Не-отец (джен)

Видений сегодня не было, и Энакин уже знал, что что-то произойдет.

Он проснулся, а потом не спал, не мог заснуть. Он смотрел в потолок, пытался медитировать, разглядеть в Силе сокрытое и что-то наконец решить, но время все выходило, у Падме рос живот, и смерть дышала ей в затылок. Она отмахивалась, а он не сомневался: знал, что это смерть, за три года он уже без счета чуял ее запах среди мясорубки этой войны. Что-то надвигалось.

Медитация не шла. Звезды из окон давили. Энакин тяжело вздохнул, и в голове проснулась мигрень. Падме лежала рядом, улыбалась во сне и комкала одеяло у живота, словно обнимая себя, их ребенка, и вместе с ними — весь мир. Когда он попытался встать, она что-то пробормотала, заерзала и притянула его к себе. Он поцеловал ее в висок, глубоко вдохнул и повел над ней рукой, успокаивая ее сон. Когда он поднялся с кровати, она его отпустила.

Они вместе — он и Падме, — смогли выбить ему увольнительную на месяц. Она по связям что-то похлопотала, и его пристроили с представительской миссией в сенат (под неодобрение штаба флота). Он в тот момент разыграл ранение и убедительно хмурил брови перед Советом, забалтывая их какой-то чушью о тьме и духе джедая. Подготовился за неделю по старым записям Йоды, подставился под встречу с Дуку, еще раз проскользил под косой у смерти, и никто так ничего и не заподозрил. Разве что Оби-Ван, но тот смолчал. С Кеноби никогда нельзя было быть уверенным.

Этот месяц Энакину был нужен для полетов по госпиталям, разбросанным между центром, средним кольцом и регионом экспансии, где цвела нетрадиционная медицина. С тех пор, как начались видения, он тратил каждую свободную минуту, тщась в Силе провидеть будущее и отсылая диагностам медкарту Падме, обезличенную и переданную с рук на руки Тайфо. Докторам стоило лишь открыть папку, и все в один голос твердили ему, что госпоже никогда не родить самой. Слишком плотный график с младенчества, неподъемная ответственность в детстве, гормональная перестройка девочки под ее роль, стрессы, и стрессы, и стрессы… Они рекомендовали непрямые роды, писали списки лучших клиник для операций, повторялись в них — и всегда приговаривали о чуде, что она вообще смогла забеременеть. Один врач-наутоланин под адресом клиники приписал даже ссылку в голонете на программу искусственного оплодотворения.

— Если захотите повторить, — смущенно улыбнувшись, подсказал он, но Энакин не был бы джедаем, если бы между строк не услышал: «если сейчас не получится».

И все равно этот врач Энакину понравился. К нему втайне от Падме его направила Сола, отрекомендовав как лучшего по своей части на сотню парсеков от Чоммель. Сола, умница, была на его стороне: уже родила двоих. Падме и слышать не хотела про операции.

Она тоже считала чудом их ребенка и не позволила докторам даже сообщить ей его пол. Во всем другом Энакин ее не поддерживал, так что хоть в этой причуде остался на ее стороне. Хотя втайне мечтал о мальчике: с ним можно было бы гонять на подах, возиться с техникой и не крутиться во всей этой девчачьей придури. Он просто понятия не имел, что делать с девчонкой. Падме над ним посмеялась, когда он ей в этом признался.

Она летала только в один госпиталь, в паре систем от Корусканта, где о частных данных пациентов заботились не в пример больше, чем об их здоровье. Он был там однажды, и врач показалась ему приличной, но явно дала понять, что клиент тут — его жена, а не он сам. Ему казалось, что быстрее ситх проникнет в ложу Совета, чем он, Энакин — друг, отец и муж! — ей в секретер.

Но в одном и Падме, и ее доктор были правы: если она не сможет родить сама — в любом отделении всегда будет дроид с базовой программой родовых операций. Когда они заговорили об этом последний раз, Энакину показалось, что Падме даже составила речь, чтобы убедить в его в своей логике. Но его и убеждать-то не требовалось, он все понимал. Однако он был джедаем и знал что-то, что никогда не смогла бы понять она. Он знал, что Падме нельзя рожать. И да, она этого не понимала.

Энакин сжал пальцами виски. Голову прострелило болью.

На самом деле он всегда знал, что должен сделать. Как джедай он даже смог бы сделать это сам. Он был талантлив. Все давалось ему просто, даже целительство. Даже то, что целительством не было.

Он любил Падме так сильно, что был готов ради нее убивать. Как уже убивал за мать.

Проблема была в том, что из-за этого он любил их ребенка не меньше.

Он вжался протезом в свое колено до боли. Он не мог, он просто не мог убить его.