Черный цейлонит (джен)

Нарцисса лихорадочно рылась в записях на своем столе, разыскивая листок с последними расчетами.

Уже седьмой год она занималась поисками навязанного ребенка. Медленно, аккуратно, собирая и просеивая информацию по крупицам, как это делают золотоискатели, копаясь в речном песке. Но поначалу не было ничего: ни следов, ни зацепок, ни улик. Мальчик просто исчез из поля зрения всей магической Великобритании. И когда газеты продолжали захлебываться восторгом по поводу падения того-кого-нельзя-называть, воспевали оды маленькому Гарри Поттеру, сумевшему его «остановить» и создавали благотворительные организации в помощь «осиротевшему ребенку», о самом ребенке ни разу не было сказано ни слова; ни что с ним случилось после смерти родителей, ни где он сейчас находится, как его здоровье, кто опекун и как о нем заботятся. Колдографий тоже не было, и отчего-то это ни у кого не вызывало подозрений. Но хотя женщина и задавалась этими вопросами, попыток копнуть в эту жижу поглубже не предпринимала — поплескаться в этом болоте она успеет, когда наконец разыщет этого ребенка, существовавшего, казалось, только на страницах газет.

Поиски начались с того, что для начала Нарцисса решила попытаться отыскать хоть какую-то информацию в официальных документах. Чем Моргана не шутит?

В попытках выяснить возраст и приблизительную внешность отпрыска Поттеров сначала были тщательно проверены все записи в архивах больницы святого Мунго, но записи о рождении ребенка с именем Гарри Поттер там не было. Это было странно, учитывая, что это, фактически, была единственная официальная магическая больница на всю Англию. Удалось также подкупить некоторых сотрудников больниц ближайших стран: Ирландии, Франции, Бельгии, Нидерландов — и тоже ничего. Нарцисса со злости разбила чернильницу, заставив домовых эльфов выкручивать себе уши, но с неудовольствием признала, что ребенка, скорее всего, рожали либо под присмотром частного целителя, либо вообще самостоятельно. Да если целитель и был, то разыскивать его скорее всего бессмысленно — глупо надеяться, что целитель, присутствовавший при рождении «самого Гарри Поттера» не растрезвонил бы об этом при первой же возможности. Нарцисса смирилась.

Было решено пройтись по историям всех детей от полугода до двух, а после и по их семьям. Таких детей оказалось не очень много, меньше полусотни, и больше половины были девочками, а после ряда проверок и перепроверок всех данных, которые только удалось достать о подходящих по возрасту мальчиках, пришлось отмести в сторону и их. Не то.

Архив регистрации магического опекунства — ничего. Реестр усыновленных в последние годы детей — ничего. Благо, в последнее время министерство ввело подобие маггловского учета населения. Но поскольку система еще несовершенна, все лежит практически в свободном доступе. Что-то подсказывало Нарциссе, что система вообще долго не просуществует. Однако это не отменяло того, что все, и самые сильные связи, оказались бесполезны. И выходило так, словно бы Гарри Поттер… никогда и не рождался.

Тем не менее, Нарцисса была более склонна верить блеклой серебристой полоске, кольцом обхватывающей плечо — ребенок точно существовал.

И Нарцисса действовала, поднимала все прошлые и нынешние связи, даже те, о которых сама раньше не подозревала, предварительно пеленая исполнителей так, что они и думать плохо в ее сторону не могли. Она подняла всю возможную информацию обо всех известных сторонниках Дамблдора, всю информацию о Поттерах, и теперь у нее в спальне аккуратными горками лежали свитки с приличным количеством совершенно ненужной информации о прихлебателях директора Хогвартса и полная родословная Поттеров, восходящая к интересным корням. А так же стопочка колдографий Джеймса и одна школьная — Лили Поттер. Это дало возможность прикинуть хотя бы приблизительную внешность ребенка.

А белый обруч продолжал периодически покалывать плечо, заставляя добрым словом поминать Сириуса. Ведь как бы магия не вынуждала спешить, а работа шла очень медленно. Порой результатов приходилось ждать неделями, месяцами. А потом, наконец получив с совой долгожданную посылку с огромным количеством защитных чар, закрываться в своей спальне от ребенка и мужа, анализируя полученную информацию. Нарцисса знала, что Люциус уже, скорее всего, догадывается о том, что его жена который год занимается «в тайне от него» какой-то деятельностью. В конце концов, он никогда не давал повода считать себя непроходимым идиотом. Но Нарцисса тоже дурой не была и тоже знала, что муж точно так же водит какие-то шабаши «втайне от нее». Однако, по негласной договоренности супруги единодушно делали вид, что слепы, глухи и всецело доверяют друг другу. А что на счет «крыс», их Нарцисса успешно ловила, пока все же не имея в себе достаточно мужества дать ответ, когда муж, потрясая компроматом, потребует объяснений. Да и что она могла бы ответить? «Милый, нам предстоит воспитывать ребенка, который в последствие скорее всего в прах разрушит все результаты наших трудов. Постарайся его не убить».

Женщина наконец отыскала нужный пергамент и склонилась над ним, нервно постукивая ногтями по деревянной поверхности стола. Отчего-то идея проверить родителей ребенка на живых родственников пришла к ней в самую последнюю очередь, когда на стол к ней по счастливой случайности попала родословная Эвансов. Нарцисса и раньше натыкалась глазами на эту бумажку, которая попала к ней еще в начале этого безумного квеста под названием «Найди Гарри Поттера», даже много раз, но отчего-то в этот момент всегда находилось дело более важное. Женщина еще раз хлопнула себя по лбу, коря за недальновидность и потраченные впустую — ладно, не совсем в пустую, судя по обилию добытого компромата — деньги и время. Все гениальное просто, да, Дамблдор?

Проведя соответствующий ритуал, леди Малфой выяснила местоположение родственников-магглов Света Магческой Британии и собиралась нанести визит вежливости.

* * *

Нарцисса уже вышла из Малфой-мэнора и собиралась аппарировать.

— Вилди просит прощения, хозяйка. Вилди хочет спросить хозяйку, — раздалось от ворот. Нарцисса обернулась. Нервничая и комкая в руках наволочку, у ворот нерешительно топталась домовушка. Заметив презрительный взгляд, направленный на нее, домовушка смутилась еще больше. Она виновато прижала уши и забормотала, — Вилди глупая, не должна спрашивать. Вилди накажет себя. Вилди плохой эльф.

— Говори. — Прервала ее Нарцисса. Домовушка, готовая уже ощутить хозяйский гнев, на секунду смешалась и непонимающе хлопнула ресницами. Только на секунду. Нерешительно приблизившись, она уставилась на Нарциссу огромными глазами.

— Вилди… Вилди хочет сказать… Вилди хочет спросить… — Домовушка продолжала комкать наволочку и, казалось, пыталась набраться смелости. Нарцисса прикрыла глаза и, поджав губы, терпеливо ждала.

Домовушка наконец шумно выдохнула и решительно выпалила:

— Хозяйка уже много раз ходит и возвращается, но хозяйка забывает и снова ходит. Хозяйка снова вернется и забудет. Вилди беспокоится за хозяйку. Вилди просит не ходить, но хозяйка злится на Вилди и все равно ходит. Вилди наказывает себя. — Домовушка снова протянула обожженные пальцы и уставилась на хмурую Нарциссу. — Вилди… Вилди опять просит хозяяйку не ходить. — Короткая пауза и обреченное: — Вилди наказать себя?

И домовушка снова виновато прижала уши, а Нарцисса резко выпрямилась, уставившись расфокусированным взглядом в никуда. Информация была… ошеломляющей и требовала срочного анализа. Нарцисса, развернувшись, решительным шагом направилась обратно к мэнору, бросив:

— Вилди хороший эльф. Исчезни.

Домовушка поклонилась и растворилась в воздухе.

Придя в свой кабинет, Нарцисса уселась в кресло и, оперевшись руками о стол, круговыми движениями растерла лоб. «Ходит и забывает», значит? Ходит и забывает… Нарцисса прикрыла глаза и мысленно обозвала себя дурой. В свете внезапно открывшейся информации тот факт, что целых семь лет Нарциссе все некогда было справиться о родственниках Лили Поттер, выглядел невозможно подозрительно. Настолько подозрительно, насколько вообще возможно. Значит, подстраховались. Вполне логично. Вопрос — как? Рядом с мальчишкой постоянно дежурит маг, направо и налево раскидывающий обливиэйты? Но тогда бы пришлось неоднократно стирать память и самому мальчишке, а это грозит серьезными последствиями. Значит, это нечто другое. Нарцисса вздохнула. Придется выяснять опытным путем.

* * *

Нарцисса с грустью смотрела на пергамент с результатами… опыта. Для его проведения привлеклись как маги, так и сквибы и магглы. Разумеется, с последующей корректировкой памяти, к которой иногда Нарцисса даже не обращалась за ненадобностью — настолько все было плохо. Заклятье работало по невероятно сложному алгоритму, просто невозможному. Ничего подобного леди Малфой раньше никогда не встречала.

Заклятье не реагировало на обычных людей при условии, что они не знали о магии и о том, что вот этот ребенок является ну тем самым Гарри Поттером, который выжил. Со сквибами и магами оно работало всегда. Если сквиб или маг просто замечал ребенка в толпе, через некоторое время он забывал об этом начисто. Если подходил с безобидными целями, вроде пожимания руки и пожелания всего наилучшего, он забывал только образ и, если знал, имя ребенка, которому обращал поздравления, но не само действие. Часто — уже после его совершения. Если же маг или сквиб приближался к ребенку с недопустимыми целями, как: заговорить о волшебниках, передать письмо или увести силой — на любое подобное действие заклятье срабатывало едва ли не моментально. Причем забывалось и побуждение, и сам приказ, и все, что хоть как-то было с этим связано в течение месячного периода. Заклятье работало даже на сов, а также не пропускало магию.

Нарцисса не была уверена, что смогла просчитать все условия, при которых выполняется работа чар, и всю вариативность их работы. Нарцисса вообще не была уверена, что смогла бы расшифровать алгоритм, будь ей предоставлен для этого и целый год. Не училась она этому. Возможно, чары имели и определенный заданный круг лиц, который беспрепятственно мог взаимодействовать с ребенком. Неизвестно. Что же было предельно ясно — подобная громоздкая система должна быть привязана к не менее громоздкому вещественному объекту. Попытаться привязать такие чары, например, к кольцу, все равно что строить мэнор на шахматной доске. Значит, это должен быть какой-то очень большой предмет. Предмет, с которым ребенок должен контактировать достаточно часто, чтобы чары успевали закрепиться и могли регулярно обновляться. Дом. Определенно, носителем чар был дом магглов, в котором проживал мальчик. Больше нечему. И пусть Нарциссе и удалось выкопать в родовых сейфах Малфоев защитный амулет, частично блокирующий действие чар — наблюдать за ребенком издали стало возможно не подвергаясь корректировке памяти — здесь задача Нарциссы буквально становилась невыполнима. Чары не допускали никакого негативного воздействия извне. И наверняка были замкнуты на Дамблдора. Шах, мат.

Нарцисса уже готовилась было писать завещание, когда неожиданно мальчик стал бывать дома гораздо реже, возвращаясь, в основном, для ребенка достаточно поздно. В первые недели это даже прошло мимо Нарциссы.Но когда это внезапно пошатнуло защиту — несильно, буквально совсем чуть-чуть — Нарцисса встрепенулась. Оказалось, мальчишка все время стал пребывать на нерабочем кладбище, прекратившем свою деятельность совершенно недавно, в обществе маггла весьма сомнительной наружности. Но это не способно было омрачить смутную надежду измученной леди Малфой. Воспитанием ребенка она еще займется, обязательно займется. А сейчас приходилось только изредка наблюдать и надеяться, без возможности катализировать события. И ждать.

* * *

— Мистер Феликс, а это что такое? — Гарри вытащил тоненькую книжку из-под внушительной кучи бумаг, которые от этого с тихим шелестом разлетелись во все стороны.

— А, это я купил, — ответил Марбелл и, сделав глубокий вдох, терпеливо принялся собирать разлетевшуюся макулатуру.

Лето, осень, зима, весна и снова лето. Прошел уже почти целый год с того самого дня, как Гарри нашел в кармашке своих шорт аккуратно сложенную бумажку с адресом кладбища и незатейливым приглашением иногда заходить. Он тогда невероятно обрадовался. Несмотря на то, что все еще был очень обижен и на родственников, и на Фила, который его «сдал». Но идея проводить время где-то помимо дома Дурслей завораживала. И Гарри решился. Фила он тогда мгновенно простил. Разыскать нужное кладбище оказалось для семилетнего ребенка сложной задачей — пришлось без спросу взять у дяди атлас города, долго и пристально вчитываясь в непонятные названия, и найти тот самый адрес, указанный на бумажке, а после вернуть тоненькую книжку на место. Однако первая попытка добраться провалилась, Гарри совершенно запутался в улочках и переулках и едва не заблудился. Пришлось вернуться. Во второй раз украв атлас, Гарри решил попросту перерисовать путь от дома до кладбища. Благо, на карте они находились не очень далеко друг от друга, хотя в последствие окажется, что времени этот путь занимает целый час. Вернуть атлас незаметно во второй раз не получилось — Дадли заметил, что кузен усердно что-то читает и, резко выдернув книжку у Гарри из-под носа, понесся докладывать родителям. Невнимательный Дадли не заметил изрисованного листка. Два дня в чулане за порванную обложку.

Однако несмотря на все трудности, в конце концов Гарри сумел добраться до нужного адреса, находившегося у самого края Литтл Уингинга. И впервые при свете дня разглядел это тихое место, утопающее в тени деревьев. Металлический забор с рисунком в виде закручивающихся спиралей доходил взрослому человеку до плеча. А за ним ровные ряды аккуратных могил, у которых чего только не росло. Ведь каждый желал отличиться и высадить у могилки усопшего родственника что-то необычное, но в то же время неприхотливое, дабы не навещать его слишком часто, но и не вздыхать горестно спустя полгода по засохшим кустикам. А потому у могил рядом с гортензией и сиренью сезонно цвели кусты барбариса, дерена, аронии и много других, более экзотичных растений. Блестела сиреневым глазом ирга, покачивался на тонких ножках лилейник. И деревья тоже были самые разные, от клена до вечнозеленой туи. Но всех этих названий мальчик, разумеется не знал, а потому просто восхищенно разглядывал все это буйное великолепие, растущее, как ему вздумается. Он тогда подумал, что, человека, живущего здесь, пожалуй, совсем нельзя назвать несчастным, даже если он выглядит как бомж и живет на кладбище. В том, что сторож Фил здесь именно живет, мальчик ни секунды не сомневался. По другому, конечно, и быть не могло.

Фил встретил Гарри приветливо и радостно. Заварил чаю. Правда, в тот раз мальчик здесь не задержался — было боязно, что Дурсли, узнав, куда он ходит, снова запрут его в чулан. Но больше этого Гарри боялся, что проблемы будут и у Фила. И ушел. Правда, уже через неделю он вновь робко стучался в деревянную дверь сторожки. Сначала это было нечасто — только по выходным. Потом иногда и в будни. А потом и вовсе каждый день, лишь звенел звонок, Гарри чуть не бегом спешил к витой железной калитке, где его ждали. В любое время года и в любую погоду, лишь только заканчивались уроки, мальчик мчался на кладбище.

Дурсли же, наблюдая племянника лишь рано утром и поздно вечером, а «странностей» в последнее время не наблюдая и вовсе, как-то смягчились, и даже выяснив, куда бегает их племянник — спасибо непомерному любопытству Дадли — решили, что так, может, и лучше. Вернее, был большой скандал, а тетя Петунья закатила громкую истерику по поводу современных нравов (имея в виду, конечно, только Гарри); а Гарри в профилактических целях все-таки был заперт в чулане на сутки без еды. Но тем не менее прямого запрета на посещение кладбища высказано так и не было. Гарри принял это за молчаливое одобрение и показал закрытой двери язык.

После этого в доме Дурслей воцарилась некая особая форма утопии. Дурсли стали игнорировать существование Гарри, а Гарри отвечал жгучей взаимностью. Гарри вставал, готовил завтрак и уходил когда все еще спали; возвращался только к восьми, готовил ужин, выполнял всю необходимую работу и ложился спать. В любом диалоге старался использовать только три фразы: «Да, тетя Петуния», «Я понял, тетя Петуния», «Я все сделал, тетя Петуния». Дурсли же в свою очередь практически перестали придираться к мальчишке, тем не менее демонстративно его игнорируя. Тетя Петуния каждый раз при виде Гарри демонстративно отворачивалась, тоже роняя лишь односложные фразы, а дядя Верон презрительно хмыкал и утыкался в газету. И все были счастливы.

Кроме Дадли.

Кузен очень злился на Гарри, который так редко стал попадаться ему на глаза. Охота на Поттера — любимое развлечение — задыхалась и затухала в отсутствие самого Поттера, и это выводило Дадли из себя. Гарри в полной мере ощущал это на себе в школьные часы. Дадли с компанией словно пытались наверстать все то упущенное время, в которое они не могли добраться до мальчика. Из кабинета в кабинет Гарри ходил только в гуще собственных одноклассников, а в туалет и столовую старался не отлучаться вообще, весь день гуляя голодный. Это помогало, но эффект имело накапливающийся, как если постепенно наполнять водой воздушный шарик. И делать это вплоть до того момента, пока шарик в состоянии выдерживать напор воды.

* * *

— Химия для чай-ни-ков, — Гарри рассматривал яркую картинку на обложке, где встрепанный седой дедушка в белом халате держал пузатый стеклянный чайник, в котором пузырилась фиолетовая жидкость. Гарри поднял глаза. — Это мне?

Марбелл не ответил. Он только горестно возвел глаза в потолок, очевидно обращаясь в немой мольбе к высшим силам; Гарри стыдливо втянул голову в плечи — он забыл, что мистер Феликс терпеть не мог объяснять очевидные — по мнению самого мистера Феликса — истины. Но Гарри пока еще путался, какие истины очевидны, а какие нет, и иногда происходило… ну вот это. Гарри открыл книжку.

Нет, Феликс Марбелл все-таки вовсе не был злым и даже просто плохим человеком. Он был homo compositus. Так говорил Фил. Гарри не знал, что конкретно обозначает «homo compositus», но, очевидно, эта фраза объясняла — и оправдывала — абсолютно любые поступки, а заодно полностью обеляла Марбелла в глазах Фила. Гарри запомнил.

А познакомился Гарри с Феликсом Марбеллом при обстоятельствах, которые без его непосредственного вмешательства могли бы закончиться для всех очень нехорошо. Это произошло именно в тот день, когда шарик с водой вот-вот должен был лопнуть.

Это было уже в середине зимы, дело было почти к новому году, и на улице стояла такая погода, когда и снег не снег, и дождь не дождь, а все, что дальше крыльца, представляет собой единую серо-бурую субстанцию. Пожалуй, у Гарри именно это было самым нелюбимым периодом года. Привычно ввинтившись в самый центр одноклассников, он вышел с ними из школы и только там уже отделился от общей массы и, кутаясь в поношенную куртку, задумчиво побрел к кладбищу, кляня глупую погоду. В этом году у Гарри появилась еще одна веская причина не любить начало весны. Ведь теперь у него был Фил и кладбище. Привычный к работе, в том числе и к садовой, летом Гарри с совершенным восторгом помогал Филу ухаживать за брошенными могилами, полоть сорняки, ухаживать за цветами, собирать плоды с фруктовых деревьев. Потому что Гарри не мог придумать, как иначе платить за даримое тепло. Видя, как старается мальчик, Фил тепло улыбался, от чего по его небритому лицу разбегалась сеточка старческих морщинок, и присоединялся к работе. И Гарри старался еще больше. Где-то в его груди рождалось приятное теплое чувство и стремилось к этому давно пожилому человеку, вместе с ним выдиравшему бурьян.

Осенью они занимались тем, что граблями собирали желтые листья и ветки в огромные кучи, сушили, поджигали и наблюдали, как к небу поднимается горячий столб огня. А когда костер становился поменьше, Гарри разбегался и с восторженным вскриком сигал через огонь, тратя нервные клетки Фила. Фил беспокойно ругался, заставляя Гарри пристыженно притихнуть, но все равно никогда мальчика не наказывал. А потом еще и кормил раскрасневшегося от жара подростка поздними грушами. «Глупости это, — говорил Фил, — что у кладбища брать ничего нельзя. Это, говорю, совершенные глупости. Ну сам посуди — к чему покойным злиться от такой мелочи, как фрукты, которые им и без надобности вовсе? Только потому, что дерево, на котором они, фрукты, созрели, растет на их могиле? Нет-нет, мертвые — они никому еще зла не причинили. Они свое зло уже всё отжили. Бояться надо живых, уж они тебе еще напакостят».

А вот зимой… Ну чем можно заниматься в такую погоду? Хотя вчера ночью были и несильные заморозки, но все-таки… Придется опять сидеть в этом маленьком однокомнатном домике и делать домашнее задание. А еще Фил хотел научить Гарри играть в шахматы, но ни доски, ни фигурок у него ожидаемо не нашлось. Зато у него нашлось собрание сочинений Марка Твена. И сегодня Фил обещал дочитать Гарри «Принца и нищего»…

Додумать эту мысль мальчик не успел — кто-то с силой дернул его за воротник, втягивая в узкий переулок. Не успел Гарри издать и писка, как в ту же секунду оказался прижат к стенке.

— Нехорошо бегать от родного кузена. — Дадли. Только сейчас Гарри вспомнил, что не видел Дадли с компанией на последнем уроке. И всю последнюю неделю его даже не задирали. Гарри чертыхнулся и отчаянно попытался вырваться. Он забыл, расслабился, подумал, что наконец от него отстали. Глупо!

Раздались короткие смешки. Гарри и сам понял, что вырваться не получится, наблюдая, как мальчишки за спиной Дадли становятся в полукруг и недобро ухмыляются. На глаза против воли навернулись злые слезы. Гарри понимал, что это они все — кроме Дадли — не от злобы, а потому что его было весело и несложно травить, Фил объяснил, но менее обидно от этого не становилось.

— Что, плачешь? — с лживым участием спросил Дадли и с силой дернул Гарри за волосы, — Девчонка! Вот патлы отрастил! — После чего сильно толкнул прямо в руки другого мальчика. Какое-то время его так и толкали из рук в руки словно мячик, перебрасываясь попутно комментариями и подначками пытаясь вовлечь в перепалку Гарри. Это длилось до тех пор, пока вследствие неудачного толчка он случайно не заехал одному из мальчишек головой в челюсть. Тот обиженно взвыл и толкнул Гарри от себя, а Гарри, не удержав равновесия, свалился прямо в зимнюю грязь. Очутившись на земле, он было попытался подняться, но был снова свален в грязь пинком в плечо. Это послужило сигналом к переходу забавы на новый виток. Больше вставать мальчишка не пытался, но попытался пинаться ногами, чем только наконец разозлил обидчиков. Получив наиболее сильный пинок в ребра, с которым из Гарри внезапно вышел весь воздух, он наконец понял, что вот теперь его бьют по-настоящему и перестал сопротивляться. Вместо этого он свернулся калачиком и прикрыл руками голову и живот. Он внезапно вспомнил, что так говорил сделать Фил, когда Гарри поделился с ним своими проблемами. Били в обе руки, прикрывающие ребра и органы, и спину, и кто-то пару раз ощутимо и наиболее обидно приложил свою ногу к пятой точке. Ему насильно развели в стороны руки и пару раз успели несильно дать ногами в живот. Было не столько больно, сколько жутко обидно от своей беспомощности, но он стойко терпел, стискивая зубы и стараясь больше не давать воли слезам. «Это показатель страха».

Пожалуй, Гарри даже смог бы достойно вынести это избиение, если бы внезапно не почувствовал, как где-то в районе солнечного сплетения из боли и обиды зарождалось что-то одновременно горячее и совершенно ледяное. Оно отчего-то росло и, казалось, готово было вот-вот разлиться вокруг, а Гарри не мог даже прижать ладони к груди, не выпуская это «что-то» наружу. И это… вот это казалось по-настоящему страшно. Так, что на секунду отнялись конечности. Гарри пошевелился и несильно дернул руками. Потом сильнее и сильнее, пытаясь высвободиться из захвата.

— Пустите! Пустите немедленно! — Не ожидавшие подобного малолетние изуверы чуть не исполнили требование. Гарри снова отчаянно дернулся. Сейчас вдруг стало уже не важным, чему учил Фил, чего он добьется своим сопротивлением, нет! Сейчас было важно как можно быстрее высвободить наконец проклятые руки из чужих пальцев.

— Чего-о? Приказываешь? На-ам? — Растягивая последнее слово прогнусавил Дадли. Его бесило, что жертва так упорно молчит. Молчит — значит сопротивляется. И вот сейчас наконец-то сознание затопляла нескончаемая радость триумфа — Хорошие девочки должны просить! Проси!

— Пустите! — Гарри не слышал кузена. — Пустите, вы не понимаете! Ну… пожалуйста! — Гарри вырвался так отчаянно, что двух мальчишек, державших его, это начинало ощутимо злить. Гарри получил профилактический тычок под ребра и чуть не заплакал от бессилия. Они ничего не понимали! А это внутреннее что-то уже почти дошло до воображаемого края чаши. Гарри зажмурил глаза и внутренне сжался, ожидая, что вот сейчас точно случится что-то «ненормальное».

 — Что… за херня?! — Чужой грубый голос раздался далеко, словно на краю сознания. Гарри первые секунды подумал, что ему послышалось, но это было так неожиданно, что растерянно остановилось даже росшее внутри «что-то». Но голос никуда не исчез и даже, кажется, стал громче. Неизвестный громко ругался, обещая что-то сделать с глазом и вызвать полицию. Это было похоже на английский, но понимал Гарри едва ли половину слов. Словно по волшебству, с запястий исчезли чужие руки, и Гарри тут же прижал их к груди, баюкая недовольное «что-то», которое с явной неохотой уходило туда, откуда пришло. После чего наконец с некоторым трудом вытерев непослушных руками глаза от налипшего грязного снега, тяжело выдохнул. Он успел увидеть четыре стремительно удаляющихся силуэта — это, видимо Дадли и Ко удирали с места преступления. Надсадно закашлявшись, мальчишка перевел глаза в другую сторону, чтобы увидеть еще один черный расплывчатый силуэт. Силуэт грозно надвигался на Гарри и, казалось, протягивал к нему огромные черные руки. Гарри втянул голову в плечи и вновь зажмурился, ожидая худшего.

— Вставай давай. — Это прозвучало так неожиданно и громко, что Гарри непроизвольно вздрогнул и открыл глаза. Незнакомый рослый мужчина, подойдя совсем вплотную, выглядел уже не столь страшно, как когда казался лишь огромным черным пятном. Он протягивал к мальчику только одну руку, раскрытую ладонью вверх, предлагая помощь. И когда Гарри неловко сжал эту огромную сухую ладонь обледенелыми пальцами, мужчина рывком поставил его на ноги. Мальчишку шатнуло на неожиданно слабых ногах, и он уткнулся носом прямо в чужое шерстяное пальто. Накатила запоздалая истерика и Гарри тихо всхлипнул. Но не успел он всласть разреветься, как его грубо схватили за плечи и тряхнули.

— Прекратить пускать сопли!

Это вновь оказалось столь неожиданно, что почти накатившая истерика испуганно отступила и свернулась где-то в области легких, обещая вернуться позже. Вместо этого Гарри слепо хлопнул глазами и, как только его отпустили, шмыгнул, вытер грязным рукавом нос и растерянно огляделся:

— Тут очки… где-то… наверно.

Мужчина хмыкнул и, тоже оглядевшись, в следующую секунду выудил из снега погнутую, но к счастью целую оправу. Мальчишка грустно взял ее в руки, огладив дужки, и спрятал в карман. Это же… можно починить?

Так и состоялась первая встреча Гарри Поттера и Феликса Марбелла. Тот молча подождал, пока Гарри немного придет в себя, развернулся и спокойно пошел по своим делам. Вот так вот просто. Гарри, даже будучи безмерно благодарным за спасение, глубоко обиделся. В его воображении все взрослые (кроме Дурслей, конечно, и злой учительницы по музыке) представлялись очень хорошими и добрыми, и обязательно заботливыми. По крайней мере, мальчику хотелось в это верить, что правильные взрослые именно такие. Как Фил. Поэтому поведение этого мужчины ударило по наболевшему. Впрочем, долго думать об очередном неправильном взрослом не пришлось. Все посторонние мысли мигом вылетели из головы, когда Гарри попытался встать, и не тревожили вплоть до того момента, пока Гарри не добрался до кладбища. Там его встретил уже порядком взвинченный Фил. Мотая косматой бородой и тоже ругаясь и причитая — только понятным языком — он уложил мальчика на диван, напоил его сладким чаем и собирался пойти за врачом в ближайшую поликлинику, когда был остановлен испуганным «Нет!». Фил снова разругался, правда без прежнего энтузиазма, но послушался. Вместо этого он уселся на диван рядом с Гарри и, как и обещал, почитал «Принца и нищего». Гарри слушал, отвернувшись к стене, и беззвучно плакал — это его тепло качала в своих объятьях наконец-то выбравшаяся наружу истерика, из-за своей долгой отсроченности обратившаяся во что-то мягкое и уютное. Слезы текли, а на душе у Гарри становилось легко. И все было уже не так плохо. И чай был очень вкусным, и мерный голос Фила успокаивал, и ребра ныли не так уж сильно. А синяки уже завтра сойдут, на Гарри все заживало поразительно быстро…

В этот день Гарри так и не пришел ночевать к Дурслям. Да, за это он был наказан пятидневным затворничеством в чулане, но это того стоило. Особенно приятно было увидеть порядком сбледнувшего Дадли, который наверное даже похудел от нервов. И Гарри бы пожаловался в полицию только чтобы насолить кузену, но дядя Вернон тогда наверняка потом отдаст Гарри в поликлинику «для опытов». Он часто грозился.

В поликлинику не хотелось.

А еще через неделю Гарри выпала возможность гораздо теснее познакомиться с тем самым неправильным взрослым.

В тот день температура снова поднялась выше нуля и город дружно месил ногами бурые снежные лужи, а с Гарри сошли почти все синяки, которые почему-то не исчезли уже на следующий день. Гарри с Филом снова читали; «Принц и нищий» закончился, и по уговору следующую историю читал Гарри — теперь это была повесть «Чарли и шоколадная фабрика», умыкнутая у кузена. За окном уже полчаса как стемнело, скоро уже Гарри надо было идти домой, и это была последняя глава. Они уже дошли до того момента, когда Август Глуп свалился в шоколадную реку и его засосало в огромную трубу, когда дверь внезапно распахнулась, с грохотом ударив по стене и свалив стоящую рядом метлу. Метла, в свою очередь, черенком зацепила стоящую на столе банку с винтиками и гаечками. Все это со звоном и звяканьем посыпалось на пол, а в проеме, тяжело привалившись к дверному косяку, стоял мужчина в черном пальто и обводил небольшое помещение мутным нетрезвым взглядом. И что-то в нем было не так. Боясь сделать хоть одно лишнее движение, Гарри прищурил глаза и да — мужчина был… мокрым. Этого не было заметно сразу только потому, что весь он с ног до головы был одет в черное, но волосы его висели черными сосульками и прилипали к лицу, а под ногами уже собиралась мутноватая лужица из капель, срывавшихся с черного пальто. Если сильно напрячь слух, в установившейся тишине можно было услышать, как зубы человека почти беззвучно выбивали дробь.

Закончив наконец созерцание интерьера, мужчина с видимым усилием оторвался от косяка и сделал шаг вперед. И еще. И еще. Сразу стало как-то неожиданно тесно. Мужчина остановился напротив Фила, у которого отчего-то дрожали губы так, что подрагивала даже клочковатая борода, словно бы это на нем не было ни одной сухой нитки.

— Розовые слоны… — пробормотал мужчина и с грохотом свалился, заставив Фила вздрогнуть. К счастью, падение было настолько удачным, насколько это было возможно: падающее тело не задело ничего, кроме дивана, на котором только секунду назад сидел Гарри. Теперь Гарри на диване стоял, неудобно касаясь головой потолка и широко раскрыв глаза, а в паре дюймов от его ног, лежала голова. Кроме головы на диване больше ничего не лежало; все остальное тело расположилось на только недавно мытом линолеуме. Им, Гарри, между прочим, мытом. Гарри перевел недоуменный взгляд на Фила, который в свою очередь каким-то странным взглядом смотрел мужчину.

— Фил… — Гарри слез с дивана и, стараясь не наступить на бессознательное тело, подошел к стулу и дернул Фила за рукав. — Фил, кто это?

— Это Феликс.

— Он мокрый. — Гарри указал сначала на лужу у входа, а после на мокрое пятно на диване, — Кто такой Феликс?

В следующие полчаса Гарри и Фил ухаживали за «Феликсом». Феликс был раздет, вытерт полотенцем, уложен на диван и укрыт одеялом. Гарри сбегал к ближайшей телефонной будке и вызвал неотложку. А пока она ехала, Фил рассказывал Гарри о Феликсе. Феликс Марбелл был человеком тридцати лет, три года служил в САС(1), ненавидел свою фамилию и горячо любил кошек. Последнее тщательно скрывал. А еще он последние семь лет вместе с Филом содержал это самое кладбищем, которое Гарри так полюбилось за последние полгода. На этом краткий пересказ биографии был закончен — приехала скорая, и женщина, похожая на сушеную рыбу, обследовав Феликса, мрачно диагностировала вторую степень алкогольного опьянения и зачинающуюся простуду. Сделала укол, посоветовала пациенту меньше пить и уехала, предварительно попытавшись вычистить все содержимое кошелька, найденного Гарри в кармане промокшего пальто. Благо, Фил вовремя схватился и отсчитал ей всю положенную за вызов сумму.

После этого Гарри спохватился, что уже очень поздно, и отправился домой.

(1) САС (англ. SAS — Special Air Service) — Особая Воздушная Служба, или Специальная Авиадесантная Служба.

* * *

Спал Марбелл почти сутки и пришел в себя после обеда. Ну, вернее не совсем так. Фил, заметив, что Марбелл открыл глаза, хотел к нему подойти, но только его заметив, Марбелл отвернулся к стенке и, пробормотав «чертовы розовые слоны», снова заснул. Фил не обиделся, но Гарри оскорбился за него. А еще голос Феликса ему показался смутно знакомым.

Проснувшись вечером, и на этот раз окончательно, Марбелл долго сидел, подозрительно уставившись на Фила, а после позвонил в неотложную и, пока она ехала, громко ругался с Филом, доказывая тому, что он мертв. Гарри, еще в самом начале забившийся под стол, прижимал колени к груди, исподлобья наблюдая за скандалом, и злился. Он вспомнил, где уже слышал этот голос. Это был тот самый «неправильный» взрослый, который теперь еще и смел обижать его Фила.

Женщина, похожая на сушеную рыбу, была еще мрачнее, чем в прошлый раз, и глядела на Марбелла с нескрываемым смешением скепсиса и презрения. Обследовав на этот раз Фила, в которого обвинительно ткнулся указующий перст Феликса, она почти по слогам заявила, что пациент совершенно здоров. Марбелл грузно опустился на диван, закрыл лицо руками и захохотал. Женщина, пробормотав, что ей за это не доплачивают, вкатила несопротивляющемуся Марбеллу успокоительного и, настоятельно рекомендуя держать больного подальше от алкоголя, уехала.

После случая с медсестрой Марбелл стал тих и угрюм, на правах «взрослого и здравомыслящего» человека излучая всеми фибрами души недоверие и подозрительность. Появлялся редко, в основном копаясь в каких-то бумагах, на робкие попытки Фила наладить контакт хранил угрюмое молчание. Гарри же наладить общение и не пытался, сняв с Марбелла ярлык «неправильный» и легкой рукой прикрепив на взрослого ярлык «плохой». А «плохой» приравнивался к Дурслям и требовал соответствующего обращения.

К безмерной печали Гарри, погода тоже испортилась окончательно и дожди лили без продыху. Это означало, что с Филом они станут видеться гораздо реже, ведь хорошего зонта Гарри выделить никто и не думал. И хотя Гарри еще ни разу за всю жизнь даже простудой не болел, но приходить к Филу каждый раз в том состоянии, которое наверно бывает у людей, которых вместе с одеждой прополоскали в проруби, сил не было никаких; к тому же холод он ощущал вполне обычно, как все люди. А в последнее время он стал чаще шмыгать носом. Зато Гарри удалось упросить Дурслей отпустить его к Филу на все зимние каникулы, если он за три дня наведет идеальный порядок во всем доме. Возможно, это как-то было связано с тем, что Вернон давно зазывал в гости каких-то деловых партнеров. Дадли в это время уже уехал гостить к тетке Мардж, так что задача представлялась почти легкой. Гарри чуть не прыгал от радости. А шахматы он у Дадли одолжит. Тот в них все равно не играет, потому что у черного короля успел пожевать злобный бульдог тетки Мардж, а все пешки белых разрисованы фломастерами. Зато Филу приятно будет.

Где-то в Британии леди Малфой швырнула в стенку чернильницей — зимних каникул не хватило.

В целом ничего интересного больше не произошло ни в оставшиеся месяцы зимы, ни в первые месяцы весны. В школе перестали задирать. После того случая травля, дойдя до своего пика, утихла. Может быть, Дурсли наконец настучали по голове своему сыну, а может, тот своим умом дошел, что все это рано или поздно может очень плохо закончиться. Гарри не верил, что тупой как пробка кузен может о чем-то задуматься, но на всякий случай сходил в расположенный в нескольких кварталах от школы храм и поставил бесплатную свечку. Мальчик не знал, кому ставить свечку, но, наверное, это было и не важно, так что он просто ткнул ее на первое, что увидел: столик с раздетым бородатым дядечкой, прибитым гвоздями к кресту. Впрочем, это не остановило окончательно подначки и подколки, они стали редки, но остались — надо же соблюсти традицию в самом деле. Бывало, что Гарри в особо неудачные дни толкнут или запрут в туалете, но дальше этого дело больше не заходило. «Охота на Гарри» неофициально и тихо прекратила свое существование.

Собственно, особым разнообразием событий не порадовала и весна. Дожди давали людям отдыху в два-три дня и продолжали свой мерный ход. Но то ли природа выполнила план на Англию, то ли у нее заканчивалась уже вода в облаках — дожди лили с ленцой, чаще это была мелкая морось или даже негустой туман. Но эта царившая вокруг серость погружала в состояние расслабленности, лени и равнодушного безразличия, когда неохота шевелить и мозгами, не то что остальным телом. В это время Гарри было особенно сложно вставать раньше Дурслей и готовить им завтрак. Распогодилось только к середине весны. Выглянувшее наконец полноценно солнышко растормошило людей и привнесло в них, очевидно, жажду неуемной деятельности, поскольку стали громче кричать голоса в школьных коридорах, оживленней топали ногами люди на улицах, и даже Фил по необсохшим лужам вытащил Гарри на обход кладбища.

Радиоактивное солнечное излучение не обошло своим губительным действием и Марбелла. Впрочем может это и не имело никакой связи и у взрослого просто сдали нервы — однажды он вновь триумфально появился на пороге, уронив метлу, только вид имея не пьяный, а столь воинственно-решительный, что о него разбивались любые возражения. В руках он держал медицинский чемодан, какой Гарри видел у той тетеньки из скорой. Возможно, именно у нее чемодан и был позаимствован. Марбелл за шкирку выкинул Гарри из помещения, силком — впрочем, не встретив серьезного сопротивления, — уложил Фила на диван и принялся всячески его щупать, трогать и переворачивать, прицеплять к нему проводки и делать еще какие-то непонятные действия, чтобы через полчаса выдать обреченно-злое «Нихера не понял!». Ничего не понял не только Марбелл, но и Фил и к своему несчастью посмев уточнить это у Феликса. Гарри все понял сразу и с недовольным выражением лица наблюдал через окно, как Феликс метается по комнате и машет руками, размышляя: поставить за Марбелла свечку или нет — вроде же вещь действенная. Очередной скандал закончился тем, что тот проорал прямо в лицо Филу: «Ты сдох! Ты сдох девять месяцев назад, так какого хрена творится?!», — хлопнул дверью и ушел. Фил недовольно покачал головой, а Гарри решил, что точно поставит свечку. Тому самому дяде на кресте, пусть он и смотрелся пугающе.

Через пять минут он вернулся и выглядел так, словно Гарри и Фил обижали его одним своим существованием. Собственно, почти так и оказалось, за исключением того, что на Гарри Марбеллу было по большому счету вообще плевать.

— Ну? — тихо и от этого зловеще спросил он. — Не потрудитесь ли мне объяснить, какого хрена здесь творится?

Ответом Марбеллу было молчание и пара непонимающе глядящих глаз.

— Хорошо… Вернее, хреново, — Марбелл глубоко вдохнул и со свистом выпустил воздух из легких. — Повторяю! Ты, — указующий перст уткнулся Филу в грудь, — ты умер. Я, — голос Марбелл сбился, — я лично закапывал твой гроб. Не то чтобы я был совсем не рад твоему воскрешению… но как? Как, черт возьми?!

Подробностей Феликс вытрясти так и не сумел. Фил сам ничего толком не помнил, кроме безотчетного желания куда-то идти и что-то делать в первые минуты, и сколько бы Марбелл не бился, Фил больше ничего вспомнить не мог. Отчаявшись, Марбелл сплюнул себе под ноги и ушел, прихватив медицинский чемодан. На Гарри он внимания так и не обратил. После того, как за Марбеллом оглушительно хлопнула дверь, Гарри вылез из-под стола и подошел к поникшему Филу. И после пары секунд раздумий прижался щекой к его груди.

— Оно стучит.

Сначала непонимающе нахмурившись, Фил расплылся в грустной улыбке и провел рукой по встрепанным мальчишеским волосам.

— Стучит…

После этого переломного момента Марбелл — по какой-то своей, неизвестной причине — перестал демонстративно игнорировать Фила. Впрочем, не переставая предпринимать попыток выяснить, почему он дышит и двигается. Вытащил один раз Фила к его надгробию, на которое Фил отчего-то еще ни разу не наткнулся. Фил полюбовался на эпитафию, но заверил, что ничего не вспомнил.

С Гарри Марбелл тоже смог в некотором роде поладить, вернее, соблюсти невооруженный нейтралитет. Марбелл, впрочем, откровенно не старался; в основном эту задачу взял на себя Фил, но мужчина больше почти не кричал и иногда, очень редко, забывал на столе шоколадку или книжку. В результате Гарри вынужден был частично пересмотреть свое мнение по отношению к плохому взрослому. Марбелл даже стал с некоторой опаской именоваться мистером Феликсом — потому что Гарри хорошо запомнил, как перекосило взрослого, когда Гарри обратился к нему «мистер Марбелл». А вскоре Гарри, отчаянно борясь с самим собой, принес Феликсу учебник физики для пятых классов, добытый в библиотеке, и робко попросил объяснить непонятный, но такой манящий неизвестностью предмет. Марбелл скривился как от горчицы, и сказал, что физику не понимает, но тем не менее объяснил материал вполне сносно, заработав плюс в карму, после чего Гарри стал иногда приходить за помощью в уроках. Очень редко.

Гарри с нетерпением ждал июля. Дурслей он в глубине души уже почти готов был полюбить, поскольку все их отлучки из дома он теперь проводил не у миссис Фигг, а с Филом. И так невероятно удачно случилось, что в самом начале летних каникул они всей семьей собирались почти на две с половиной недели ехать на пляжи Ла Манша и, разумеется, Гарри с собой не брали. Соответственно — эти дни Гарри проведет у Фила. Конечно, диван только один, но Гарри упросил Дурслей дать ему старый спальный мешок Дадли, который тому покупали в поход, который все равно не состоялся, потому что Дадли заболел. Спальник был тяжелым и немного порванным, но мистер Феликс клятвенно обещал помочь его донести. По какой-то причине он действительно на это согласился, повысив себе этим карму.

Поэтому целых две недели Гарри с выражением абсолютного счастья носился по кладбищу, гоняя ящериц и ужиков, ловя жучков, кузнечиков, бабочек и объедаясь переспелыми абрикосами. Он умудрился случайно поймать в банку полевую мышь, и хотел оставить ее себе, но на следующий день она куда-то исчезла. Ну и, конечно, он позаимствовал у Дадли еще несколько книжек, которые тот наверно ни разу и не открывал. Гари был не уверен, знает ли кузен вообще, что у него есть книжки, но это был не такой уж и важный вопрос. Целых две недели пролетели стремительно и весело, словно один день, и сейчас Гарри, удобно устроившись на диване, листал «Химию для чайников», рассматривая яркие цветные картинки, но пока не особо вчитываясь в текст. Фил в данный момент любовно ухаживал за могилами где-то в глубине кладбища, а Феликс только-только сравнил какие-то бумажки и ушел. На деревянном подоконнике в стеклянной банке хлопали крыльями две бабочки, то и дело привлекая к себе взгляд мальчика. Гарри долго сомневался, но в конце концов захлопнул книжку и, сунув ее под мышку, взял в руки баночку. Выйдя на улицу, он отвинтил крышку и проводил взглядом улетающие цветные пятнышки. И только когда они скрылись в кроне разлапистого клена, Гарри услышал приближающиеся шаги и повернулся на звук. К нему быстро, но степенно приближалась очень странно выглядящая женщина, от удивления Гарри, наверное, неприлично широко распахнул глаза. Подойдя ближе, женщина остановилась и какое-то время молчала, разглядывая мальчика. Гарри в свою очередь так же рассматривал удивительную женщину. На ней было светло-коричневое платье, похожее на ночнушку, из тех, какие Гарри видел только на картинках в сказках про принцесс и черное шерстяное пальто, только не выше колен, как у Феликса, а такое длинное, что почти касалось земли. А еще у нее волосы у висков были совсем-совсем белыми. Гарри даже стало немного стыдно за свой внешний вид: грязные руки, наверняка такое же грязное лицо, безразмерная штопанная-перештопанная одежда и такие же ботинки. Гарри попытался незаметно вытереть руки о штаны. А женщина, наконец закончив его разглядывать, произнесла как-то устало и разочарованно:

— Так вот ты какой — Гарри Поттер…