I am machine (джен)

Пол немного подрагивает под ногами. Я чувствую вибрацию подошвами своих ботинок и постепенно поднимаюсь наверх. Мне кажется, что платформа движется ужасно медленно. Хочется, чтобы она рванула вверх, как те платформы, на которых я привык подниматься в секретные лаборатории Создателей.

Наконец, она беззвучно замирает и загорается синим. Осторожно делаю шаг и специальным рычагом справа отправляю её вниз. Она мне больше не понадобится.

Как я и думал, место хранения экспериментального Лакия находиться под строжайшей секретностью и охраняется должным образом. Для того, чтобы подняться сюда, даже разработали специальную платформу, которая не имеет цвета и движется только по определённой голосовой команде. Даже если знать приблизительное место расположения, найти её нереально, если не обладать определённой информацией, о которой осведомлены только просвещённые: платформа становиться видимой под воздействием ультрафиолетовых лучей. Для этого ученых, работающих там, снабдили специальными фонарями, которые внешне ничем не отличаются от обычных, но при включении создают эти самые лучи. Мне, к счастью, удалось стащить такой фонарик и теперь я здесь.

Передо мной огромная дверь. Уверен, её не подорвать бомбой и не пробить пулями, как бы ты не старался. Касаюсь её рукой. Гладкая, без единой царапинки и отдаёт прохладой. Испытываю её на прочность, провожу ногтем по поверхности, вкладывая всю силу, на которую только способен. Никакого эффекта. Достаю из кармана лазерную палочку, которая с легкостью режет куски железа как нож мягкое масло. Направляю её на дверь, включаю и провожу по всей плоскости. Даже царапины не осталось. Как я и думал, это редчайший, прочнейший из всех существующих, сплав, десять грамм которого стоит как я или даже больше. Значит, силой мне не пробиться.

Замечаю слева у стены небольшую панель. Подхожу ближе и рассматриваю её. Она оказывается сверхчувствительным сенсором, распознающим отпечатки пальцев. Как кстати, что я и это предусмотрел. Достаю из кармана небольшой клочок специальной, ужасно дорогой бумаги, предназначение которой обманывать такие системы. На ней — отпечатки пальцев того самого учёного, у которого я стащил фонарь.

Прикладываю бумагу к сенсору. Он загорается и пикает, сканируя информацию. Около секунды жду, откроется ли дверь или завопит сирена, обнаружив меня. Но сенсор загорается зеленым, и дверь распахивается, пропуская меня внутрь. Комкаю бумагу и переступаю порог лаборатории. Дверь за мной с лязгом захлопывается и одновременно с этим загорается свет. Передо мной — небольшая комнатка, в середине которой стоит огромный, на всю стену, пульт управления. Справа располагается дверь, ведущая непосредственно в лабораторию, а слева - то, ради чего я здесь.

Смотрю на две железные пластины, вмонтированные в пол, сейчас плотно сомкнутые, как двери лифта. Я знаю, что если дать специальную команду на пульте центрального управления, они откроются. Подхожу к пластинам вплотную и стою у самого края, всматриваясь в них. Они серые, громоздкие и отражают слабый свет, исходящий от лампы, приобретая металлический блеск.

В комнате холодно. Достаточно холодно, чтобы минут за пять насмерть успел замерзнуть среднестатистический человек. Когда я думаю об этом мне не грустно, хотя должно быть и это снова напоминает мне о моём недостатке. Ведь настоящему человеку становиться грустно, когда он осознает, что неполноценный?

Человеку - да. Мне - нет. Ведь я совсем не человек.

I am machine

(Я — машина)

* * *

В наш век высокоразвитых технологий все решал научный прогресс государства. Ни численность его боевых единиц, ни экономическое состояние страны, ни выдающиеся главнокомандующие — все это не столь важно и легко решаемо, если в стране развита наука. А точнее, её военно-техническая отрасль. Ведь если у государства есть сильное оружие, оно победит армию противника, превосходящую его хоть в десятки раз, даже если с ними невероятно талантливый главнокомандующий, а сама страна богата до невозможности. Все это подтверждается, стоит лишь заглянуть на страницы истории, пожелтевшие и хрупкие от времени. Страницы, залитые кровью держав, которые когда-то были сильнейшими в мире и считали, что им ничто никогда не сможет противостоять. Первыми пали сильнейшие из них. Какая ирония.

Моя страна всегда была незаметной. Она меркла на фоне достижений других государств и вскоре её перестали брать в расчёт, предложения о создании союзов больше не приходили. Нас перестали бояться, а так, как наша территория не богата природными ископаемыми, мала по размерам и ничем другим не примечательна, военных действий относительно нас не предпринималось. Страна десятки лет мирно существовала, пока сильнейшие державы воевали между собой.

По окончании этих войн образовался СМД (Союз Мировых Держав). Этот союз представлял собой ни что иное, как новое государство, имеющее самую большую территорию, самые крупные запасы ресурсов и влияние на каждую страну. Вся власть была сосредоточена в руках руководителей этого союза. Очевидно, СМД стал безоговорочным лидером, неприступность которого воспринималась, как нечто само собой разумеющееся.

История так непредсказуема… В тот момент никто бы просто не поверил в дальнейший исход событий. Это сочли бы сказкой, вещью, которая просто по определению не могла случиться. Безумством. Но это всё же произошло.

Эрин Маккард — после Великой Войны это имя прогремело на весь мир. Он стал известнее самого Джорджа Ленгрида — лидера СМД. И родился он в нашей стране, до его появления пребывавшей в тени и с нетерпением ждавшей своего часа. Никчемной и ничем не примечательной страны, погрязшей в долгах, безработице и вечных бунтах.

Наука и раньше весьма успешно создавала роботов. Робототехникой занимались во всех странах. Прогресс дошел до того, что стало возможно создавать роботов, обладающих способностью обучаться и имеющих возможность формирования собственной личности и мышления. Они успешно использовались как обслуживающий персонал, помощники в лабораториях, работники мест, смертельно опасных для человека и не только. Однако в войнах роботы никогда не участвовали. Это объяснялось довольно просто: наука не смогла создать металла, который бы смог противостоять атомному оружию. На поле боя всю армию роботов могли выкосить под корень, не моргнув и глазом, при помощи его. Ученые СМД не смогли решить этой проблемы, как не бились над ней.

Эрин — смог. Он единственный пошел против установленных норм и даже не пытался создать сплав. В результате его исследований и экспериментов на свет появился Эрий — неметалл, обладающий эластичностью, легко растяжимый, как резина и неожиданно мягкий на ощупь, по цвету нечто среднее между белым и бежевым. На контрольном эксперименте его не смог ни уничтожить, ни повредить ни один вид атомного оружия.

Так на свет появились мы. Человекоподобные машины. Именно машины, потому что Эрин решил, что мы существенно отличаемся от роботов и не можем носить их имя. Мы обладаем способностью обучаться, у нас формируется собственная личность, мы умеем сами принимать решения, обладаем мышлением и даже способны на ощупь получать информацию о предметах, различать вкусы и запахи.

Так СМД пал под нашим напором. Им не помогли ни десятитысячные армии, ни талантливые лидеры, ни новейшее оружие, ни даже связи или деньги. Когда нас запустили на поле боя, никто даже не понял, в чем подвох. Армии СМД казалось, что мы обычные люди. Тем не менее, они сразу открыли огонь по нам.

Я помню это ощущение пули, скользящей по оболочке, вызывающее лишь тихий скрежет и едва заметное покалывание. Я помню мощнейшие взрывы, сотрясающие землю и уничтожившие целые горные хребты, находившиеся рядом с полем боя, но так и не навредившие нам. Я помню грозное атомное оружие, на деле оказавшееся бесполезным. Я помню панику в рядах противника и расстрелы на месте за попытки к бегству. Я помню страх и мольбу в глазах каждой жертвы, убитой мной. Я помню крики, бесконечные крики и вопли, молитвы и слезы.

Я помню, как мы стерли с лица земли столицу сильнейшей мировой державы этого мира. Я слышал, как она стонала от боли под нашим натиском.

Я помню, что ничего не чувствовал тогда.

* * *

Наши создатели наделили нас идеальной внешностью: правильные черты лица, высокий рост, красивое тело, мягкие волосы и завораживающий цвет глаз. Каждый из нас обладал этим, и внешне мы отличались от людей лишь тем, что были значительно красивее их.

Лишь небольшой пункт не давал нам назвать себя полными копиями людей. Для Эрина, остальных ученых и человекоподобных машин совсем не существенный, но такой важный для меня.

Мы не умели чувствовать.

Радость, грусть, удивление, зависть, раздражение — недоступные эмоции, которые никому из нас не суждено ощутить. Но это никому и не было нужно, ведь желание почувствовать что-то — это тоже чувство. Всем человекоподобным машинам, кроме меня, было плевать. Видите ли, я дефектный. Не знаю, что ученые напутали, когда собирали меня по кусочкам, но в отличии от других машин я имел интерес. Это совсем не тот интерес, который испытывают люди, местами всепоглощающий и неутолимый, через некоторое время — затихающий и забытый. Это больше похоже на команду, заложенную в мой электронный мозг. Команду, не дающую мне покоя всё время моего существования.

Я хорошо помню тот момент, когда меня запустили. Я открыл глаза в небольшой комнатушке и сразу ощутил холодную поверхность лабораторного стола. Прислушавшись, я различил голоса ученых, заносящих данные обо мне в персональную техническую карту, которая имелась у каждой человекоподобной машины.

— Рост — 190 см, длина волос — средняя, цвет — черный, цвет глаз — серый. Модель МТ — 10. Персональное имя — Мэтт, — диктовал на вид молодой парень, а низкий, седой и весь в морщинах старик сосредоточенно записывал эту информацию.

* * *

Как потом выяснилось, того молодого парня, что присутствовал в момент моего запуска звали Джек, и рассказать мне что к чему поручили именно ему. Джек был совсем юным и выделялся на фоне немолодых ученых, которые заполняли всю научную лабораторию. Однако, он был гением, никак иначе его факт пребывания здесь нельзя было объяснить. Но его невероятные способности, тем не менее, не лишали его беззаботности, веселого нрава и вечной улыбки на веснушчатом лице, что было присуще по большей степени всем молодым людям, как я выяснил позже. Джек был забывчив, несерьёзен, местами рассеян и невнимателен.

После Великой Войны, всех человекоподобных роботов распределили на различные места работ.

Мне выпала работа в той самой лаборатории, в которой я был создан. Мои обязанности — работа с реактивами, опасными для живых существ, а так же помощь в проведении экспериментов в местах, непригодных для нормальной жизнедеятельности людей.

Меня отправили на попечительство Джека, который безмерно был рад видеть меня снова и даже обнял в порыве чувств. Его руки — теплые и мягкие на ощупь. Я не могу сказать, что мне этот жест понравился, но так же не могу сказать, что он мне не понравился. Мне было всё равно.

Мне выделили небольшую комнату для личного пространства. Там я мог проводить своё свободное время.

I never sleep

I keep my eyes wide open

(Я никогда не сплю.

Мои глаза всегда широко открыты)

Моё свободное время — ночь. Я могу распоряжаться ей, как захочу, ведь все ученые спят. Я - нет. Потому что я машина. Ещё одно наше существенное отличие от людей. Но иногда, мне становиться интересно, а каково это, спать? Каково это видеть сны, красочные и яркие, серые и тусклые, страшные и захватывающие? Как так получается, что ты не замечаешь, как проходить множество часов, просто лежа на одном месте? Все это определенно попадало в мой список того, что мне было бы интересно ощутить.

Список, бесполезнее которого сложно придумать.

В моей комнате — лишь скрипучий деревянный стул из прошлого века, которой вот-вот грозит развалиться и шкафы, которые по тем или иным причинам становились ненужными ученым и были спасены от свалки мной. В них — бесчисленное множество книг.

Там есть абсолютно всё: от учебников по квантовой физике до любовных романов, которое ученые между собой называют «сопливыми». Меня интересует в равной степени и то, и другое, и много чего еще. Практически всё своё сводное время я трачу на чтение этих книг. Я изучаю. Не столько различные науки, сколько проявление эмоций. Я анализирую различные ситуации, связанные с той или иной эмоцией и часто недоумеваю, почему выброс гормонов в кровь так сильно влияет на разные поступки людей. Люди ведут себя так нелогично, испытывая, например, злость или влюблённость. Иногда я спрашивал об этом у Джека. Он всегда отшучивался и говорил, что для людей это так же естественно, как для меня не спать. Я правда пытался понять, пытался увидеть в этом то, что видит Джек и остальные люди. Но не мог, хотя хотел этого больше всего на свете.

Ах да, совсем забыл сказать. Есть ещё одна вещь, которая отличает меня от других человекоподобных машин. Я испытаю то, что люди называют «желанием». И это тоже не совсем то, что они привыкли подразумевать под этим словом. Это похоже на импульс, распоряжение в моём электронном мозгу, которое не прекращая говорит мне сделать что-нибудь, но при этом я знаю, что это необходимо мне самому, как починка при поломке. Чтобы избавиться от этого, необходимо выполнить «желаемое» действие, иначе команда не прекратит работать. В моем случае она не замолкает с момента, в который я осознал себя, потому что то, что она говорит мне сделать, сделать невозможно.

Иногда, когда ученые устраивают себе выходной или по каким-то другим причинам не работают, у меня появляется возможность выйти в город днем. Эти моменты самые редкие и самые интересные в процессе моего существования, ибо из них я получаю максимум новой информации.

Я отлично помню свой первый такой вот выход в свет. Помню, как неспешно шел по улочкам, в лицо дул прохладный ветерок, а воздух пах свежестью и апельсинами, которые в тот день продавались на каждом углу. Было пасмурно и сыро, но городок нельзя было назваться пустым, хотя я и знаю, что в такую погоду люди предпочитают проводить время дома. Город наоборот, был очень оживленным, повсюду были люди: мужчины и женщины, старики и дети, весельчаки и тихони, авантюристы и зануды. В глазах рябило от ярких красок, неоновых вывесок и невероятно разных нарядов людей. Всё это очень контрастно смотрелось с унылым серым небом и тёмными тучами, грозившимися в любой момент пролиться дождём. Потом я узнал, что в этот день отмечают появление на свет Эрия.

В первый раз моё внимание привлекла очень громкая пара. Высокий брюнет в очках, светлой рубашке с потёртыми джинсами и миниатюрная девушка в ярко-красном платье и туфлях на огромном каблуке, сантиметров двадцать, не меньше. Она отчаянно что-то говорила парню. Её красивое лицо принимало то грустное, то довольное, то потерянное выражение. Она отчаянно жестикулировала руками и во всех её движениях была какая-то резкость, отрешенность. Они явно ссорились, но как-то односторонне, потому что парень всё время молчал, и его лицо не выражало ничего. Потом он что-то сказал и ушел. Девушка пыталась его остановить, хватала рукава его рубашки, что-то громко объясняла и просила прощения. Однако, в итоге это ни к чему не привело и парень всё-таки ушел, а девушка упала на колени и зарыдала. В тот раз я впервые увидел, как на деле выглядят эмоции, названные безразличием и отчаяньем. Первую мне наглядно продемонстрировал парень, а вторую очень ярко показала девушка. Мне не было её жаль, не хотелось утешить её. Я простоял так минут пятнадцать и всё это время испытывал лишь одно — то самое желание, которое говорило мне почувствовать. Пусть даже такое неудержимое горе, неважно что. В тот момент оно ожило с новой силой, и мне казалось, что мой электронный мозг-таки выйдет из строя, но этого, к счастью, не случилось.

Следующими на моём пути встретились немолодой мужчина, явно нетрезвого вида, и мальчик лет шести-семи, в заношенной куртке с множеством заплаток и рваных черных брюках, которые были ему коротки. Я догадался, что это были отец и сын. Через какое-то время мальчик стал дрожать, видимо оттого, что на улице похолодало, и с опаской поглядывать на отца. Потом он остановился и несмело сообщил отцу, что замерз. Его голос был таким тихим и неуверенным, что незадачливый папаша сначала даже не расслышал вопрос. Заплетающимся от алкоголя языком, он грубо приказал повторить. Мальчик дернулся, смотря на него с опаской, но всё же, сильно при том заикаясь, повторил. И тут произошло нечто неожиданное. Отец замахнулся и с силой влепил сыну пощёчину, крича при этом: «Ах ты скотина неблагодарная!» Мальчик упал и заплакал, а отец замахнулся для второго удара, на этот раз говоря, какую «великолепную» куртку он ему раздобыл и что он должен быть ему благодарен. Я уже собирался вмешаться, так как его действия нарушали закон, но это сделали за меня двое полицейских, стоящих неподалёку. Здесь я увидел злость и страх. Такие яркие эмоции. Мой мозг снова выдал мне то самое «желание», которое я не могу осуществить. Оно прошлось разрядом по всему телу и не успокаивалось, пока я не отошел от злополучной парочки на пару десятков метров.

Начался дождь, а я всё шел и шел по улице, чувствуя скольжение капель по оболочке и прохладу, которую они с собой приносили. Прошло довольно много времени и я осознал, что ушел далеко от центра, и сейчас единственный человек на горизонте — это девушка, которая сразу привлекла моё внимание. Хоть и шел дождь было видно, что она плачет. Но это в корне отличалось от того, что я наблюдал у того мальчика и девушки, встреченных мною ранее. Выражение лица этой особы было очень мягким, а на губах играла искренняя улыбка. Но самым интересным было выражение её глаз. Они как будто бы лучились, передавая эмоцию, которая мне показалась самой удивительной из всех. Это девушка просто сияла от счастья и в её глазах было столько радости, что я невольно замер на месте, всматриваясь в её лицо.

Что же это за чувство такое, при котором человек будто светится и его глаза искрятся? Радость, определенно, оставалась для меня самым загадочным и желанным чувством.

Эта картина ещё долго стояла у меня перед глазами: проливной дождь и девушка, плачущая от счастья с глазами, смотря в которые я понимал, что теряю гораздо больше, чем просто возможность чувствовать.

I am machine

A part of me

Wishes I can just feel something

(Я — машина

Часть меня

Мечтает почувствовать хоть что-то)

Теряя эмоции, я теряю возможность жить.

* * *

Кабинет Джека выглядел как самый настоящий свинарник. В конце комнаты находился стол, заваленный какими-то бумагами, колбами, моделями, деталями, чашками с недопитым кофе и другим хламом, которому здесь совсем не место. По стенам тянулись шкафы с папками, которые, такое чувство и не открывались никогда их владельцем, до того запущено выглядели. Мне нужно было отдать Джеку результаты эксперимента, проведённого мною, но его не было в кабинете и я решил, что просто оставлю их здесь.

Я подошел к столу и положил бумаги поверх остальной макулатуры. Моё внимание привлекла красная папка, на которой красовалась пометка «Строго секретно». Наверное, это какие-то материалы из архива, которыми Джек пользуется постоянно. Поэтому, открывая эту папку, я не ожидал найти ничего интересного. Однако как только я прочитал первые строчки, моё мнение полностью изменилось и я стал жадно всматриваться в текст, не веря глазам. В папку было вложено письмо, адресованное Джеку от самого… Эрина!

Мистер Джек Старк, я решил принять вас в команду по усовершенствованию Эрия, т. к. после моих экспериментов я нашел то, что может разрушить его. Это жидкое вещество я назвал Лакий, и его хранение возможно только при очень низких температурах. Принцип его действия таков: сначала идёт разрушение Первого Закона, а затем — полное уничтожение оболочки. Я надеюсь…

Дальше в письме было сказано, как попасть в лабораторию с экспериментальным Лакием. Значит, найден способ нашего уничтожения? Это невероятно и правда очень секретно, так почему Джек не спрятал это письмо подальше? Потом я вспомнил про его забывчивость, и всё встало на свои места.

Что такое Первый Закон? Я никогда раньше не слышал ничего подобного. Я решил выяснить, что это значит и полез копаться в личных архивах Джека. Проштудировав половину всех бумаг, а их было немало, я, наконец, нашел в одной из папок листок бумаги, на котором неровным почерком было выведено:

Первый Закон гласит, что роботы не могут быть во всем подобны людям, иначе они бы захотели уничтожить своих создателей и сами править нашей страной. В связи с этим всем, кто имеет отношение к сборке роботов, отдать распоряжение о наложении запрета на любые эмоции, которые могут быть вызваны у машин…

I am machine

I never sleep

Until I fix what's broken

(Я — машина

Мне никогда не уснуть

Пока я не починю, что сломано…)

* * *

Холод в лаборатории может плохо сказаться на моей дееспособности, поэтому я решаю поскорее закончить начатое. Ещё раз взглянув на металлические пластины, я подхожу к пульту центрального управления и задаю нужные параметры. Пластины с грохотом открываются, я подхожу к ним вплотную и смотрю вниз.

Лакий похож на белое море, живое и безграничное. От меня до него — пара метров вниз.

Я не чувствую страха, когда делаю шаг вперед и лечу навстречу своему концу. Белое море встречает меня тёплыми объятиями и я ощущаю, как что-то ломается внутри меня.

Мне вдруг становиться хорошо. Мир как будто приобрел новые краски, и даже белизна Лакия стала казаться ярче и приветливей. В груди разлилось приятное тепло, и от этого хотелось улыбаться и смеяться, не взирая ни на что.

И я засмеялся. Громко и искренне, медленно погружаясь на дно. Я больше не чувствовал этого дурацкого «желания» которое давило на меня всё время моего существования. На душе было легко и я вдруг понял, что вся моя «жизнь» ни в какое сравнение не шла с этим чувством, и ради того, чтобы испытать его, не жалко и умереть.

Это чувство, неужели… Радость?

За секунду до уничтожения я поймал глазами своё отражение в зеркальном дне бассейна. У парня по ту сторону стекла глаза светились счастьем.