create/detonate (гет)

— Почему я здесь?

Таша отвлекается от разобранной брони и находит взглядом тень, мелькающую в дверном проеме.

— Почему я здесь? — повторяет он низким и хриплым голосом. Он говорит по-русски. Это плохая ночь.

Он уже семьдесят два раза задал ей этот вопрос. Прошло двенадцать дней с момента его пробуждения. Моменты из прошлого не всплывали в его памяти дня два, он не пытался убить ее четыре дня. Он обошел дом по периметру триста двадцать шесть раз и около восьмидесяти четырех часов смотрел на свою фотографию со Стивом Роджерсом. Он проспал в общей сложности девятнадцать часов, просыпаясь каждый раз спустя девяносто минут, и каждый раз с криком.

Наташа дважды находила его в контейнере, с опущенными по бокам руками и зажатыми в тесном пространстве плечами. Оба раза после этого она напивалась.

После того, как Таша сожгла дотла Десять Колец и бежала из пустыни, она поняла, что скучает по пещере.

Темной, сырой и прохладной.

Она до сих пор плохо засыпает без шума размеренно падающих в дальнем углу капель воды. Каждый раз она просыпается с криком и ненавидит это. Ту пещеру, тех мужчин, но в большей степени саму себя.

Она встает, отпихивая проект подальше, и подходит к другому столу, на котором лежит почти законченная рука.

— Давай, — говорит она, и указывает ему на соседний стул. — Садись, попробуем вернуть чувствительность.

Иногда это срабатывает. Отвлекать его до рассвета, пока он хотя бы частично не расслабится. Но сегодня… ладно.

— Почему я здесь?

За двенадцать дней она так ни разу и не ответила на этот вопрос.

— Это так важно? Я вот не знаю, почему я здесь. Никто не знает. У людей нет предназначения.

У героев есть, но Таша не герой. В большинстве случаев Наташа делает вид, что она обычный человек, но в ней больше металла и химических веществ, чем крови. Ей по-прежнему снятся расползающиеся по горизонту взрывы, но вместо ужаса она чувствует благоговение. Она смотрит на костюм и поражается тому, что создала собственными руками.

Она гордится, как Икар гордился своими крыльями, как создатели Зимнего Солдата гордились монстром, которого они сотворили — карманным убийцей на побегушках. Таша разбирается в оружии. Оружие сделано, чтобы уничтожать. Она не разбирается в людях.

У людей нет предназначения.

— У меня было, — отвечает он, опираясь и сжимая край стола. Металлическая столешница мнется под его руками.

Кроме обходов он много сидит в интернете при помощи ДЖАРВИСа, смотрит телевизор, слушает музыкальную коллекцию Таши. Все, что сделано до 1950 года, вызывает у него отвращение.

Во сне он всегда кричит на английском. Когда он не спит, он не отзывается на свое имя, говорит на русском большую часть времени и прячет ее кухонные ножи в рукавах. Она называет его «дорогуша», «милашка», «конфетка», но кроме позывного «агент», «Зимний» — единственное, на что он откликается, когда не спит.

В его кошмарах он просто Баки, и Таша не знает, как это исправить. Не знает, может ли. Раньше она умела производить оружие, но она никогда не училась его обезвреживать. Когда Таша заканчивала над чем-нибудь работать, оно просто взрывалось.

Она долго молчит и, сама того не осознавая, вертит в руках какой-то шуруп. Зимний отводит взгляд от ее лица и смотрит в дальний угол, где находятся связанные с ним устройства, которые Таше еще предстоит изучить. Он смотрит на кресло, стирающее память, и испытывает что-то сродни желанию.

Таша завидует этой исходящей от него простоте, знанию, что когда все закончится, нужно будет просто нажать кнопку, чтобы стереть и отформатировать его, сделать снова невинным и чистым. До следующего раза, когда его разбудят и запрограммируют на убийство.

Кнопка. Чистый лист.

Это должно было пугать ее. Она представляет свою жизнь без Афганистана, представляет жизнь, где Оби умирает в автокатастрофе, а не от ее рук, но не чувствует ужас. Да, она бы до сих пор была монстром, торговцем смерти, детоубийцей, но она бы не знала об этом. Если заткнуть уши и зажмурить глаза, кошмары не смогут тебя найти.

— Потому что ты выжил, — внезапно неосмотрительно бросает она.

Она не спала столько же, сколько и он, ни с кем не общалась тринадцать дней, кроме как с Пеппер по видеозвонкам, не видела никого живого, кроме Зимнего. Двести восемьдесят восемь часов и ничего кроме него не изменилось. Теперь он знает ее так же хорошо, как Инсен и ее мучители. Это пугающе, словно он прокрался в ее девственно чистый дом в грязных ботинках, с измазанным черной краской лицом и ломает мебель своими металлическими пальцами. И тем не менее. ДЖАРВИС через интернет заказал одежду, но Зимний ходит только в черном, пряча лицо за волосами.

Взгляд перемещается обратно на нее быстрее, чем она может отследить, и он смотрит с любопытством. Наготове.

— Мы выжили, и это, — она стучит по реактору и дергается, ощущая каждой клеточкой тела вибрацию, проникающую до самых зубов, — это мы получили за то, что не знали, когда умрем.

Он задумчиво наклоняет голову.

— Наказание?

Да.

— Нет. Шанс стать лучше.

— Искупление, — говорит он на английском.

Нет, потому что из-за кое-чего пути назад уже нет. Таша верит в прогресс, а не в проклятые путешествия во времени.

— Может быть.

Мгновение спустя он кивает, соглашаясь если не с идеей, то в знак того, что он ее услышал, потом идет к «своему» углу в лаборатории и залезает в гроб. Таша следует за ним, как собака на поводке, и опирается рукой на металлическую часть криокамеры.

— Спать? — ее вопрос риторический.

Он кивает.

— Спокойной ночи, детка.

Она поворачивается, чтобы уйти, не в силах смотреть на него внутри этого гроба, но останавливается из-за его слов.

— Меня зовут Зимний.

— Нет.

Он тихо лежит с закрытыми глазами и, кажется, раздумывает.

— Но и не по-другому.

В пещеру вошла Наташа Старк, а вышел из нее Железный человек.

Под лед провалился Джеймс Бюкенен Барнс, поднялся — Зимний Солдат.

— Что ж, поработаем над твой рукой завтра, хорошо, дружище? Нынешняя просто смех какой-то.

Он одобрительно мычит. ДЖАРВИС, не спрашивая, приглушает над ним свет. Ему нравится их новое привидение. Таша возвращается к работе.

+++

Женщина сбивает Зимнего с толку.

Она дерзкая, громкая, сломленная, но и добрая. Иногда, когда она смотрит на него, ее взгляд смягчается. Он пытается зафиксировать это выражение лица и понимает, что женщина, которую он встретил в 1957 году, смотрела так же.

Ее звали Анна. Она была русской и представляла серьезную опасность для ГИДРЫ, потому что знала кое-какие секреты. Он должен был быть хладнокровен, но вместо этого позволил себе влюбиться. Он притворился, что нуждается в ее помощи, как и было запланировано, и притворился, что был благодарен, когда она помогла, — как и было запланировано.

Он вошел к ней в доверие, как и было запланировано.

Выведал все секретные данные, что она украла, и вырезал ей внутренности, как и было запланировано.

В промежутке между всем этим он иногда ловил ее слабый, мягкий взгляд. И когда он пришел к ней с ножом, это не стало для нее сюрпризом

— Я думала, они просто застрелят меня, — сказала она, прикасаясь рукой к его лицу. Она пахла яблоками. — Вместо этого они прислали тебя. Это хуже.

— Почему? — спросил он. Месяцы без обнулений и наркотиков, и он был практически человеком.

— Потому что они знали, что я не смогу быть жестока к тебе.

Он понял, что не загонял ее в ловушку. Он сам был ловушкой. Анна с самого начала знала, кем, чем он являлся. Убогим, которого она впустила в свой дом. И все равно она не смогла отказать ему, несмотря на то, или, возможно, как раз из-за того, кем он был. Монстром.

Эта женщина смотрела на него, как смотрела Анна, когда он резал ее — будто знала, что он монстр, и ее это совсем не волновало.

Он вернулся со своего задания, как и было запланировано, после того, как все было сделано. Его координатор улыбнулся, сверкнув застрявшими в зубах остатками жевательного табака, и сказал:

— Ради ГИДРЫ.

Он всегда так говорил. После каждого мертвого тела, брошенного на холоде, после каждого чертового ребенка, мужчины или женщины. Ради ГИДРЫ. Достаточно долго и достаточно часто, чтобы это осталось в памяти даже после камеры, кресла и наркотиков.

Ради ГИДРЫ.

Все, что он ненавидел, было для ГИДРЫ.

Наташа не была частью ГИДРЫ. У нее был мягкий взгляд и огрубевшие руки, дыра в груди и сострадание к убогим.

ГИДРА хотела бы ее убить.

+++

Таша спит, ей снится пятый день пребывания Зимнего в ее лаборатории. Во сне она слышит крики и бежит к нему, ведомая ДЖАРВИСОМ. Каждая мышца Зимнего напряжена в сражении с невидимыми оковами, челюсти сжаты так сильно, что она думает — могут треснуть.

Она не настолько глупа, чтобы трясти его за плечо в попытке разбудить. Она думает забрать у него одеяло, но в комнате холодно и она не знает, как он отреагирует. Он был в холоде слишком долго.

Он продолжает хрипло кричать, словно раненный зверь, и Таша решает сделать то, что Инсен делал для нее, — дергает его за ногу и отпрыгивает на безопасное расстояние.

Но Зимний не больная женщина с батареей в груди. Зимний — нечто абсолютно другое. Он с ревом налетает на нее, валит на пол и держит, сдавив ей ребра, хватает металлической рукой за горло, перекрывая доступ к воздуху.

Она бьет его по рукам, по груди, чувствуя, как ребра ломаются и движутся. В диком темном взгляде напротив нет узнавания.

Она использует весь оставшийся воздух, чтобы крикнуть на русском:

— Все в порядке, все в порядке, это просто кошмар!

Так же, как и ее сны о воде, заполняющей легкие и лишающей воздуха, так же, как и сон о пробуждении в момент, когда ей вырывают ребра.

Он не реагирует. Он не реагирует, и это самые длинные секунды в ее жизни. Таша думаетт, что умрет здесь, раздавленная и задушенная русским бугименом.

В реальности он отпустил ее спустя секунду или две. Она пятилась до тех пор, пока не врезалась в стену. Обхватив колени, Таша снова училась дышать — так, чтобы при этом не чувствовать затхлую воду.

В ее кошмаре он усиливает хватку. Ее легкие наполняются прохладной заплесневелой водой, грудь трещит и ломается, как яичная скорлупа, и Зимний шарит в ней, ухмыляется, обнажая острые зубы, жадно пьет кровь со своих рук. Ее кровь.

В этот раз Наташа просыпается с криком.

Одной рукой она хватается за реактор, другой нащупывает включатель света и видит смутную тень на краю своей кровати. Большую и смертоносную. Вспоминает металлический блеск руки, сжимавшей ее хрупкую человеческую шею.

— Кошмар, — громко говорит он. Сейчас она не может сказать, было ли это на русском или на английском, просто дышит. Вдох-выдох, вдох-выдох.

Он ждет, пока ее руки перестанут дрожать, пока она включит свет и будет в порядке. Он ждет молча и неподвижно — ужас в ее спальне, монстр из ее снов.

— «Это просто кошмар», — повторяет он, криво улыбаясь. — Так ты говорила во сне.

Он знает. Он знает, что ей снилось.

— Спасибо.

Он кивает и уходит, тихо закрывая за собой дверь. Она не слышит звук удаляющихся шагов.

— ДЖАРВИС? Где он?

ДЖАРВИС колеблется.

— Мистер Барнс, кажется, обосновался у дверей вашей спальни, мисс Старк. Я могу попросить его уйти, если вы хотите.

Таша крепко обнимает колени и снова ощущает сломанные кости под металлом реактора. Чувствует, как дрожь проходит по ее телу сверху донизу. Она качает головой.

— Пусть остается.

+++

Он жует вилку.

Снова.

Таша медленно тянется к Зимнему и забирает вилку. Он отпускает, потому что иногда ужасно податлив. Она кладет вилку на стол.

Минуту спустя он грызет ложку, кажется, даже не замечая этого.

— Иисусе, — осознает она. — У тебя же оральная фиксация.

А потом:

— Боже, ты же из сороковых, ты, наверное, курил!

— Я… курил? — он в замешательстве, так что она повторяет на русском. Он уклончиво пожимает плечами.

Во имя научного интереса Таша копается в ящике со всяким барахлом в поисках пачки сигарет, которую всегда держит под рукой. Она бросила курить в двадцать. А потом еще раз, в двадцать два. Это приелось в двадцать пять — выпивка все равно была больше в ее вкусе.

Она протягивает ему мятую пачку с подозрением, что это может оказаться плохой идеей. Болезни, привыкание, все это дерьмо. Но вероятность того, что сидящий напротив мужчина умрет от рака, крайне мала.

В любом случае, он выхватывает пачку, прежде чем она успевает передумать, вытряхивает зажигалку и сигареты привычным жестом и закуривает. Он смотрит на вьющийся дым почти с удивлением.

— Ага, ты куришь. Курил раньше. Куришь снова.

— Думаю… я это делал много раз. Раньше. С другими. Но не… — он замолкает. Она ждет, что он закончит фразу, но он так и не заканчивает, только сидит и наблюдает, как рука движется к его губам и обратно, как пальцы стряхивают тлеющий пепел в пустой стакан, то ярче, то темнее, то ярче, то темнее.

Зациклившийся.

Таша мысленно отмечает попросить ДЖАРВИСА узнать, что курили люди во время войны и существует ли какой-нибудь из этих брендов сейчас. Она также планирует поговорить с Зимним о курении и вреде здоровью, но не сегодня. Сегодня она дает ему вспомнить, что он курит.

+++

Оби хоронят ровно через полгода с того дня, как он впервые попытался убить ее — в пустыне, бомбой с логотипом «Старк Индастриз». С его официальной смерти прошло десять дней, и по всей видимости, планирование похорон знаменитости занимает много времени. Она думает о бомбах и солдатах, показывающих знак мира, о пробуждениях во время медоперации и о том, как кто-то кричал на дари, урду и еще чем-то.

Она еще помнит свои семнадцать и то, как расплакалась на руках у Оби, потому что ее родители погибли. Она могла ненавидеть их, но все-таки она любила их.

Она думает о человеке без имени, который сидит в ее гостиной и смотрит ее выступление по CNN. Он говорил на английском уже три дня подряд. А когда она собиралась на похороны — Пеппер по-настоящему пригрозила уволиться, если Таша не появится — скривил губы в подобии улыбки и сказал, что она выглядит красиво. И опасно.

— Как нож, — сказал он.

Подставка для ножей на ее кухне опустела семнадцать дней назад.

Она говорит присутствующим на похоронах, что Оби был ей вторым отцом, что она любила его так же сильно, как Говарда, и наслаждается ироничностью своих слов. Она думает, как упростить гидравлику в руке, которую она собирает, как уменьшить ее вес и облегчить нагрузку на плечо.

Жизнь Оби трагически оборвалась, его будет очень не хватать. Таша чувствует, как калифорнийское солнце нагревает дуговой реактор почти до боли, думает о шрамах Зимнего на стыке плеча и шеи — он позволил ей взглянуть только на мгновение. Она копается в теориях бионики и робототехники, выясняя, может ли сделать реактор чем-то большим, чем сейчас. Контролировать его. Соединить металл и нервные окончания. Это не так уж важно для нее — в этом все равно нет смысла — но важно для него. Если она сделает все правильно, то сможет хотя бы частично вернуть ему чувствительность пальцев.

Она улыбается, пробираясь через тысячи соболезнований, и пересчитывает в уме суставы пальцев, не теряя при этом нити разговора.

Вскоре Таша сбегает к лимузину, кокетливо махая рукой Пеппер и Роуди, которые выглядят в равной мере разъяренными и обеспокоенными. Пять напитков спустя Хэппи пытается поговорить с ней, шесть напитков спустя она поднимает перегородку между ней и водителем.

Восемь напитков, и машина подъезжает к парковке. Таша не завтракала, поэтому ее немного покачивает. Она с шумом захлопывает дверь, снимает каблуки, спотыкается и врезается в холодный металл и теплую кожу.

Зимний приводит ее в вертикальное положение и рассматривает.

— Выглядишь чудовищно, — замечает он, и она смеется, хотя это не шутка. Наверное, не шутка. Его пустой взгляд исчез на тринадцатый день, сменившись печалью вперемешку с чем-то более сильным, чем призраки прошлого. Изменения не такие уж глобальные, но это явно лучше, чем тот ужас, который ходил по ее дому в самом начале. Еще он стал говорить больше.

Где-то под семьюдесятью годами калибровки совершенного оружия есть личность.

— Я люблю похороны, — она застенчиво смотрит и сильнее прижимается к его груди, безотчетно вступая в опасную игру.

Он обхватывает ее здоровой рукой за талию и легонько подталкивает, а потом фыркает:

— Да я вижу. Давай поедим пиццу и посмотрим кино.

— Ты поразительно легко приспосабливаешься к этому веку.

— Всегда пожалуйста, — отвечает он, и на этот раз это определенно шутка. Хорошо, что он все еще может шутить, думает Таша. Хорошо, что он не сломлен до конца.

Они на самом деле похожи.

+++

Во время тренировочных миссий в Сибири Зимний иногда натыкался на волков. Иногда это были одиночки, иногда целые стаи. Он убивал их только при необходимости. Они нравились ему. Ему нравилось, как они двигались, какими они были смертоносными и грациозными, как заботились друг о друге. Как не обращали никакого внимания на холод.

Однажды волк-одиночка последовал за ним в лагерь и остался на несколько дней. У него было не все в порядке с головой, как это часто бывает у одиночек. Зимний раз или два кормил его из жалости, наблюдал, как тот подружился с некоторыми из солдат. В ночь, когда Зимний должен был вернуться в лед, он услышал, как двое ученых шутили, что стоит поймать волка и поставить на нем парочку экспериментов. Cоздать для Зимнего Солдата питомца — разве это не забавно?

В ту ночь он прокрался за периметр, не боясь наказания, которое, как он был уверен, обязательно последует, и некоторое время играл с волком. Потом он лег рядом с ним, подождал, пока тот уснет, и сломал ему шею.

Наташа напоминает ему волка — опасная, дикая, грациозная и немного сумасшедшая. Она прикасается к нему, доверяет ему, засыпает рядом с ним так же, как делал тот волк. Так легко дотянуться до нее, чтобы сломать ей шею. Не напрягаясь, левой рукой.

Еще проще вынуть ее сердце. Грудная клетка уже распахнута, как крылья бабочки, ребра держатся на металлических винтах и решимости.

Cегодня он видел ее по телевизору. Она стояла на трибуне под ярким светом и скалила зубы на мир. Похоже на улыбку, но помада напоминала ему кровь, и было легко запутаться.

— Он убил меня, так что я убила его — все, что она сказала, когда они ели пиццу.

Она имела в виду мужчину, над которым плакала в черном платье несколько часов назад, а он думал о волках, разорвавших тело убитого им человека. Охотник, который помешал его тренировке.

Зимний ударил его ножом, оставив истекать кровью в снегу. Смотрел, как приближаются волки, как светятся их золотые глаза. Они, наверное, единственные животные, понимающие, что такое ненависть.

Сейчас он смотрит на женщину, которая спит на его плече, теплом и живом, и неожиданно ясно осознает, что хотел бы убить Обадаю Стейна для нее. Чтобы избавить ее от этой обязанности. Чтобы отомстить за нее.

Не потому, что она была добра к нему, не потому, что напоминает ему того одинокого безумного волка, которому он по какой-то причине нравился. Не потому, что ее взгляд напоминает ему об Анне. Не потому, что только благодаря ей он помнит волка, помнит женщину, которая немного любила его. И даже не потому, что они так похожи. Он и она чудовищны, каждый по-своему. Она рассказала ему, что произошло в Афганистане. Рассказала, как заставила всех в том лагере сгореть заживо.

ГИДРА хотела бы ее убить, и это одна из причин, почему она должна жить.

Может быть, думает он, настало время рассказать ей.

+++

На другой стороне континента в маленькой комнате сидит человек. Белые стены и потолок. Деревянная кровать. Мужчина пытается описать точный оттенок, но безуспешно. Есть и тумбочка, на ней — цветочная ваза и радио, а еще стол, стул и окно с фальшивым видом на город, который он когда-то знал. Кажется, еще вчера. Мужчина в сотый раз делает наброски комнаты, пытается найти точный оттенок коричневого цвета, а когда не получается, переходит на темно-серый. Он часами качает пресс, читает все, что они дают ему, бросает мяч в стену. Ловит, бросает, ловит, бросает.

Вот что значит сходить с ума.

Внезапно раздаются шаги. Снаружи комнаты, приближаются. Это тяжелая походка крупного человека, который научился передвигаться тихо.

— Директор Фьюри, — отдает честь Стив, как только открывается дверь.

— Капитан, вольно. Мы не в армии.

Стив по приказу автоматически расслабляется и садится обратно на край кровати.

— Что привело вас? — спрашивает он, стараясь казаться не слишком нетерпеливым.

Фьюри вытаскивает из глубин своего необъятного плаща папку, кладет ее на стол и смотрит на Стива.

— Капитан, — говорит он. Для того, кто не называет себя военным, он слишком часто использует звание Стива. — Как бы вы хотели выйти на пенсию?

+++

На следующее утро Таша стоит на кухне и безуспешно пытается уговорить кофеварку работать быстрее. Единственный ее успех состоит в том, что ДЖАРВИС нагло подшучивает над ней, а это определенно успех, если ее ИИ способен быть саркастичным мудаком. Она чувствует, что состоялась как ученый.

Ее «тень» подкрадывается, когда она уже молится кофейным богам. Таша останавливается и машет рукой.

— Доброе утро, малыш.

Он кивает, садится за стойку и наблюдает за ее барахтаньем. Наконец-то, кофе готов, спасибо всем несуществующим богам!

— Хочешь? — спрашивает она, приподнимая кружку. Демонстрирует. Не предлагает. Он может взять свою собственную. Пожав плечами, он сползает со стула и проходит через кухню, ставит кружку в кофемашину и нажимает на кнопки, словно делал это всю свою жизнь. Он ждет до последней капли кофе, которая всегда падает через несколько секунд после окончания программы, достает из шкафа сахар и кладет три полных ложки.

Затем он снова садится и ловит ее полусонный взгляд, наклоняя голову в молчаливом вопросе. Странно, что она так хорошо понимает язык его тела. Таша вообще не умеет общаться с молчаливыми людьми — говорит, не обращая на них внимания. Чтобы Таша услышала кого-то в диалоге, ему нужно быть чертовски громким. Или настойчивым. А лучше все сразу. Но Зимний очень редко говорит. Кивает головой, пожимает плечами, следует повсюду за ней, как немного смертоносный щенок, но она все равно слышит его.

— Быстро учишься, — она даже немного впечатлена.

— Это нетрудно, — кривая усмешка скользит по его губам, когда он заправляет волосы за ухо.

Это что-то новенькое. Еще три дня назад такого не было. Похоже, что всякие мелочи, жесты, слова, убеждения и желания соединяются, как в безумном «Тетрисе», создавая личность. Или хотя бы хорошую имитацию личности.

С каждым днем он становится все более цельным.

Таша борется с желанием коснуться реактора.

Он становится более цельным, она — менее.

Когда Зимний приближается и опускает ее руку с чашкой на стол, она хочет пошутить или начать какую-нибудь глупую беседу. Но он говорит:

— Он был там однажды, когда они разморозили меня.

— Кто?

— Твой… Оби.

— Не мой, — выпаливает она. — Ни в коем случае, Однорукий. Оби точно бы не стал...

Но ведь обязательно стал бы, правда?

Оби c большими теплыми руками в ее груди и сладким низким голосом в ее ушах. Он бы стал.

— Что… что он сделал?

Сублимированный русский убийца быстрого приготовления смотрит на нее с жалостью. Она до боли сжимает зубы и заставляет себя проглотить кофе.

— Говорил. Смотрел. Думаю, это была… демонстрация.

— Что? Сидеть, принеси, к ноге?

Его металлически пальцы сжимаются вокруг чашки. Таша и не подозревала, что фарфор может так скрипеть. Зимний открывается ей. Она не знает, вернется ли его способность испытывать стыд, или она вообще не предусмотрена — он говорит об убийстве, как о погоде.

— Двое мужчин. Братья. Дезертиры. Предатели. Это был… урок. Предупреждение. Никто не смеет предавать ГИДРУ, потому что ГИДРА везде, и она тебя найдет, — в задумчивости он наклоняет голову. — На лужайке перед домом их матери. В лучах рассвета они выглядели как сломанные куклы.

Он поднимает кружку в безмолвном салюте.

— За ГИДРУ, — хрипло говорит он.

Таша помнит этот диссонанс — сильные, жестокие террористы неподвижно лежали, скрученные на песке, как брошенные разгневанными детьми куклы. Кровь впиталась в землю слишком быстро и выглядела скорее бурой, чем красной. Так выглядит смерть, если смотреть на нее через негативы фотопленки. А потом было пламя.

Она выбирает наименее ужасную часть его истории, рассказанной так бесстрастно. Он сломался так красиво, так аккуратно, думает Таша. Ровно по центру, откуда и вытекла вся его человечность. Почему она не смогла так же?

— ГИДРА была повержена после 1945 года, — исправляет она. — Это то, чего ты так хотел, детка. Конец ГИДРЫ.

Он качает головой.

— Отруби одну голову, и на ее месте появятся две новые. Слава ГИДРЕ.

— Ты серьезно?

— Да. Я... Я правда ради этого так старался?

Нет. Нет, ты сделал это ради человека по имени Стивен Роджерс. Ради мальчишки из Бруклина, который носил на себе американский флаг и пытался спасти мир. Она не говорит ему этого вслух, подозревая, что нельзя вываливать информацию на людей, которые потеряли память. Она решает ограничиться основами, чтобы не перегрузить его, и поэтому он проводит большую часть ночей, рассматривая одну единственную фотографию. Она не посмела дать ему что-то еще.

Она неубедительно пожимает плечами — совершенно ненужный жест — но не то что бы она действительно знала. Вся информация, что у нее есть о Баки Барнсе, получена из вторых или третьих рук. От Говарда — факты, от тети Пег — более личные вещи.

— Они были так близки, что готовы были умереть друг за друга. Смерть Баки словно что-то убила в Стиве. Сделала его более равнодушным, — сказала Пегги однажды. Это было в один из редких дней, когда она поддалась нытью Говарда и выпивала вместе с ним.

Таша начала расследование вскоре после того, как разморозила Зимнего. Оно привело ее к собственной почтенной тете, листавшей фотоальбом — сентиментальный, полный одиночества и очень, очень старый.

Пока Таша молчала, из взгляда Зимнего исчезла холодная отчужденность. Он стал теплее, мягче. Все больше похож на человека. Ташу это радует. Она мычит что-то в свою чашку и забивает на воспоминания о Пегги, Оби и мертвых парнишках во льду, преследующих ее отца на каждом шагу.

— ГИДРА, значит?

Кивнув, он объясняет.

— Все, что я помню — убийства, что я совершил, было для них. Каждое из них. Хочу, чтобы они сдохли.

Они кричали. Когда Таша направила на них огнеметы, они кричали.

ГИДРА. Ладненько. С этим они может ему помочь.

+++

На второй раз склад совсем не выглядит зловещим, с учетом того, что в нем содержится. Серый, аккуратный, непримечательный. Ни просевшей крыши, ни мигающих огней. Ни размазанной по стенам крови. Ничего.

Таша замирает от этого несоответствия.

Зимний стоит рядом с ней в толстовке и солнечных очках, протез скрыт перчаткой. Единственное, что его выдает, — звон металла при ходьбе. Ей надо сильно поторопиться с созданием нового протеза, более тихого, гладкого, легко обслуживаемого. Неловко, когда твой суперубийца распадается на запчасти, которые больно впиваются в зад, когда случайно садишься на них на диване.

Они стоят перед раскрашенными дверьми — «У» значит «уничтожение» — и ждут чего-то. Знака, может, остроумной шутки. Но этого не происходит, и Таша просто вбивает пароль и машет своему компаньону.

Он осматривает тайник — оружие, секреты, грехи. Понимает ли он, что всего две недели назад был одной из этих вещей? Знает ли, что пустое место в последнем ряду последние четырнадцать лет занимал он сам? Сейчас лучше не спрашивать, держать рот на замке, думает Таша.

— Что мы ищем?

— Перечень всего, что было сделано ГИДРОЙ, желательно в хронологическом порядке. Ну это, неопровержимые улики, окровавленные ножи, большие и яркие указатели «секретное логово здесь». И что-нибудь, что можно отследить. Деньги, товар, людей, в общем все, что я могу разыскать с помощью компьютера.

Все, что может доказать правдивость его слов, все, что может убедить Ташу, что созданный ее отцом монстр, многоголовая змея, все еще жива. После этого… У нее нет ни малейшего представления, что она, блядь, будет делать после. После доказательств. Но она уверена — доказательства будут.

— Я без понятия, что будет после этого, — говорит она вслух, больше для себя. ГИДРА — это проблема, но не ее проблема. Если они тихо существуют уже семьдесят лет, вряд ли побеспокоят ее сейчас. Но ее попросили помочь, и ей кажется, что это именно то, что делают порядочные люди, — помогают жертвам пыток, найденным в тайниках среди секретного оружия, получить преимущество над своими мучителями.

Он останавливается на полпути и поворачивается к ней, откидывает капюшон с головы и пристально смотрит на нее.

— После этого, — спокойно говорит он, — я убью их всех.

Супер. По результатам ее поисков будет составлен список жертв. Замечательно. Она не понимает, что говорит это вслух, пока он не делает несколько шагов в ее сторону и резко спрашивает:

— Тебя что-то не устраивает?

Опасный вопрос. Но в Таше остались только кровь и пепел, когда она сбежала из той богом покинутой пустыни, и не оставила никого, кто бы помнил ее слабой, больной, загнанной в угол. Ей не пристало возмущаться, что он хочет того же. Он заслуживает этого — убить каждого человека, кто видел его замороженным и беспомощным, пробужденным и стертым. Медленно, наверняка.

Это, скорее всего, делает ее плохим человеком или типа того.

Она переживет.

— Нет.

Он снова улыбается — он делает гораздо чаще в последнее время — и исчезает в свалке грязных секретов Оби. Это лишь тень улыбок, запечатленных кинохрониками Говарда — старыми, темными, никому не нужными, — но и это ее устраивает.

Таша выбирает противоположную от Зимнего сторону и уходит.

+++

Как оказалось, большинство банков не считают важным оцифровывать информацию семидесятилетней давности, Особенно нацистские банки. Да, мы держим золотые зубы убитых людей в наших хранилищах, такие дела.

Кто бы мог подумать?

Они отказываются от поисков денег спустя час, после того, как ДЖАРВИС перегружает свои сервера в поисках данных, которых попросту нет.

Но у них в запасе все еще остаются товары и люди, и тут им везет. Они перетаскивают все найденные бумаги на то место, где раньше стоял гроб, и скоро сидят, скрестив ноги, среди груды устаревшей информации. Несколько имен, которые ничего не значат для Зимнего. Он знает лица, но не имена, объясняет он. Иногда, правда, редко, вместе с именем идет фотография.

Армин Зола был маленьким, пухлощеким, симпатичным человеком в круглых очках.

— Я помню его. Он отрезал то, что осталось от моей руки после падения с поезда.

Таша застывает с распахнутыми глазами, не зная, как на это отреагировать. «Прости» тут не поможет, да и в любом случае это херня. «Я знаю, как больно, когда кто-то пилит твои кости» здесь подходит больше. Если не считать покушения на убийство и пробуждения друг друга от кошмаров, они почти незнакомцы.

Ему не нужен какой-то ответ, и он хлопает ладонью чуть выше своего локтя.

— Распилил здесь. Я не спал. Во время операции, — и хлопает по месту между протезом и плечом, показывая.

Наташа неизящно фыркает.

— Я очнулась посреди операции и продолжала кричать до тех пор, пока кто-то не зажал мне рот и нос, заставив потерять сознание.

Секунду они смотрят друг на друга, а потом смеются. Это не смешно, но они все равно смеются.

— Боже, — бормочет она. — Посмотри на нас. Ну что за парочка. Общество анонимных инвалидов. Для краткости можно назваться ОАИ.

— ОАИ? — переспрашивает он, покачиваясь с изяществом за гранью человеческого. Он пока не очень хорошо понимает подтекст. Он пододвигается и хватает телефон — и соответственно ИИ — с ее коленей, начиная печатать своей настоящей рукой. Ей придется разработать своего рода синтетическую кожу, чтобы он мог пользоваться сенсорными экранами своим металлическим протезом. Высокотехнологическое протезирование уже есть в ее списке того, что нужно сделать. Можно добавить и искусственную кожу.

— Существовали ли общества анонимных алкоголиков, когда ты был маленьким? Не знаю, как давно они появились. Группы взаимопомощи, куда ты идешь анонимно и разговариваешь с другими людьми с такой же проблемой. Алкоголизм, наркомания, сексуальная зависимость, ты сам называешь проблему. Должна же существовать такая группа для инвалидов. Так что, ОАИ? Хочешь присоединиться?

Он перестает печатать. ДЖАРВИС произносит:

— Спасибо, сэр. Это действительно полезная информация. Я постараюсь немедленно отследить мистера Золу.

Зимний кивает, опуская телефон. Она тут же забирает его — Зимний дал ДЖАРВИСУ все, что знал о человеке: возраст, национальность, сфера деятельности, знание иностранных языков. Все, что может быть полезно в поисках человека, который залег на дно давным-давно. Зимний наклоняется к ней, забирает пачку файлов, над которыми работал, и снова начинает листать. Они сидят достаточно близко, иногда случайно соприкасаясь коленями, и Таша поражается тому, как это странно.

Они будят друг друга, когда крики становятся невыносимыми, они едят вместе, они избегают тем, касающихся параноидальных бзиков друг друга. Они знают друг друга немногим более двух недель — Таша разморозила его, он не убил ее, вот и все. Они друг друга вообще не знают, но вот, так просто нарушают личное пространство друг друга.

Незнакомцы, но незнакомцы, побывавшие в кошмарах друг друга. Они так ужасающе похожи.

— Ты не должен торчать со мной, ты в курсе? — говорит она как бы между прочим. — Я имею в виду, что абсолютно уверена, что в твоей черепушке нет никаких скрытых пусковых механизмов. Так что вряд ли ты кого-нибудь убьешь. Снова. Ты можешь уйти. Я дам тебе деньги, машину, это не проблема. Ты не обязан оставаться здесь.

Он выгибает бровь, все еще держа в руках бежевую папку. Да, конечно. Жажда мести. Таша знает: ради мести.

Тем не менее:

— Для этого нам не нужно жить вместе.

Она немного волнуется, что он фиксирован на ней, как утенок на маме-утке. Или как пострадавший на первомом, кто проявил к нему доброту. Как она на Инсене, хотя она не собирается проводить такие аналогии. У них и так слишком много общего, и она старается держать хоть какую-нибудь дистанцию. Наглядный пример — его свободная рука сжимает ее колено.

Даже Пеппер и Роуди не прикасаются к ней так свободно, без предупреждения. Уже нет. Оби так делал, но Оби сгорел.

— Ты хочешь, чтобы я ушел?

Она думала об этом. И о том, как просыпается и видит маячащую рядом тень, о том, как он сидит в лаборатории часами, наблюдая за ее работой. Как он прячет свое искусственное плечо от прямых солнечных лучей и спит в своем гробу, как произносит ее имя с русским акцентом, что никто прежде не делал, и о том, как он позволил ей уснуть на нем после похорон, пьяной и с больной головой.

Было бы проще, если бы он ушел. Намного проще, особенно учитывая ближайшее будущее. Но для этого слишком поздно, правда? Он уже фиксирован на ней, как больной утенок, и она на нем тоже.

Они похожи как две чертовы капли воды.

— ОАИ, — говорит она ему. — Встречаемся ежедневно. Если переживешь первый год, успокоишься, ну и, наверное, станет меньше кошмаров.

Мгновение спустя он кивает.

— У Золы мог быть ученик. Есть тут один, Шюлер. Он мог забрать его с собой, — а затем запоздало и неуверенно добавляет, — Я принесу закуски.

Таша смеется.

+++

УДАР — команда Брука Рамлоу — впечатляет. Семь мужчин и одна женщина, все высокие, мускулистые, полностью одеты в черное боевое снаряжение. У них каменные лица, холодные глаза и крепкие плечи, готовые принять удар.

Стив прочел их личные дела. Рамлоу — «зови меня Брук, Кэп» — лидер команды, его заместитель Ролинз — снайпер, а единственная женщина в команде — неожиданно специалист по взрывчатке. Все они бывшие спецназовцы.

Послужной список каждого из них впечатляет больше, чем у Стива. Они, по словам директора, идеал современного солдата.

Стив чувствует себя некомфортно.

Он не сомневается, что команда была так подобрана по двум причинам: во-первых, они в состоянии держаться наравне с ним, во-вторых, состав команды совпадал по структуре с составом «Командос» в былые времена. Семьдесят лет. Господи, Баки мертв уже семьдесят лет.

Он не может…

УДАР построен так же, как и «Командос» — это команда, рассчитанная на долгие грязные миссии глубоко на вражеский территории. Кажется, они должны были помочь ему почувствовать себя как дома, но сильно промахнулись. Команда Стива выделялась на войне не потому что была устроена каким-то особым образом или состояла из людей с особыми навыками, а потому что все они были разными. Разношерстная компания, выходцы со всего света, разных возрастов, с разным опытом, образом жизни.

Они были хороши, потому что если у одного иссякали идеи, тут же подключался другой и заполнял пробелы.

И это не раз спасало им жизни.

По сравнению с ними УДАР казался фальшивкой, созданной на заводе по современным стандартам хороших солдат.

— Они твои, — сказал ему директор Фьюри. — Капитану Америке нужна команда.

Стиву пришлось прикусить язык, и очень сильно.

— У Капитана Америки была команда.

Сейчас Пегги — тень прежней себя, старость пожирала ее разум по кусочкам. Остальные уже давно в земле, похоронены как герои. И два пустых гроба. Одно тело осталось во льду, другое — в снегах.

Иногда ночами Стиву снится Баки. Живой, молодой, безумный и замечательный, каким он был всегда, как тот приветствовал Стива легким ударом в костлявое плечо и коротким поцелуем в висок.

Но Стив уже давно не был костлявым, а Баки пропал во льдах.

От раздумий его отвлекает Брок, закончивший спарринг с одним из его — их — бойцов. Треворс? Он перебрасывает полотенце через плечо и падает на скамейку рядом со Стивом.

— Парень все еще пропускает слева, — ворчит Брок, пока Ченси и Ролинз отдирают Треворса с матов, подшучивая над его постоянными проигрышами.

Стив пожимает плечами.

— Ну так поставь Майкла слева. Они хорошо взаимодействуют, и Майкл его прикроет в случае чего.

Брок бросает на него удивленный взгляд.

— Думаешь?

Стив кивает. Брок пинает его щит.

— Мне кажется, ты мог бы научить кого-то из нас паре трюков с этой штукой. Может пригодиться в драке.

Баки мог использовать щит, мог Дум-Дум. У Триплетта так и не вышло.

— Не стоит... — После небольшой паузы он продолжает: — Обычный человек получит перелом костей, если будет двигаться со щитом так же, как я. Извини, но мне не кажется, что это хорошая идея.

Стив не замечает, что все в зале замерли, пока Брок не хлопает в ладоши, слишком неестественно для обычного хлопка. Звон разносится по всей комнате. Брок понимающе кивает, но в голосе слышится раздражение.

— Ну хорошо. Мы просто должны доверить свои спины тебе и этой штуке, так?

— Мы команда, — уверяет его Стив, но все, что он получает в ответ, это еще один короткий кивок, прежде чем лидер команды кричит:

— Треворс, снова. Микки, прикрываешь его слева. Вы против Моргана и Рамиреса.

+++

— Мисс Старк? Я нашел кое-что интересное об одной из бывших баз ГИДРЫ и проекта «Очищение», — шепотом докладывает ДЖАРВИС в 2:31 утра, чтобы не разбудить однорукого бандита, спящего в двух метрах от нее.

Таша зевает, отвлекаясь от файлов, в которые она зарылась с головой, и переспрашивает:

— Что?

Слева от нее ИИ активирует одну из голографических таблиц и выводит карту. Некоторые точки горят оранжевым. Как взрывы. Таша отмечала таким цветом предполагаемые точки нелегального сбыта оружия «Старк Индастриз».

Пока она добирается до стола, еще несколько точек на карте вспыхивают синим. Семь из них перекрывают друг друга.

— Кажется, ГИДРА, или то, что от нее осталось, приобретала ваше оружие.

— Логично, — бормочет она своему старому другу. — Оби с ними контактировал.

Она тяжело опускается, облокотившись на край голографического поля. У ГИДРЫ есть оружие «Старк Индастриз».

— Что ж, это чертовски все усложняет.