про бесцветно-белые кружева на парадном платье ушедшей в забвенье принцессы. Ей нравится этот безумный и живой мир.

Мир, в котором она тратит все свои карманные деньги на новую необычную лампу, не слушая никаких возражений, — так странно смотреть на смущённую малышку Смерть сверху вниз и не видеть в красивых тёмных глазах вечной тени неотвратимости. Слышать живой и радостный смех. И это так замечательно, что словами не передать!

Всё это восхищение она нашёптывает глубокой ночью спящему Мамо-чану, одним присутствием отгоняя кошмары извечного своего защитника, — разве сложно осветить тьму для того единственного, вокруг кого вертится весь твой мир? И сама тоже прячется в надёжных объятиях, доверяясь — абсолютно. Рассказывает негромко, как сильно и искренне она любит этот потрясающий мир, какие замечательные у неё родители: мамочка уже приняла будущего зятя и даже помогает уговаривать папу, который — уж Усаги-то видит — не так и против, ворчит больше для порядка. Но не мешает обживаться на новом месте. А пару раз даже подсказывал ненавязчиво, когда она пыталась разобраться в странной штуке под названием «семейная жизнь».

И никаких войн и катастроф в этой их жизни не будет. Уж она-то постарается.

Усаги — младшая сестра, всегда любимая и оберегаемая. И — тсс, секрет! — тайком защищающая своих старших от забот.