Мертвые души (гет)

Иногда мы убиваем себя. Цепляемся за что-то обеими руками, сдираем ногтями желаемое с шершавых стен. Мы пытаемся обхватить необъятное — пытаемся за один короткий миг понять то, что никто не смог разгадать за несколько туманных столетий.

Мы отрезаем небольшие части своего разума от единого составляющего; мы уродуем, увечим себя изнутри, чувствуя лишь безмерное упоение и легкую усталость.

Мы шире открываем объятия тому, что сможет ввести нас в ступор; тому, что заставит нас выть от горечи и безумия. Тому, что позволит нам утонуть с головой в счастье, позволит нам вновь подняться на ноги и забыться. Или тому, что затянет нас внутрь; слепит из нас нечто другое и пугающее — тому, что умело погубит нас.

Мы доверяемся тем вещам, за которыми мы будем следовать уготовленное для нас оставшееся время.

И мы с тоской пытаемся проглотить то, от чего так яро отмахиваемся изо дня в день.

Никто из нас никогда не признается себе в том, что мы убиваем себя сами.

* * *

Некоторое время я молча стою, схватившись пальцами за ветхий дверной косяк. Я чувствую, как под ладонью неприятно покалывает и печет, обжигая вновь и вновь беспорядочной пригоршней осыпающейся на пол деревянной крошки.

Она проскальзывает около моей одежды — невесомо пролетает мимо, будто нехотя покрывая прохладные плиты темным воздушным полотенцем. Она сливается воедино, почти впитывается в поверхность под моими ногами, и я больше не могу различить ее тусклых контуров.

Я поднимаю голову к окну и тут же отворачиваюсь, ощущая, как неприятно слепит освещение слабого уличного фонаря. Я делаю шаг в сторону и тяну руку к стене, пытаясь нащупать старенький разломанный выключатель.

А когда нахожу его, то что-то начинает тихо шипеть и клацать, но через мгновение все звуки смолкают и я, так и не дождавшись появления света, кидаю короткий взгляд на блеклую тень около оконной рамы.

Мне почему-то хочется выйти на улицу, хочется улечься прямо на влажную пожелтевшую траву — мне нужно сделать хоть что-нибудь. Я хочу выкинуть свои старые книги, я хочу выкрутить все лампочки в доме; мне нужно разбить свою любимую кружку, а потом снова сидеть на расшатанном стуле, собирая, склеивая ее по кусочкам.

Но я не делаю ничего подобного — я молча отклеиваюсь от стены и бреду к кухонному столу, босой ногой отодвигая какой-то журнал, лежащий около деревянной ножки. Я заправляю мешающую прядь за ухо, и скольжу к холодильнику. Тяну на себя ручку и щурюсь от безумно-белого света.

Заледеневшие полки холодильника начинают мерцать, переливаясь всеми оттенками серого — я смотрю на эти отсветы, смотрю, не отрываясь, и почему-то цепляюсь рукой за жгучую дверцу.

Кто-то пробегает под моим окном, едва слышно с кем-то переговариваясь. Хлюпает лужа и что-то шуршит; короткое мгновение происходит еще непонятно что, но через миг звуки начинают отдаляться, позже прекращаясь вовсе.

Я выдыхаю, делая шаг назад и снова поправляя волосы.

Что-то сдерживает меня, тянет ближе, пихает в сторону, не давая повернуть голову к двери. У меня не получается этого сделать — совсем не получается. Я едва могу двинуться с места.

— Мне не очень-то хочется спать, — говорю я уверенно, отступая еще на один короткий шаг назад. — Наверное, это потому...

Но я вмиг умолкаю, понимая, что не нужно объяснений — никому не нужны мои жалкие разглагольствования. Никто не будет меня слушать — никто не взглянет в мою сторону, никто не бросит косой взгляд. Даже из-за любопытства. Даже он.

— Глупости, — насмешливо выдыхаю я, наконец, решая обернуться.

Он стоит, немного склонив голову вбок — стоит, будто действительно ему приятно на меня смотреть. Он стоит так, будто в состоянии это сделать.

А я молчу, снова тянусь к голове, поправляя вихры, наматывая их на кончик указательного пальца. Я молчу, глядя на его лицо — мне кажется, что оно со временем приобрело какой-то неживой цвет, совершенно смазанный и бледный. Я вижу, как подрагивают кончики его пальцев — я вижу, что он хочет уйти отсюда. Я понимаю, что держу его — я пытаюсь взглядом приковать его к полу, я пытаюсь сделать так, чтобы он не ушел. Чтобы он остался здесь навсегда.

Я продолжаю изучать его угловатые черты, практически забытые, стертые из моей памяти.

— Мне не очень-то хочется спать, — повторяю я, будто рассказывая что-то очень важное маленькому ребенку. — Я прочитала такую отвратительную книгу...

Северус Снейп глядит на меня своими стеклянными глазами, изучает мою радужку, ни на мгновение не отводя взгляда. Он стоит около меня, замерев в этой несчастной противоречивой позе — его голова слегка опущена к плечу, а волосы падают ему на ресницы — я знаю, что он не поднимет руку, он не потянется их убрать. Его спина очень прямая, а в вороте темной рубашки я улавливаю взглядом бледную кожу шеи. Я вижу, как около подбородка светло-кремового цвета его скулы переходят в блеклый, почти серый безжизненный окрас, и мне становится страшно.

— У меня ничего нет, но... я могу сходить в магазин, если нужно, — я кидаю косой взгляд ему за плечо. Он молчит. — Я могу сделать чаю...

Снейп не отвечает мне, даже не шевелится, и что-то дергается у меня внутри, начинает неприятно царапаться. Я горько выдыхаю, провожу ладонью по своему бедру и прикрываю глаза.

За окном почти с неслышным скрипом проезжает машина. Я дожидаюсь, когда все звуки снаружи перестанут отвлекать мое внимание, и делаю короткий шаг вперед.

Я думаю, что это все неправильно — это в который раз неправильно. Это заставляет меня сильнее сжимать веки, мне хочется уйти отсюда — мне хочется убежать из собственного дома.

Но я опять не предпринимаю попыток выполнить задуманное — я просто вскидываю подбородок и поднимаю руки, невесомо дотрагиваясь до плеч Снейпа.

Я чувствую, как под моими ладонями легкая ткань делает несколько мелких складок, но тут же распрямляется, когда я немного приподнимаю пальцы. Я чувствую под своей кожей мягкую пушистую вату — мне кажется, что я касаюсь бледной глади воды, что я дотрагиваюсь всего-лишь до воздуха.

Я горько закусываю губу и открываю глаза, чтобы снова их зажмурить, сразу же уцепившись взглядом за потрепанный черный воротник.

Я подталкиваю его к столу, и он молча соглашается — повторяет за мной неловкие расшатанные движения. Он не отодвигает меня, он не предпринимает попыток содрать со своих плеч мои руки. Он не делает ничего, и в этом немом жесте я пытаюсь уловить одобрение.

Я втягиваю ртом прохладный воздух, поворачиваясь, кружа на месте и стискивая в объятиях костлявые плечи Снейпа. Я время от времени приоткрываю один глаз, чтобы не наткнуться на старый стул или тумбочку — свет до сих пор лижет нам пятки, тусклыми волнами перебираясь на кухонные плиты из открытого холодильника.

Я сдерживаю себя, поджимаю губы, закусывая щеку с внутренней стороны.

И крепче прижимаюсь к нему, прислоняя сухой лоб к обжигающему сквозняку.

* * *

Почему-то сейчас, стоя около глубокой лужи на влажной земле, я вспоминаю, как утром оставляла кружку кофе на подоконнике, накрыв ее какой-то синей развернутой книгой. Вспоминаю, как разглаживала страницы старой газеты, снова складывая ее и запихивая на верхнюю полку.

Я думаю об этом, и мне кажется, что это было давно — может быть, даже несколько веков назад.

Кто-то проходит за моей спиной, передвигая тяжелыми ногами, но я не обращаю на это внимания.

Я медленно наклоняюсь, вытаскиваю из сумки клочок мятого пергамента и кладу его на землю, сверху складывая несколько штук маленьких желтых тюльпанов.

— У меня не получается, — говорю я, поднимая голову к шершавому камню. — Совсем ничего не выходит...

За спиной воет ветер, забираясь под полы моей одежды. Я молчу.

— Я не спала целую ночь, — тихо выдыхаю я. Я воровато оглядываюсь и улыбаюсь — улыбаюсь уставшей, вымученной улыбкой.

Глаза совершенно сухие, а руки расслабленно лежат на согнутых коленях. Я несколько мгновений не двигаюсь с места, о чем-то думаю — вспоминаю непонятно что, но потом вскидываю голову, закусывая губу.

Я тоскливо поднимаю уголок губ вверх, когда мой взгляд натыкается на потертую блеклую надпись «Северус Снейп».

— Я не спала, потому что... Я прочитала такую отвратительную книгу...