Триптих (гет)

Лето. Солнце ещё не жаркое, но тёплое, прогрело воздух и землю настолько, что можно было лежать на ней, не опасаясь простуды. Правда, озеро дышало холодом, но только если подойти к нему ближе, чего Юта ни в коем случае делать не собиралась. Ей и так было хорошо!

Рядом с ней на расстоянии вытянутой руки, откинувшись на спину и заложив руки за голову, лежал Арм-Анн, её дракон. Лежал и, по всей видимости, спал, как сурок. Принцесса нахмурилась: простынет ведь, но поделать ничего не могла. Арман был упрям, и подстелить себе тряпицу под спину не разрешил. И все её доводы пропустил мимо ушей.

— Я — дракон, — сказал он, — ко мне неприменимы людские мерки.

-Ты ведь ещё не оправился от ран, — привела в действие последний и самый верный аргумент Юта, надеясь, что её явное беспокойство о его здоровье заставит Армана, как всегда, уступить и сделать так, как она хочет.

В ответ он улыбнулся одной из своих особенных, предназначавшихся только ей, улыбок и сказал своим неподражаемым хрипловатым голосом:

— Не бойся, моя принцесса. Теперь я совершенно серьёзно намерен жить долго и счастливо и никакая простуда мне не помешает.

Он бережно коснулся её щеки прохладными пальцами и, улёгшись на траву, моментально уснул.

По крайней мере, Юте так показалось…

* * *

— Послушай, мне нужно уйти отсюда.

— Мне? Уйти?

— Юта, я пробыл здесь слишком долго…

— Твои раны…

— С моими ранами все в порядке!

— Я не пущу тебя! И если уж тебе захотелось тайно бежать из гостеприимного дома, в котором (заметь!) тебя вылечили…

— По-моему, определённый комфорт я заслужил.

— … не будь занудой и не перебивай меня!

— Хорошо, дорогая, не буду.

— Ты опять меня перебил! Но ты не заставишь меня забыть слова, которые я намерена тебе сказать, и прошу хорошенько запомнить их! Так вот, если тебе срочно нужно уходить, то я пойду вместе с тобой. И в этот раз ты от меня не отделаешься. Пусть хоть сотня принцев стоит под стенами замка!

— Ты не представляешь, как долго я мечтал услышать такие слова, моя принцесса.

— Мечтал! — фыркнула Юта. — Мог бы и сам позвать.

— Иди ко мне…

Оказавшись в объятиях, она, наконец, уверилась в том, что минувшие месяцы — не сон. Он действительно был здесь, рядом с нею. Он обнимал её, утыкаясь в макушку, вдыхал запах её волос, целовал её глаза, гладил по спине, по плечам — правда немного неуклюже и неловко, но тут уж ничего не поделаешь, дракону не у кого было учиться обращению с женским полом.

Растворяясь в счастье, она уловила, как отличаются объятия и поцелуи того, кто любит всем сердцем от тех же действий того, кто… Юта энергично тряхнула головой, чтобы прогнать неприятную мысль, видение, пытающееся отравить минуты её блаженства. Но образ не уходил.

— Что с тобой? — Арман моментально почувствовал перемену настроения.

— Тайно уехать не получится, неправильно это, — уткнувшись лицом ему в грудь, едва слышно проговорила она.

— Я ведь говорил только о себе. О моём отъезде мало кто пожалеет, соверши я хоть сотню подвигов. Я — оборотень, зверь. Меня здесь боятся. Страх кроется под ласковым обхождением, вниманием и улыбками, но это все равно страх, если не сказать хуже.

— Не говори так! — уловив едва заметную печаль в его голосе, быстро сказала Юта. Тонким пальцем провела по его губам, сгоняя прилетевшую горькую усмешку.

— Они правы в своих страхах, — вздохнув, продолжил Арман. — Я сделал то, что сделал, не ради них. До них мне нет никакого дела, да и никогда не было. Я думал о тебе.

Зеленые глаза его стали совершенно тёмными от расширившихся зрачков.

Они стояли, сплетясь, и время существовало для нее только в виде ударов сердца, глухо доносившихся через одежду от него к ней.

— Юта.

— Что?

— Тебе нужно хорошенько все обдумать.

— Ты опять за свое! — Оборвала она его на полуслове.

— Нет! — поспешно и как-то слишком резко сказал Арман, помолчав, тихо добавил — я хочу быть предельно честным, вот и всё.

Юта взглянула в его лицо. Арман был не высок, но все же выше ее, и Юте приходилось слегка приподниматься на цыпочки, чтобы заглянуть в его глаза, когда Арман смотрел вот так: куда-то в даль, словно сквозь неё.

— О чем ты? — она наклонила его голову ближе к себе. Арман поджал губы и глубоко вздохнул, будто решался на что-то.

— Юта, я не верю в то, что от союза дракона-оборотня и человеческой дочери могут быть потомки. Тебе некого будет баюкать, учить ходить, говорить. Мой замок — глухой и неустроенный — таким, скорее всего, и останется. Подумай хорошенько, сможешь ли ты день за днём, месяц за месяцем бродить по его коридорам, выбиваясь из сил, чтобы сделать его хотя бы немного похожим на то, что ты привыкла видеть дома. Постоянно и повсеместно ты будешь видеть только меня. Годы и годы перед тобой будет одно и то же лицо — моё, которое ты изучишь до мельчайших подробностей, а вскоре научишься угадывать моё настроение, или выражение лица, или желание даже, находясь в другой комнате. Подожди, не возражай! Пойми — годы, которые сложатся в десятилетия! Ни новых лиц, ни знакомств, ни развлечений. Ничего!

Арман замолчал. Стояла такая тишина, что было слышно, как мышь скребется где-то. Он обхватил её лицо двумя ладонями, заглянул в глаза.

— Понимаешь? — спросил он.

Помолчали. Потом он отвернулся и глухо и обречённо продолжил:

— Тебе придется жить с оборотнем, который и через сто лет вряд ли сильно изменится. Ты будешь стареть рядом со мной, и видеть как годы, оставляющие свой след на твоем лице, меня практически не касаются.

Арман почти физически ощущал, как её взгляд скользит по его лицу, по губам, наблюдая, как они шевелятся. Возможно, она повторяет их движения. Но он не мог заставить себя взглянуть в ответ и подтвердить или опровергнуть свои догадки. О чем она думает, разглядывая его так пристально?

Юта нахмурилась:

— Зачем ты говоришь мне все это? — Он снова пытается наступить на те же грабли? Он снова хочет уйти. Возможно ли это? Неужели он думает, что у неё короткая память?

— Я хочу быть честным, — упрямо повторил Арман.

Юта рассердилась:

— Да ты просто боишься! Боишься попробовать. Ведь все, что ты описал, может, произойдет, а может, и нет. Ну, кроме старости, конечно. Чайка то ли сядет на крыло дракона, то ли не сядет… Человек, который летал на драконе, не сможет жить в жестких рамках дворцового этикета — он с тоски умрет, — Юта внезапно вспомнила и повторила вслух мысль, которая пришла ей в голову однажды глухой, страшной ночью в холоде королевской спальни. Когда она в единой вспышке вдруг увидела свою жизнь и поняла свои поступки и желания. — Ты хочешь для меня такого конца?

Арман качнул головой, по-прежнему глядя в сторону.

— В таком случае у нас с тобой два пути: либо каждый в отдельности умрёт от тоски по другому, либо мы попробуем что-то построить вместе. Ты так не думаешь? Я готова попробовать, а ты?

Она ждала ответа. Спокойно и терпеливо стояла, выпрямившись и заглядывая ему прямо в душу. Взгляд её тянул, звал. Но Арман не решался прервать затянувшееся молчание — он не знал, что сказать. Вернее — знал, но…

Неужели она права, и он — такой могучий и сильный, способный за час спалить несколько деревень — просто боится. Нет, это не только страх нового и необычного. Что-то помимо его воли поднималось в памяти его из глубины веков, нашёптывая и причитая — ничего не будет, ничего не получится, все пойдёт прахом. Голоса сотни поколений могучих драконов доносились до него и воплощались в его нерешительность. О чём шептали эти голоса? Он уже озвучил это. Его убеждения и опасения, которые он пытался сейчас убрать со своей дороги, чтобы отвоевать свое право на счастье, стояли твердо на опыте его предков, живших на этой земле сотни лет и творивших свой промысел.

Вот именно — творивших промысел, вкушавших добычу. От этого никуда не деться, не забыть, не скрыться, а значит — он тоже чудовище, как и его предки. И его надлежит бояться и сторониться, а никак не любить. То, что каждый род живёт и исполняет свои законы, слабое утешение.

Но тогда зачем, для чего он всего лишь несколько месяцев назад жертвовал своей жизнью вопреки здравому смыслу, вопреки пророчеству прямо и твердо заявлявшим ему о том, чего делать не следует? Не для того ли, чтобы испытать, то, что до сих пор ему было не дано, — любовь? И не говорит ли, сделанное им, что он может, имеет право пережить и почувствовать всю силу и прелесть любви? Найти в ней и утешение, и успокоение в своих метаниях, и достигнуть цели — такой нечёткой и зыбкой? Арман не мог ответить, но очень хотел…

Не дождавшись ответа, Юта хмыкнула и тряхнула головой:

— У меня такое чувство, что я сама предлагаю взять меня замуж. Это просто неслыханно! Я — принцесса и…

— Ты не просто какая-то там принцесса, — он приложил палец к её губам, прерывая поток слов (опять перебил! прости, Юта!), — ты — добыча одного глупого, неуверенного и очень несчастного дракона. Случайная, непредвиденная и затратная добыча. И не стану скрывать — когда-то, давным-давно, этому дракону хотелось, чтобы её не было. У добычи большой рот, как у лягушки, и длинный и тонкий нос, похожий на шило, который она любит совать туда, куда не велено….

Его пальцы касались описываемых черт, мягко и осторожно повторяя их форму. Юта чувствовала, как вслед прикосновениям и звукам, которые она уже не столько слышала, сколько ощущала, переживала сердцем, волны невыносимой, нечеловеческой нежности накрывали её с головой. И она уже не могла думать и слышать — это было невозможно. Сейчас она могла только чувствовать.

— У нее маленькие карие глаза такие ясные и чистые, что, глядя в них, забываешь об их размере, — продолжал звучать его голос, уводя ещё дальше. — У нее угловатая, неправильная фигура. Однако, это не мешает одному немного трусливому и сентиментальному дракону бежать, сломя голову, ей на выручку, когда она, наконец, засунет свой нос, куда не следует, и не сможет справиться с последствиями. И он бежит каждый раз, как в последний. Потому что если он не успеет — это будет не только её конец, но и его конец тоже.

Его голос зазвучал чуть тише и мягче. И Юта приподнялась на цыпочки, словно хотела почувствовать этот звук, а расстояние мешало.

Ей нужно было приблизиться, ощутить колебания воздуха, вызванного движением губ, произносивших слова, на своих щеках.

Ей хотелось прикоснуться к словам, собрать их в ладони, обернуться в них, а он стоял слишком далеко!

Она хотела заставить эти слова сиять ярче звёзд, напитав их своими чувствами и переживаниями, а он, Арман, почему то стоял все также далеко, хотя она, Юта, уже сделала тысячу шагов навстречу, а встреча все не наступала!

— Он знает, что если не успеет, то больше никогда не сможет заглянуть в такие маленькие, но такие прекрасные глаза. Он больше не сможет обнять её такую мягкую и теплую. Это гораздо больше того, что он может вынести — непомерная плата, которую он не готов платить, — последние слова Арман произнес почти шепотом.

Юта смотрела на него, открыв рот.

Армановы зелёные очи притягивали к себе, словно магнит. Она временами даже не слышала, что он говорил — видела, что его губы шевелятся и все. Но смысл сказанного каким-то образом проникал в сердце, и там что-то ворочалось и таяло, как лёд в кастрюльке над костром. И сам Арман сейчас представлялся ей вовсе не таким, каким он описывал себя, — нет. Он представал перед ней большим и могучим, уверенным и сильным, и верное, нежное и зоркое сердце пламенело в его словах. Юте стало жарко и зябко одновременно. Она робко, словно боялась спугнуть установившуюся вдруг тишину, вздохнула.

Он ни разу ещё не говорил ей таких слов! Да что там — таких. Арман вообще ни разу не упоминал о чувствах. Хотя слова были и не нужны — с тех пор, как он кинулся ей на помощь, забыв о себе. Но как же невыносимо приятно было слышать эти слова! Хотелось купаться в этих звуках, чувствах, льющихся через них, сквозь них и — даже! — минуя их. Голос такой же, как и раньше, вдруг обрел иные краски, иные переливы будоражили воображение, что-то обещая, о чём-то договариваясь, что-то внушая. И мурашки побежали по спине…

— Это что — признание? — она как-то сразу охрипла.

Воздух вокруг них заискрился от сдерживаемого веселья.

— Можно и так сказать… — и он рассмеялся в голос.

* * *

И они уехали. Вдвоём.

Путешествие было не сложным, хотя и продолжительным. Юта не захотела лететь — боялась за него. А нежелание своё объяснила просто — своим недомоганием — голова, мол, от большого количества свежего воздуха кружится. Она ведь отвыкла в дворцовых залах от широты и простора. Поди, проверь — правда это или нет. Арман был догадлив и без всяких проверок, а потому не настаивал. Ему была приятна такая забота — неявная и ненавязчивая. Да к тому же она на некоторое время перестала упоминать по каждому поводу его раны.

Первые несколько дней Юта ходила по замку как во сне, не веря себе. Потом обвыклась немного, успокоилась. Арман устроил ей славную лежанку из двух кресел — там бы две Юты вместилось. Сам, по-прежнему, ночевал на своем сундуке.

Сначала Юта все ожидала чего-то и тряслась, и трепетала, словно новобрачная. Однако, ночь сменял день, за ним снова наступала ночь — и ничего не происходило. И Юта заскучала. Нет, она не жалела о своём выборе. Арман был очень ласков и внимателен, она была счастлива. Но по ночам она представляла, как он сжигает её своим пламенем и просыпалась в поту, трясясь от страха или ещё чего-то непонятного. Чем дальше, тем эти сны становились всё ярче и красочней. Откуда ей было знать, что совсем рядом Арман мучается теми же вопросами и не знает, что делать. Так они и ходили кругами, пока однажды Арман не решил перерубить гордиев узел одним взмахом, надеясь решить все проблемы разом.

Он предложил ей полететь куда-нибудь. И принёс её вот сюда — в горную долину, таившую в себе все красоты мира — и лес, и озеро, и тишину.

А сам взял и заснул. Или нет…

За спиной послышался шорох, но обернуться Юта не успела — Арман, ухватив за талию, опрокинул принцессу себе на грудь.

— Ты с ума сошёл! — взвизгнула Юта. — Отпусти меня сейчас же!

Она дёрнулась, чтобы вырваться, но не тут-то было — Арман держал её крепко. Ей не было больно, но и пошевелиться она не могла.

Юта испуганно замолчала, а заметив странное выражение в его глазах, — затрепетала. Оно было ей знакомо. Впервые она уловила это выражение давно, в комнате с магическим зеркалом. Тогда с Арманом впервые случился припадок, вызванный воспоминаниями. Она и страшилась и ждала того, что сулил этот взгляд. Хотя чего он сулил, разобраться Юта пока не могла, а потому боялась всё-таки больше. Арман смотрел на неё спокойно, серьёзно и пристально, словно она была неизвестным видом. Так, вероятно энтомолог смотрит на недавно открытое им редкостное насекомое.

— Так, — сказал он спокойно и тихо. И слово это повисло между ними вопросительным знаком.

Встала оглушительная тишина — даже насекомые перестали стрекотать, птицы все куда-то подевались, ветер запутался в ветвях деревьев и затих в недалекой роще.

Юта снова дёрнулась и попыталась что-то сказать, но слова замерли на её губах. Она оцепенела, словно кролик перед удавом. Прямой и цепкий взгляд зеленых глаз подчинил её себе. Она боялась пошевелиться. Почувствовав, как вспотели её ладони, Юта, совершенно не ожидая от себя, и совершенно не к месту глупо хихикнула. И тут же словно подавилась своим смехом — смолкла.

— Моя добыча, — протянул он. — Ни один жених, ни среди драконов, ни среди людей, не платил такого выкупа за невесту… Настало время ритуала. Ты не находишь?

Судорожный вздох вырвался из груди Юты. Арман почувствовал, как мелко задрожали руки, упиравшиеся в его грудь. Внимательный взгляд отметил, как окостенело лицо, и испуг застыл в знакомых глазах. Он сказал, не подумав первое, что пришло в голову … Он не ожидал такого эффекта от своих слов.

«Да что же это такое, — безмолвно застонал Арман. — Это же просто слова. А она… она не верит мне и боится меня! Не верит и боится до сих пор, несмотря на то, что было»…

— Юта, — горестно выдохнул он, — Юта.

Отстранив её, приподнялся, намереваясь встать. Юта взвилась следом, не успев даже подумать, что собирается сделать — обхватила его за шею, повисла всей тяжестью тела. Судорожно пыталась подобрать слова, чтобы что-то сказать, как-то объясниться, но испуг, пережитый мгновения назад, лишил её дара речи.

Теперь она даже не понимала, чего так испугалась. Но сейчас иной ужас сжимал её сердце и заставлял его колотиться где-то в горле — древний, как мир, страх безвозвратной потери. Паника охватила её, едва она осознала, что обидела его. Воображение моментально нарисовало ей расставание. И Юту затрясло — теперь уже от другого куда более сильного чувства. Она вцепилась в его плечи, как утопающий хватается за соломинку. Зашептала какие-то слова, извинения, ещё что-то.

Пальцы её правой руки соскользнули с плеча на затылок, зарываясь в его волосы (неожиданно густые и мягкие, а по виду и не скажешь!), левая рука, отодвинув ворот рубашки, скользнула по плечу, слегка оцарапав кожу, дёрнулась назад, словно испугавшись чего-то, и ухватилась за ткань, комкая, сминая её.

Близко и мягко светились её глаза, и горячий воздух вырывался из полуоткрытых губ, концы волос щекотали и жгли.

И дракон внутри Армана вдруг поднял голову и встряхнулся, выпрямляясь, разворачиваясь во весь свой рост. Легкое прикосновение тонких женских пальцев — тёплых и ласковых — заставили дракона и человека слиться в едином движении, обнимая такое мягкое и податливое тело. Пальцы человека касались её — мощь и сила дракона питали эти касания, наполняли их жаром, трепетом и … яростью.

Арман глухо застонал — тонкое пламя пробежало по жилам колючими иглами. Восхищение и возбуждение слились воедино, превратившись в огромный и, на секунду, невыносимый ком, и в следующее же мгновение ком разорвался, разлетевшись мириадами колючих и морозных льдинок, едва её губы скользнули навстречу…

Это раньше, пока она была хоть на каком-то расстоянии, он мог отвернуться, обидеться и уйти. Всего лишь несколько минут назад он ещё мог раздумывать. Сейчас же, чтобы оторваться от неё, не хватало никакой силы воли.

Нечто тёмное заворочалось и стало подниматься уверенно и неспешно, накрывая с головой Человека и Дракона, гася сознание. Довольное рычание — рык победителя рвался из его груди неудержимой волной.

Юта чувствовала себя былинкой, охваченной огнём.

И ей это нравилось.