Следуя донесениям (гет)

Точки морзянки — следы от пуль.

Шифрование. Дешифровка.

На белье у неё шнуровка,

Под глазами бессонниц тени,

за густым ресниц оперением

револьверные дула зрачков,

в голове мешанина явок.

У разведки свои пароли.

Её в детстве вообще пороли,

чтобы было до синяков?

Её в детстве вообще учили,

чтоб не лезла под руку сильным,

чтоб молчала, когда не спросят?

На часах без минуты восемь,

Истекает затишья срок:

страх срывает печати-пломбы,

свист колючий авиабомбы,

бочки с дырами — лишь обманки⁽¹⁾,

На востоке стреляют танки,

С неба лупят шальные янки.

У неё белье без крючков...

27 февраля 1945 года

Северус любил свой Хорьх. За рулем мысли выстраивались логической цепочкой, обманчивое чувство свободы тлело и искрило в груди. Все десять часов пути автомобиль вел себя безукоризненно, они совершили лишь одну остановку, чтобы подлить топлива из тяжелой канистры, но рядом с границей Швейцарии от приметной машины пришлось избавиться. У заснеженного берега озера Боден⁽²⁾ Северус долго курил, прислонившись к холодной кабине. Рука прошла по выпуклому боку — немое прощание с верным боевым товарищем состоялось. Прощался он и с военным прошлым, припрятавшим впрок столько ночных кошмаров и мук совести, что хватило бы не на одну долгую жизнь. Под сидением, обтянутым сладко пахнущей кожей, лежала плотно свернутая форма штандартенфюрера СС и тяжелые награды за безупречную службу идеалам НСДАП⁽³⁾ в рядах СС, ордена и значки за спортивные заслуги. Последний раз погоны Северус использовал при встрече с солдатами второй армии группы "Висла". Дальше след Северина фон Снелла обрывался окончательно.

Пока Снейп, сцепив зубы, в запредельном усилии толкал Хорьх с высокого берега, Гермиона стояла чуть поодаль, прислонившись к инистому дубовому стволу, и ловила крупных снежных мух дрожащей ладонью. Машина зависла на обрыве, будто раздумывая, затем неслышно ухнула вниз. Оглушительный хруст разбитого льда грянул выстрелом в предутренней тишине. Спустя долгих пятнадцать минут крыша Хорьха скрылась в студеной черноте озера, следом полетел до пальцев спаленный окурок.

— Оставшуюся часть пути придется идти пешком, привлекая к себе как можно меньше внимания. Отойдем подальше и спустимся на лёд. Тут до Констанца пару миль.

Погода чудила удивительным для этих мест холодом, медленно набирал силу снегопад. Северус поднял ворот пальто и бросил прощальный взгляд на вытоптанный берег. Если так пойдет и дальше, через час плотное белое покрывало надежно скроет следы, а к вечеру не останется и полыньи. Пока все складывалось как нельзя лучше, но Снейпа беспокоило состояние Гермионы. Она постоянно молчала, не жуя проглотила полбатона хлеба и спала всю дорогу, ворочаясь, но не открывая глаз даже во время авиаударов. Ее мучил сильный кашель и, кажется, жар. Северус отлично знал, когда появляются подобные симптомы, и это знание обесценивало все приложенные им усилия. До небольшого домика в Люцерне Гермиона могла и не добраться. Поборов опасные мысли, Снейп поймал ледяные пальцы спутницы своей широкой ладонью. За такое распускание рук можно было схлопотать пощечину, но Гермиона лишь поежилась и бегло зыркнула из-под путаницы волос.

— Через час мы уже будем в Швейцарии, там найдем медика.

— Спасибо.

Бледное февральское солнце сползало с гор на приозерный городок, мирный, словно застрявший в другом, невоенном времени. Они прошли с полмили вперед через непролазные, покрытые тонкой корочкой наста сугробы и спустились на лед. Гермиона шла тяжело, цеплялась за подставленный локоть, изредка кашляла в воротник, сгибаясь почти пополам.

— Мисс Грейнджер, потерпите немного. В сумке лежат лекарства.

Северус не потратил время на несколько уколов, которые можно было сделать в машине, и теперь ругал себя. Вероятно, Гермиона восприняла бы в штыки его просьбу частично обнажиться, могла даже немного покричать, но сейчас ему не пришлось бы присматриваться, есть ли кровь на бледной ладошке, душащей искаженный кашлем рот.

Под прессом колоссального эмоционального напряжения Северус слишком строго придерживался намеченного плана. За ночь миновать территорию Германии, избегая стратегических пунктов, захваченных союзными войсками, и штабы армии Германии, совершить не больше одной остановки за десять часов, добраться до Бодена, пересечь границу Швейцарии. Калька карты с пометками передвижения всех участвующих в противостоянии сил, позаимствованная из штаба Абвера⁽⁴⁾, провела их через горящую страну, а Боден встретил умиротворенной тишиной, лишь переменчивый ветер приносил запах гари разбомбленных военных заводов Фридрихсхафена. Из-за состояния Гермионы не представлялось возможным быстро добраться до Люцерна. Ей придется дать передышку. В штабе скоро должны хватиться фон Снелла, розыск начнут в ближайшие несколько часов. Снейп не надеялся на некомпетентность коллег и заранее обрубил все возможные хвосты. Экономку рассчитал, едва приняв решение покинуть страну. Женщина получила достаточное жалование и уже была далеко от Берлина. Прочие контакты, тесно связанные с работой, не дадут СС сколь-нибудь ценной наводки, и дальнейшие судьбы этих людей ничуть не отягощали совесть Северуса. Совесть двойных агентов вообще обладает известной гуттаперчевостью.

Под подошвой захрустело. Так хрустит яичная скорлупа, когда на неё наступают, тихо, предупредительно сообщая о гибели чего-то хрупкого. Крепко схватив Гермиону за локоть, Северус скользящей походкой двинулся прочь от вздыбленных ледяных гребней, поднятых ветрами и течением. Тонкий слой снега укрывал от внимательных глаз опасные ловушки озерной глади, и неверный талый лед, и полыньи, вытопленные подводными ключами.

— Вы когда-нибудь катались на коньках? — Северус спрашивал с расслабленной интонацией человека, совершающего безопасную увеселительную прогулку.

— В детстве.

Едва оказавшись на твердом льду, Гермиона зашлась в приступе кашля. Она справилась с собой не сразу, дышала тяжело и свистяще, а синюшно-алый цвет не спешил сходить с лица.

— Представьте, что вы на коньках и медленно скользите вперед, — Северус присел на корточки и крепче перевязал тканевые тесемки, удерживающие её ботинки. — Сможете?

— Да, герр Снелл.

Теперь Грейнджер больше скользила, чем шла. Северус ненавязчиво придерживал девушку, поделив внимание между её состоянием, опасным льдом под ногами и приближающимся городом, где не квартировались группы армий, но было собственное подразделение СС. Если бы бомбежки не уничтожили телеграфные и телефонные линии, Снейп не рискнул бы действовать так открыто.

Внезапно Гермиона тихо охнула, и Северус почувствовал, как она буквально выскальзывает из рук. Мысль-вспышка — "оступилась" — исчезла под едва различимый плеск воды. Он все же смог удержать, рывком выдернуть из проруби, не уронить на лёд ставшее немыслимо тяжелым тело. Гермиона вымокла по плечи, в лихорадочно блестящих глазах стоял ужас, по губам будто мазнули кисточкой — они посинели в мгновение. Северус сорвал с неё неподъемное, взбухшее влагой ватное пальто и полный ледяной воды ботинок, второй, должно быть, уже покоился на дне озера. К берегу он бежал, не глядя под ноги. Снегопад и порывы ветра ограничивали видимость так, что эта мера теряла всякий смысл, а на счету была каждая секунда.

— Помогите! Помогите! Моя жена провалилась под лёд. Фрау, пожалуйста, я заплачу!

У Северуса с собой было золото, драгоценности, рейхсмарки и черный вальтер. Что-то одно определенно обеспечит им теплую постель и миску супа. Немолодая тусклая немка, работающая во дворе, всё побросала и распахнула перед Снейпом дверь.

— Разденьте её, я принесу гусиного жира и согрею воды.

Не выпуская хозяйку дома из поля зрения, Северус устроил Гермиону на предложенной койке в маленькой комнатушке. Тут было достаточно тепло от кухонной трубы, и через открытую дверь просматривалась прихожая и гостиная. На первый взгляд казалось, что женщина живет одна. Чисто, но скудно. Письма на столе, распятие на стене. Удачное стечение обстоятельств. В крайнем случае, Гермиону можно будет оставить на попечение фрау, хорошо заплатив. Нет, не для того он тащил её от самого Берлина.

Грейнджер выглядела пугающе. Белая рубашка облепила тело, не мокрая, а обледенелая, в смертоносной ласке прильнувшая к коже, обрисовавшая соблазнительный контур, брюки сползли на бедра. Северус срезал пуговицы и пояс выкидным ножом, избавляя Гермиону от одежды, оставив лишь крошечный крестик на черном крученом шнурке, лежавшем на бледной холодной коже, как застарелая рана. Снейп изредка позволял себе думать о том, как сделает это в безопасном уютном домике в Люцерне. Изредка, но не сейчас. Зачерпнув гусиного жира, принесенного хозяйкой дома, он растер щеки, спину, грудь, плечи и ноги Гермионы, обернул её простыней, успевшей немного нагреться на трубе, поверх укутал шерстяным одеялом.

Барбара — так представилась женщина — казалось, была рада случайным гостям. Она разогрела бульон, достала из загашника мёд. Северус вытащил из сумки хлеб, сыр и колбасу, тщательно продумывая, что именно скажет хозяйке, но та сама решила его дилемму.

— Вы идете из Фридрихсхафена? Так много людей осталось без крова... В мирное время в городе не хватало работы, мы так хотели, чтобы и в Констанце появились заводы! А теперь... — она тяжело выдохнула и подняла на Северуса усталый взгляд. — С вашей супругой все будет хорошо. Это настоящий альпийский мёд. Лучше прилягте с ней рядом, я подкину еще дров.

Северус видел не раз, как люди с честными глазами и ласковыми голосами втираются в доверие и сдают новых друзей, как подписывают документы — приговоры тысячам, сотням тысяч жизней. Северус видел, как последний кусок хлеба отдавали чужим детям, как смеялись под пытками, щеря кровавые десна, сплевывали зубами. К числу каких людей относится Барбара, ему лишь предстояло узнать.

— Ей нужен врач. Сильный кашель уже не первый день...

— Что ж, герр...

— Тобиас Зальцгауер, — Северус вежливо склонил голову, представляясь. — Простите мои манеры, я был слишком обескуражен.

— Герр Тобиас, я женщина простая, не до манер тут. Врачей в городе нет, только старый фельдшер. Схожу за ним. Брать у меня нечего, но если уж... Бог накажет.

Северус двумя ладонями пожал сухую руку Барбары. Беспокойство за собственный скарб добавляло правдивости её намерениям.

— Спасибо! За жизнь супруги я не останусь в долгу.

Женщина внезапно растрогалась, утерла слезинку, сбежавшую по обветренной щеке, и, запахнув пальто, выбежала за дверь. Она с одинаковой вероятностью могла торопиться и к дому фельдшера, и к полицейскому управлению. Северус встал сбоку от окна, взвел курок вальтера и приготовился ждать.

— Воды... воды... — Гермиона бредила на английском, её сиплый рваный шепот зловеще разносился по пустому дому.

Северус дернулся в сторону спальни, но, не сделав и пары шагов, вернулся к наблюдательной позиции. Секунды отстукивали, пульсировали в висках, а дорожка, ведущая к дому, по-прежнему оставалась пуста. Наконец из-за поворота показалась Барбара, ведущая за собой скрюченного старика с объемным ридикюлем в руках. Выждав, пока они дойдут до двери, Снейп спрятал пистолет. Женщина, как и обещала, привела фельдшера. Коротко обменялись приветствиями, представились.

— Тобиас.

— Арцт Блайх.

Первым делом старик вымыл руки, снискав этим если не доверие, то уважение Северуса. Впрочем, он быстро поменял поспешное мнение. На Гермиону Блайх едва взглянул, дотронулся по пытающего лба и поцокал языком, послушав её хриплое свистящее дыхание.

— Что вы можете сделать?

Фельдшер, будто обрезавшись о холодный цепкий взгляд двойного агента, спрятался за саквояжем, взявшись деятельно перебирать его содержимое.

— Боюсь, тут я бессилен... В городе совсем нет лекарств. Обтирайте её полотенцем, сбейте жар, заварите зверобоя с мёдом и помолитесь.

Северус медленно выдохнул и преобразился. Любящий муж, испуганный, потерянный, на все готовый. Он спрятал властную осанку и жесткое выражение лица, как и множество раз до этого, делая свою фигуру менее заметной и угрожающей, более располагающей. Пребывание в Констанце затягивалось на неопределенный срок, а запуганного фельдшера было бы труднее подкупить, чтобы уберечься от доноса. Самый надежный вариант — устранение — осложнялся присутствием домовладелицы. Северус не желал брать на душу еще один грех.

— Вы ведь могли бы сделать внутривенную инъекцию? У меня есть рейхсмарки и несколько колец супруги. Прошу вас!

— О... Я бы сделал все что угодно для этой прелестной фрау, но лекарства...

— Колите! — Северус содрал алюминиевую пломбу с армейской маркировкой. Подобные ампулы с новым препаратом — антибиотиком — были доступны далеко не всем командующим, но он раздобыл несколько перед побегом из Берлина и держал при себе. Снейп мог самостоятельно сделать внутримышечный укол, но это снижало эффективность лекарства.

— Вы уверены, герр Тобиас? Что это такое?

— Герр Арцт, я прошу! От этого зависит жизнь двоих людей!

Барбара тихо охнула, зажимая рот ладонью, а фельдшер просто кивнул.

— Пусть будет по-вашему. Молитесь, герр Тобиас. Молитесь за двоих!

Рука Гермионы была настолько тонкой, что шприц на её фоне выглядел пыточным орудием. Северус неотрывно рассматривал эту белую руку, нежную кожу на сгибе, нечеткий узор вен. Фельдшер провозился еще полчаса, давал рекомендации по уходу за больной, обещался заглядывать ежедневно, отказался от золота, взяв рейхсмарками, на границе со Швейцарией практически не имеющими ценности.

Солгав о беременности Грейнджер, Северус испытал странное, ни на что не похожее удовольствие, но он отдавал себе отчет в том, что правда такого рода могла расколоть его маску непритворным ужасом, а ужас — чувство деструктивное и парализующее.

Гермиона, опутанная тревожным сном, стонала и бормотала, мешая немецкий с английским. Северус сидел над ней, обтирал пылающий лоб влажным полотенцем и бросал частые взгляды в окно, в любой момент ожидая увидеть группу вооруженных людей в форме. Иногда Грейнджер замирала, и его пальцы ложились проверить — бьется ли жилка на бледной шее. Каждый раз, когда такое происходило, Снейп задерживал дыхание. Вечером Гермионе стало совсем худо. Не спасали обтирания и неслышные молитвы жалостливой Барбары.

— Принц...

Дрожь волнами разливалась по телу от звука слабого, легкого, как ветерок, голоса, выдыхающего его позывной. Северус раскутал Гермиону и поставил еще один укол. На молочно-белой ягодице выступила капля крови. "Будет синяк", — с горечью подумал Северус, его руку никто не назвал бы легкой. Всю ночь он продежурил у постели, рассказывая сказки — все, которые мог вспомнить, но больше про принцев и принцесс. На немецком, ради конспирации и спокойствия спящей в соседней комнате фрау Барбары. Маленькая Грейнджер так сладко мечтала в бреду, что Северусу захотелось подкормить её волшебные грезы. Шла уже вторая ночь без сна, и даже привычное к недосыпу тело заторможено отзывалось на команды, но Снейп продолжал с лекторской дикцией вспоминать одну историю за другой.

Барбара, вошедшая в комнату ранним утром, всплеснула руками и почти силком уложила Северуса рядом с Гермионой.

— Герр Тобиас, она дышит ровнее, чем вчера! Дева Мария услыхала ваши молитвы, поспите хотя бы немного!

Северус смежил тяжелые веки, и ничто не потревожило его сон в последний день зимы.

05 марта 1945 года

Арцт Блайх навещал пациентку каждый день и даже начал давать утешительные прогнозы. Он привязался к Гермионе — молоденькой молчаливой девушке с грустными глазами. Подолгу засиживался, рассказывая многочисленные предостерегающие истории про смерть от коварного воспаления легких. Снейп ненадолго покидал её, чтобы исследовать город. Домовладелицу он поставил перед фактом, что продукты на всех будет добывать сам. Первый раз, когда Северус начал собираться, Грейнджер открыла мутные больные глаза и, не мигая, следила за каждым его движением.

— Вы скоро вернетесь? — вздох, поворот головы, скрытая обреченность человека, немощного в болезни.

Конечно, она боялась остаться одна, и не было ничего личного в том, как тонкие пальцы перехватили его запястье. Барбара, стоящая у дверного косяка, вроде как протирала глубокое блюдо. "Приглядывает или подглядывает?" — подумал Северус и наклонился к Гермионе, невесомо целуя пересохшие губы, только чтобы шепнуть в порозовевшее ухо:

— Я не оставлю вас, мисс Грейнджер.

Для Снейпа это было слишком откровенным выражением приязни. Он отстранился и стремительным шагом покинул дом.

На рынке Констанца продавалось все необходимое, но не за рейхсмарки, а за швейцарские франки, золото или долларовые валютные облигации. Цены для военного времени Северус нашел вполне приемлемыми. Местные власти никак не пытались повлиять на ввоз контрафакта, и торговцы свободно доставляли любой товар. Между странами пролегала лишь формальная граница, старинная застройка Констанца резко переходила к унылым однотипным домам швейцарской общины Кройцланген. В первую же прогулку Снейп беспрепятственно покинул Германию и изучил железнодорожную насыпь с прилегающими к ней строениями. Отсюда лежал кратчайший и вполне комфортный путь до Люцерна, спасительный отъезд оттягивало состояние Гермионы. Она шла на поправку очень медленно, но пыталась быть полезной по дому, едва встала с постели.

По сравнению с другими городами Германии, Констанц представлял из себя островок мира и довольства. Его миновали и авианалеты, и голод, даже местные беженцы не производили гнетущего впечатления. Побывав на рынке и без сожаления расставшись с набором золотых украшений, Северус приобрел достаточно бакалеи, чтобы осчастливить фрау Барбару. В лавке готовой одежды он выменял кольцо и подвеску на хорошие ботинки, теплое пальто, шерстяную юбку, кардиган, блузу и белье для Гермионы. Колечко так приглянулось хозяйке, что сверху она положила две пары чулок. После всех покупок у него еще осталось несколько цепочек, печатка и массивное колье. Обмен вышел неравноценным, любая из этих безделушек стоила много больше, но тут и крылась неочевидная на первый взгляд прелесть золота. Ради крохотной вещицы люди были согласны уступить то, что и не планировали продавать, а после помалкивали, справедливо опасаясь за сохранность приобретения.

Каждый лишний час, проведенный в Германии, делал Северуса более сосредоточенным и хмурым. Хорошо смазанный механизм военной пропаганды доктора Геббельса⁽⁵⁾ крутился в радиоприемниках каждого дома. Устами харизматичного Ганса Фриче⁽⁶⁾ или внушающего уважение Курта Дитмара⁽⁷⁾, через националистические гимны и неприкрытую ложь об успехах Рейха на полях сражений. Люди Констанца не голодали, поэтому не успели растерять пылкой идейности, и Снейп не мог ручаться за лояльность фрау Барбары, если той доведется узнать об истинном положении гостей.

Гермиона оставалась настороженной и немногословной, легко уходила от лишних расспросов, при необходимости имитируя резкое ухудшение состояния, но её сознательность не сильно облегчала Северусу жизнь. Во время сна она продолжала бредить на английском. Ночами в полудреме лежа рядом, Снейп прижимал пальцы к её запястью, считая медленный пульс, прислушивался к каждому звуку в доме, в любой момент готовый схватиться за оружие или накрыть ладонью сухие алые губы, ловя птиц, вылетевших в забытьи слов. В часы осязаемой, почти материальной тишины Северус мучился бессонницей, давно вошедшей в привычку, он вставал курить или придвигался к Гермионе почти вплотную, фиксируя такие минуты в памяти с фотографической отчетливостью. Часто совсем рядом рычали самолетные двигатели, и Барбара вбегала в комнату, тараща испуганные глаза. К предложениям спуститься в подвал он неизменно оставался безучастен — Гермионе нечего было делать в холоде.

В понедельник утром уровень напряжения достиг наивысшей точки. "Сегодня или никогда", — думал Северус, убирая в сумку бритвенные принадлежности. Он закончил с утренним туалетом и имел теперь вид самый строгий и располагающий, достойный честного гражданина Великобритании, по делам находящегося в Швейцарии.

— Как сегодня ваше самочувствие, дорогая?

— Спасибо, Тобиас, мне уже значительно лучше.

При Барбаре Гермиона обращалась к нему «Тобиас» или «дорогой супруг», и от этой трогательной лжи, хрупкой и сладкой, как карамельные стеклышки, в груди все съеживалось.

— Я очень рад это слышать.

Между ними сгущался воздух, висела выжидательная тишина. Северус неприкрыто рассматривал свою фальшивую супругу, с хозяйственной тщательностью протирающую вымытые тарелки, и не мог налюбоваться её хрупким изяществом. Вожделение, нестерпимое и назойливое, сводило с ума и днем, стоило лишь скользнуть взглядом по скромной девичьей фигуре, и ночами, когда близость желанного тела пробуждала всё древнее и мужское.

— Фрау Барбара, мы так долго пользовались вашим гостеприимством, что, кажется, стали им злоупотреблять. Думаю, в ближайшее время мы вас покинем.

Барбара совсем не желала расставаться с гостями. Она уговаривала Северуса, даже ругала его за жестокое обращение с молодой женой, пребывающей в таком интересном положении, но Снейп оставался неприступен.

"Доброта, одиночество или корысть?" — скрывать собственные эмоции он умел в совершенстве, но проницательным себя не считал, предпочитал заранее высматривать самые низкие мотивации человеческих поступков и нехотя отступал от первоначального мнения. Как бы то ни было, Северус собирался оставить ей немного денег, он высоко оценивал труды представительниц трех "к"⁽⁸⁾, а Барбара еще и выглядела достаточно умной, чтобы не болтать о своих нечаянных постояльцах лишнего. Наверняка в сердцах окрестив его самодуром, фрау направилась в хозяйскую часть дома, впрочем, оставив последнее слово за собой:

— Герр Блайх разрешил больной водные процедуры, я нагрела целую ванну воды. И где вы еще сможете искупаться?

Гермиона, теплой воды не видевшая уже очень давно, заметно встрепенулась. Чувствуя, что еще сто раз пожалеет о своем решении, Северус неохотно кивнул.

— Думаю, ты могла бы помыться. Пойдешь сейчас?

— Это было бы замечательно, герр, — она запнулась и с приоткрытых губ каплей сладкого яда сорвалось: — Тобиас.

Вникая больше в интонации, чем в слова, Северус остро пожелал услышать собственное имя, произнесенное на английском, но также смущенно и нежно, и с удивлением понял, насколько опротивела ему грубая немецкая речь. Но пока не стоило и мечтать — Гермионе, для её же блага, было полезно считать его офицером СС.

— Я помогу, не возражаешь?

Мелодично запели настенные Фредерик Мауте⁽⁹⁾, особым волшебством, подвластным лишь часам с боем, отсекая минувший момент от свежего пласта еще не использованного времени, в котором уже существовало двусмысленное скользкое предложение, несдержанно озвученное взрослым мужчиной юной девушке. Северус не ждал, что тишина, упавшая после последнего удара, приобретет такую опасную пронзительность. Гермиона не отводила глаз, и в её зрачках, почти полностью затопивших йод радужки, стоял испуг. Вопросы, надежно спрятанные алым замком обветренных губ, еще не заданные, но осязаемые, закружили по комнате. Разносимый ветром по озерной глади летел гул сирен Фридрихсхафена. "Что я делаю? Совсем рядом в руинах лежат города, летают бомбардировщики, рушатся судьбы. Что я делаю?.." — Северус до ломоты в челюстях сжал зубы. Жажда обладания Гермионой, его собственной студенткой, завела его слишком далеко, и как хотел он придушить маленькую птичку, распевающую в груди каждый раз, едва лицо мисс Гермионы Грейнджер озарялось даже слабой тенью улыбки.

— Не возражаю.

Кажется, она сама не поняла — ответила ли так с испуга или действительно не возражала. "Бедная девочка, а я старый сухарь", — подумал Северус и отвернулся, будто бы проверяя, всю ли посуду убрала хозяйка. Его похоть состояла в неравном браке с совестью, и это раз за разом спасало Грейнджер от незавидной женской участи — оплачивать благодеяния телом.

— Было бы так обидно в духоте потерять сознание и утонуть, — Гермиона смущенно улыбнулась и убрала за ухо выбившуюся прядь.

От порочной наивности её образа в груди Снейпа захолонуло. «Птичка» запела с новой силой, остренькими коготками сжимая усталое сердце. Гермиона — умная девочка и не могла не знать, что позволяет. Едва ли она не умная, только если не «девочка», но всякие рассуждения утратили смысл, когда она задвинула за собой стул и пошла в купальню, где рядом с нагретой колонкой стояла старая наполненная чугунная ванна.

— Любезный супруг, — дрожащие пальцы расстегивали пуговицы на блузе, и глубокая полоса белой кожи ширилась с каждым движением, — напомните, прошу, почему вы взяли в жены именно меня?

— Любезная супруга, вы усомнились в моей способности сделать верный выбор? — Северус, загипнотизированный зрелищем, не мог заставить себя пошевелиться. Слова, плохо отделимые от сухих губ, вырывались с шипением радиопомех. — Я выбрал лучшую из всех, что встречал.

«Лучшую, лучшую, лучшую», — согласно пульсировало в висках, в паху, тяжелом от прилившей крови. На Гермионе старинное белье на шнуровке, выменянное у фрау с рынка и, может, служившее приданным еще её бабушке, будило больше трепета, чем короткие подолы всех кабаре Берлина. Лег на табурет бережно свернутый кардиган, поверх опустилась блуза. Грейнджер взялась за пояс юбки, и тяжелая ткань стремительно ухнула вниз, царапнув шерстяным крылом по точеным бедрам.

Сбросив с себя оцепенение, Снейп сделал шаг вперед, его пальцы дотронулись до голубой жилки на тонкой шее, обхватили подбородок, вынуждая Гермиону поднять голову.

— Тебе совсем не обязательно это делать, — Северус не разрывал зрительного контакта, чтобы видеть каждую перемену, каждый нюанс. — Сейчас не обязательно.

Лучше жестокая правда, чем сладкая ложь, что непременно обернется непониманием, обидой и болью.

— Сейчас… Потом может и не случится.

Северус видел, что она не хочет, как дрожат длинные ресницы, алеют щеки, тяжело даются слова. Чувствовал её страх так же явно, как собственное возбуждение, и опьяненный им, подобно хищнику, желал еще сильнее. Он мог принять благодарность любой Марты, десятка Мери, но не Гермионы. Умненькой, любознательной, скромной, но несгибаемой. Душевная боль исказила его лицо, сделав его еще менее привлекательным. Взаимность, а не плата за помощь. Вот что ему было нужно.

— Нельзя дать воде остыть, — надтреснуто, едва подчиняя воле голосовые связки. — Это не лучшим образом скажется на твоем здоровье.

Медленная пытка и бесконечное удовольствие — грубые чулки, легко сбежавшие до лодыжек; панталоны, большеватые на худых бедрах, удерживаемые одной лентой, что легко разошлась под пальцами; тугой лиф на потертой шнуровке; острые крылья лопаток; цепь позвонков; испуганно вытянутая шея; едва заметно дрожащие губы; глаза горящие, мерцающие, огромные — единственное живое в её хрупком существе.

Гермиона отрывисто вздохнула и, прикрываясь, обхватила себя руками в страшных следах от уколов. Годами в самых неоднозначных ситуациях Северуса не оставляла выдержка, чтобы сломаться, с пшиком исчезнуть где-то на границе Германии со Швейцарией в теплой комнатке, полной пара, между колонкой, ванной и табуретом, рядом с девушкой, которую себе же пообещал сберечь.

— Гермиона…

Он не знал, как прикоснуться к ней, чтобы не испугать, чтобы почувствовать в ответ не ужас и стылый холод, а жар желания. Северус ненастойчиво тронул локти, предплечья, шершавые от мурашек, выпирающие косточки на запястьях и маленькие обветренные руки, прикрывающие грудь.

— Забирайся.

Ссутулившаяся, скукожившаяся Гермиона казалась особенно маленькой; получив позволение, она опустилась в воду и сразу погрузилась до подбородка. Снейп дошел до двери и, помедлив секунду, задвинул щеколду. Он чувствовал себя неправильно, отстраненно, марионеткой, не управляющей собственным телом, подобное остолбенение наваливалось раньше, только когда приходилось присутствовать на пытках. Ради общего блага — так говорил наставник. Ради Британии, Короны, победы и еще Бог знает чего удавалось убедить себя, что допрашиваемым ничем не помочь, что для большого дела справедливо жертвовать маленькими людьми.

Отчетливый скрежет металла заставил Гермиону передернуть плечами и нырнуть еще глубже. Северус решил, что останется, и этому не было никакого достойного оправдания. С хирургической тщательностью вымыв руки, он закатал рукава. Пар заполнял комнатушку, но недостаточно плотно, чтобы спрятать контуры нежного девичьего тела, видимые под водой, или горделивого орла, восседающего на свастике над надписью «Gottmit Uns»⁽¹⁰⁾ на предплечье Снейпа. Он позволил себе не просчитывать, не думать — чувствовать гладкую кожу под ладонями, скользкими от мыла, тяжелую путаницу влажных волос, вздрагивающие плечи, маленькие острые груди, напряженные, манящие, как самые запретные из плодов.

— Домывайся, я принесу полотенце.

Северус проверил керосиновую лампу и, не оборачиваясь, вышел успокоить собственный разыгравшийся пульс. Побег снова откладывался. Из-за тяжелых мокрых косм, красиво ложащихся на узкую спину, заново подступившего кашля, ропота Барбары, внезапно подкравшегося вечера. Снейп знал свою работу, знал, что их время вышло, и отчаянно боялся, впервые за долгое время. Боялся не за себя.

06 марта 1945 года

Утром проявленная сдержанность стала казаться верхом глупости. Северус был раздражен. Он не выспался, будто проработал всю ночь, настойчивый шум в висках, как стрекот самолетного двигателя, становился то тише, то ощутимее, но никак не исчезал совсем. Растаявший снег чавкал под ногами, вниз по узким улочкам бежали озорные косички весенних ручьев. Снейп пересек рыночную площадь, желая как можно быстрее скрыться в переулке. Последняя вылазка в Констанце — узнать, когда приходит поезд, забрать Грейнджер и сразу двигаться к платформе.

— Тобиас!

Холод расползся по позвоночнику и прихватил где-то под сердцем. Утренняя сутолока, женщины с корзинами, трое солдат в форме. Северус вонзился взглядом в толпу, мечтая ослышаться, ошибиться и не найти той единственной, что может так опрометчиво кричать его-чужое имя в самом центре города.

— Профессор!

Гермиона. Дурная растрепанная девчонка в пальто нараспашку, с шарфом, неопрятно свисающим до колен. Олененок, вспугнутый громом выстрела. Одна из многих, кого война должна была изувечить, перемолоть, проглотить, не жуя.

— Какого черта ты здесь делаешь? — Северус пробрался через толпу и выплеснул свою злость, больно сдавив её руку выше локтя.

— Солдаты СС, много, целый отряд на мотоциклах. Они расспрашивали соседей, потом двинулись к нашему дому. Я выбежала через кухню.

— Пошли.

Может быть, искали не их. Может быть. Северус не имел права рисковать, он направился разведанной дорогой, узкими, петляющими меж домов переулками, заполненными тающим снегом. С неба накрапывало, и поднятый воротник или высоко намотанный шарф не вызывали подозрений. Гермиона едва успевала за его стремительным шагом, но не жаловалась. Скромную сумку, благоразумно прихваченную ею из дома, Снейп забрал сразу же, не задерживаясь проверить, все ли она уложила.

Ступив на мостовую Кройцлангена, он взял Гермиону под руку и пошел чуть медленнее. Преследователи так же легко могли перейти границу суверенного государства, вряд ли встретив сопротивление у местных патрулей. В начале улицы угрожающе загудели мотоциклы, и Северус втиснулся между притертыми друг к другу домами и прикрыл Гермиону полой плаща. Её новый полосатый ало-желтый шарф непременно притянул бы косо брошенный взгляд. Шум моторов стих впереди, но разомкнуть объятья казалось святотатством. Она прятала лицо на его груди, ткнувшись лбом под ключицу. Северус чувствовал её жаркое дыхание сквозь хлопок рубашки и боялся сдвинуться с места. Гестапо. Они будут стрелять, и благо, если на поражение. Слишком расслабился, размяк, поверив на миг, что он герр Тобиас Зальцгауер, списанный после контузии в запас и женившийся на молоденькой соседке.

— Не бойся. До узкоколейки идти десять минут. Проскочим переулками, что бы ни случилось, не беги, если я не скажу.

Грейнджер отстранилась и кивнула. В карих глазах было столько веры, что Северус решил: она сядет в поезд любой ценой. Ладонь нашарила кобуру, и будущее перестало казаться неопределенным. Боже, храни королеву! Его собственную маленькую королеву.

— Все будет хорошо! — родная речь после стольких лет непривычно прокатилась по языку.

Каждое такое простое слово отслаивало пластами годы жизни и работы в Германии. Эти «неблагонадежна», участие в фундаментальном, противном человеческой морали труде «Теория о чистоте крови», костры из книг и людей, опостылевшая служба на два фронта.

Гермиона быстро справилась с замешательством.

— Вы знаете английский?

— Да. Немного знаю, — это было и страшно, и абсурдно одновременно, верный ответ оказался слишком невероятным, чтобы прийти ей в голову. — Все, можем идти.

Колкая морось собралась в не долетающий до земли снег. Северус сжал в ладони холодную узкую ладошку и пошел вперед, будто просто прогуливался, а не сбегал, ощущая, как несуществующий крест прицела массирует затылок. Однообразные уродливые дома — дух экономии и минимализма — тесно обступали каждую улицу, из водосточных труб вяло текли жидкие струйки, разбегающиеся по серой мостовой. Следуя негласному сговору низкого неба и мокрого снега, местные заперлись в тепле и уюте. Пустые мрачные лабиринты Кройцлангена наводили на мысли о крысиных бегах, только тяжесть вальтера костылем поддерживала захромавшее хладнокровие.

— Стоять! Предъявите документы!

Гермиона вцепилась в руку Северуса с горячим отчаяньем, он чувствовал отзвук боли от её коротких ногтей, панически скоблящих его запястье.

Один удар сердца на принятие решения. Бледный офицерик в мокрых очках, выскочивший из переулка, сам не ожидал, что на кого-то наткнется. Пограничная служба Швейцарии. Северус выцепил взглядом нашивки и цвет формы уже после того, как подрубленное ударом в гортань тело стало оседать на землю.

— Сюда! Сюда! — закричал человек, высунувшийся из окна.

Северус ухватил оцепеневшую Гермиону и повлек прочь. Мирные граждане Швейцарии затравят их, как диких зверей, за своих стражей порядка.

— Вы убили его? — она задыхалась от быстрого бега, стоило остановиться — и её скрутил кашель.

— Не исключено. Желаешь вернуться и проверить?

Гермиона испуганно затрясла головой, и Снейпу немедленно стало стыдно за свою острую язвительность, но место и время не располагали к принесению извинений. Густая стена вечнозеленого плюща, вскарабкавшегося до крыши по приставленной к дому лестнице, на время спрятала беглецов. Между изумрудной завесой и стеной было темно и зябко. Влага сочилась прямо по замшелому фасаду. Забившись в угол, Грейнджер расковыривала пальцем мох, Северус напряженно обдумывал дальнейшие действия. Офицера уже нашли, но заговорит он не раньше, чем через несколько дней. Вместо пограничника показания даст бдительный горожанин, кричавший из окна, и каждый патруль будет обращать внимание на подозрительную пару. Значит, время вышло.

По улице пронеслась четверка мотоциклистов. Ни знакомых лиц, ни высоких чинов, но наводящая ужас форма дознавателей СС заставляла особенно пристально думать об осторожности.

— Сможешь бежать?

— Да, если придется.

— Пошли.

Они выждали чуть больше минуты, до железной дороги оставалось рукой подать. Гонимый странным предчувствием, Северус шел быстро, почти бежал, наплевав, что так они сильнее привлекают к себе внимание редких прохожих. Громкий гудок паровоза заставил его запнуться.

— Нам надо попасть в поезд! Гермиона!

Грейнджер всегда отличалась феноменальной понятливостью и теперь побежала так, словно за спиной горела земля. В считанные минуты они достигли насыпи, и, взвалив Гермиону себе на плечо, Северус взобрался наверх, хватаясь за металлическую заглушку на двери товарняка. Один рывок — и Гермиона оказалась внутри. Оглушили болью натруженные жилы, судорогой свело лодыжку. Поезд только набирал ход, механический и неотвратимый, а Снейп просто бежал рядом, не находя в себе сил подтянуть тело в гостеприимно открытый проем.

— Профессор! — Гермиона перевернулась на живот и протянула обе свои тонюсенькие руки в его сторону. — Пожалуйста, профессор!

«Силенок не хватит, чтобы меня втащить», — он невольно улыбнулся появившейся мысли и в последнем усилии бросил тело вперед. Жесткая стальная рама ударила в живот, он бы мог соскользнуть, не справиться, но Гермиона уже тянула его вовнутрь, намертво ухватившись за грубую шерсть пальто. Северус вполз в вагон и остался лежать, только дверь задвинул обратно, чтобы нечаянно не попасться на глаза кому-то на платформе. Тихое хихиканье заставило его приподняться и вглядеться в полумрак, разбавленный мерклыми полосами света, пробивающимися через неплотно подогнанные друг к другу доски. Гермиона сидела на соломе между пустых ящиков и смеялась, размазывая по лицу слезы.

— Мисс Грейнджер?

Обращение осталось без ответа. Ее била истерическая дрожь.

— Гермиона!

Она вдруг резко прекратила смеяться, будто кто выключил, легко перетекла на четвереньки, оказываясь с Северусом лицом к лицу, и благодарно прильнула губами к его щеке.

— Я испугалась, что вы останетесь там.

Едва различимый шепот жарко пощекотал его ухо. Северус вздрогнул, по телу как кипятком плеснули. Локомотив дал еще один гудок и замершее время снова понеслось вперед. Гермиона отползла обратно в облюбованный угол, а Северус нашел в себе силы встать и переместиться в удобную для обороны позицию, на случай, если поезд все-таки остановят. Он то и дело дотрагивался до щеки, пытаясь снова ощутить беглый поцелуй, прочувствовать, чем это легкое касание было для неё, достаточно ли выбрита кожа и не слишком ли шелушится после длинной зимы. Гермиона выглядела счастливой и пьяной, одной рукой она теребила шарф, второй вкапывалась в солому.

— Теперь, гляжу, вам совсем не страшно, мисс?

Поезд все набирал ход, вагон умиротворяюще покачивало. Северус пересел ближе, чтобы Гермиона расслышала его за грохотом колес.

— Страшно! Мне ужасно страшно, герр Снелл. Я беспрестанно думаю, что нас поймают, думаю о родителях. Но сейчас все мне кажется преодолимым!

Северус понимающе кивнул. Много лет назад он тоже умел так чувствовать. Окрыляющую радость, всесильность от пустяковых побед. Молодость порывиста, глупа и наивна. Отвратительна, в общем-то. И родители… Что сказать этому юному существу? Солгать, скормив красивую сказку, что они покинули страну и сбежали, скажем, в Австралию, или наотмашь ударить правдой? Но Гермиона не спрашивала, хотя он мог ответить, и больше не улыбалась, будто умела читать мысли. Сидела тихая и смотрела серьезно своими невозможными в пол-лица глазищами.

— Вы замерзнете, возьмите моё пальто.

— Да, но тогда замерзнете вы, и меня некому будет спасать.

Снейп хмыкнул, ему всегда нравилась способность этой девочки шутить остро и вместе с тем не зло.

— Если опасаетесь за моё здоровье, садитесь ближе.

Гермиона доверчиво придвинулась, почти не раздумывая. Северус потянулся поправить её взъерошенные волосы, но передумал, до того, как коснулся приставшей ко лбу пряди. После пережитых злоключений он знал, что если даст себе волю, то не сможет остановиться.

— Кажется, мы можем оказаться в Люцерне совсем скоро. Какую роль вы мне уготовили?

Иногда Снейпа раздражала её молчаливая черта избегать очевидно неудобных вопросов. Из-за этого он чувствовал себя неловко, будто обманом заманивал жертву в ловушку. Сейчас Северус готов был пожертвовать чем-то существенным, дабы не отвечать, и держал паузу, надеясь смутить, сбить с толку, протянуть их мирное, почти нежное сосуществование до Люцерны, чтобы и там, посчитав себя недостойным, терзаться от неукротимого желания и нагибать смешливых доступных девочек, ищущих легких денег. Он откинулся затылком на деревянный ящик, недвусмысленно показывая, что разговор не состоится, и прижал ладонью карман, где лежали плотно свернутые копии занимательных документов — пропуск на родину и объяснение поспешного отхода. Было бы глупо считать себя единственным агентом в стане врага, но последние месяцы их число стремительно сокращалось. Глава внешней разведки Германии — Канарис ⁽¹¹⁾ — в феврале был заключен в Флоссенбюрге, не без оснований Северус полагал, что за прямое сотрудничество с Ми-6. Немецкая осмотрительность на фоне поражений переросла в паранойю, летели не погоны, но головы. В таких условиях информация, способная помочь в расшифровке фашистских стенограмм, оправдывала если не все, то почти все. По его просьбе для юной гражданки Британии найдут лишнее место в самолете.

— Из Швейцарии отправитесь домой.

Они отъехали достаточно далеко от Кройцлангена. Состав разогнался до полной скорости. Это успокаивало и притупляло бдительность.

— А вы? — Гермиона вскинулась, будто предложение было в чем-то оскорбительным.

— И я.

Она вся задрожала, зажала рот ладонью, взглянула так, что у Северуса внутри что-то ёкнуло.

— Не надо! Вас будут пытать! Вас расстреляют! — она сбивчиво перечисляла все страшное, что с ним непременно случится, отчаянно заламывая руки. — Останемся в Швейцарии? Я люблю вас…

Северус беспорядочно гладил худую спину, плечи, взъерошенные волосы, не зная, как объяснить, что Германия никогда не была ему домом. Гермиона отвечала, льнула всем телом, почти перебравшись Снейпу на колени, а его ласки становились все откровеннее. Северус не поверил признанию, нет, и все же... Девичьи губы податливые, кожа гладкая, и он готов был взорваться, просто касаясь там, где заканчивалась кромка её чулок.

— Северин…

Голос женщины может быть так пленителен! Тихое придыхание, интимное, как сама близость. Северус подался вперед, ведомый неозвученной просьбой, бесстыдным предложением, и впился в сладкие губы грешно и жадно. Гермиона — порядочная незамужняя девочка, совсем не умеющая целоваться — училась с живым интересом, крепко сжимала обломанными ногтями плечи своего мужчины, не постеснявшись забраться руками под пальто. Северус вел ладонью по её животу, не касаясь груди, к верхней пуговице кардигана. В зрачках, болезненно сужая, вспыхивали разрывы яркого света, когда лучи врывались в продуваемый ветрами товарняк через широкие щели, в висках стучала кровь, вторя колесам "тук-тук", через ткань брюк бедро колола солома. «Северус, называй меня Северус», — он хотел и не мог рассказать, оттого целовал иступленнее, презрев риск быть застигнутыми врасплох. Снейп повел плечами, избавляясь от тяжелого пальто, бросил его поверх соломы, чтобы, как драгоценную вазу, уложить сверху Гермиону — умную, стойкую, чертовки манящую девочку. У которой волосы пышными волнами спадают на плечи и лицо, у которой веснушки на переносице, как рассыпанная корица, у которой в карих радужках темные и золотые крапинки, чисто чаинки и блики солнца в круге фарфорового блюдца.

Северус расплавился, пропал, руки сами потянулись развенчать, присвоить совершенство. Обхватив пальцами тонкую щиколотку в суровом чулке, он в сторону отвел стройную ножку, собрал в ладонь юбку, сминая ткань крупными складками. Гермиона пылала, как в лихорадке, хмурила брови, кусала губы, тянула подол за край, прикрывая белье, а когда белый батист намок, вжатый в лоно жесткими мужскими пальцами, застонала, выгибаясь и беззащитно вытягивая тонкую шею. Она попробовала свести колени, и Северус не воспрепятствовал, воспользовавшись моментом, чтобы сдернуть мешающую тряпку. С трудом добытые на рынке Констанца панталоны повисли на лодыжках, Гермиона вздрогнула и покорилась. Снейп с оторопью ощутил поднимающуюся волну нежности от робких поцелуев, отогревших челюсть, скулу, губы. С этой девочкой всё должно было произойти не так. Не в холодном товарняке на колючей соломе, с юбкой, задранной до подбородка, руками, вздернутыми над головой, зажатыми капканом его ладони. Не так. Северус отпустил хрупкие запястья, стиснутые в порыве ослепляющей страсти. Он не хотел причинить боль и не мог больше сдерживаться. Офицерский ремень стукнул по пальцам тяжелой пряжкой, и Снейп сжал в кулаке изнывающую от возбуждения плоть.

Он с трудом сохранил человеческое, терзая розовые соски, помня, что может причинить муку, когда решил всегда доставлять только удовольствие, чтобы и впредь видеть, как от желания изгибается его Гермиона, как, забыв пуританский стыд, она шепчет "Nimmmich, mein Liebe"⁽¹²⁾ и раскрывается под ним, как шире разводит колени. Горячая, влажная, его "Geliebte"⁽¹³⁾, отобранная у Режима.

Только чувство ответственности помогало удержаться на краю, где боль и удовольствие сплетались так же тесно, как их тела. Северус не стал долго терзать её неподготовленную плоть, излившись в сторону и полностью отдавшись тому, чтобы довести свою девочку до пика нежными поцелуями и умелыми пальцами.

"Как просто и приятно доставлять удовольствие этой маленькой женщине", — Северус поцеловал Гермиону во влажный висок и позволил себе не думать, простит ли она его поступок, просто устроил у себя на коленях, укутав в пальто. Он позаботился о том, чтобы беременность не лишила Гермиону права выбора, если им все же удастся добраться в безопасное место, хоть много раз после театра, устроенного для фельдшера Блайха, представлял свои ладони на её округлом животике. Гермиона совсем не пыталась слезть, наоборот, устроилась поудобнее, зарывшись ботинками в солому. Северус запахнул пальто, прикрывая ей спину, его плотно сомкнутые губы тронула легкая улыбка.

апрель 1945 года

Дорогу до Люцерна Гермиона запомнила смутно. После того, что произошло в поезде, ей вновь стало плохо. Сказался ли сумасшедший бег, пережитый ужас, сквозняки товарняка, близость, к которой она морально готовилась с самого начала совместного пути со Снейпом — бывшим профессором-офицером СС, но отступившая болезнь вернулась жаром и надрывным кашлем. Северус на руках вынес её из вагона и на беглом английском долго с кем-то договаривался, представившись британским поданным, беженцем из Германии. Дальше они ехали в фургоне, деля одно место на двоих. Грейнджер плавала в промежуточном состоянии между сном и явью, в редкие моменты ясности сознания вскидываясь проверить, не исчез ли Снейп. Он был рядом, сосредоточенный и весь словно посеревший, держал Гермиону на коленях, кутал, будто это могло помочь от страшной ломоты в теле и стремительно распространяющегося жара, часто касался её лба ледяной ладонью и смотрел на водителя неподъемным взглядом.

В Люцерне она больше недели провела в больнице в отдельной палате, что было настоящей роскошью. Кроме того, ей по строгому настоянию герр Снелла пришлось посетить женского врача. Гермиона не стала перечить, загнав подальше стыдливость, и уже в начале апреля осваивалась в месте, которое Северус предложил ей называть домом.

Швейцария разительно отличалась от Британии в первую очередь уютной, убаюкивающей тишиной. На лицах людей не лежало печати беспокойства, скорби или нездорового фанатизма. Весна разлилась по земле, радостной зеленью окрасив луга и предгорья, даже воздух сделался иной — пьянящий и легкий. Вести с фронтов, в Швейцарии не искаженные пропагандой, говорили в пользу близкого краха Третьего Рейха. Союзные войска наступали со всех сторон, захват Берлина даже не был вопросом времени. Гермиона читала газеты, любезно предоставленные герр Снеллом, и слушала радио. Мысли о судьбе родителей не покидали её ни на секунду, воспоминания о работе также причиняли боль. Она понимала, что в ближайшем будущем не получится связаться с СИС⁽¹⁴⁾ и помочь смельчаку с романтичным позывным Принц, для которого долго оставляла шифровки в библиотеке Университета. Всё, что было ей позволено — зажать в кулаке крестик и помолиться за них Деве Марии.

Сначала, когда работа в разведке еще казалась приключением, Гермиона часто воображала о своем «Принце», о том, как они встретятся, и мужчина полюбит её не за внешность, в общем-то заурядную, а за ум и стремление к знаниям. Эти грезы помогали действовать решительнее, безоглядно рисковать. Увы, ради конспирации связь велась без раскрытия личностей. Глупые девичьи мечты! Теперь Гермиона надеялась лишь вернуться домой и найти там родителей живыми и здоровыми.

Герр Снелл редко появлялся дома. Он мог прийти в середине ночи, сразу закрыться в своей спальне и уйти еще до рассвета. Они почти не виделись, спали в разных постелях и совсем не разговаривали. Гермиона несколько раз собиралась с духом, чтобы спросить о его планах по возвращению в Германию, но неизменно немела в его присутствии, превращаясь в тень себя прежней — целеустремленной и бойкой. Ночами ей снились кошмары: голодные дни в разрушенной церкви, точившие желанием обменять единственную ценность — мамин крестик — на ломоть хлеба, фонарик очередного солдата на блокпосту, шарящий по кожаным сиденьям Хорьха, ледяная вода, давящая со всех сторон, Северин фон Снелл, прикрученный к дыбе в допросной СС.

В один из дней Снейп пришел в обед. Гермиона заметила его приближение от окна и выбежала встречать на улицу.

— Профессор, я бы хотела с вами поговорить! — в волнении она перешла на немецкий язык, безукоризненно звучавший на всех лекциях Снелла.

— Ты слишком легко одета, Гермиона. Зайди в дом, — на безупречном английском велел Северус вместо ответа.

Он принес молока, ветчины, хлеба и плитку настоящего шоколада, которую с порога вручил ей.

— Присаживайся. О чем ты хотела поговорить?

Гермионе он показался безумно уставшим, но вместе с тем непривычно расслабленным. Таким Снейп не представал перед ней еще никогда. Она отодвинула стул и наконец озвучила мучительный вопрос:

— Вы не вернетесь в Германию?

— Нет. А вы останетесь здесь со мной?

От сердца отлегло, и Гермиона согласно кивнула, даже не заметив, что улыбается.

— А если я поеду в Британию, поедете со мной?

— Да. Я была бы рада вернуться.

Напряжение последних дней пропадало вместе с неизвестностью, сковывающей каждую мысль и действие. В гостиной уютно тикали часы, колыхалась занавеска, прихваченная ветерком из приоткрытого окна, Северус сидел за столом, расслабленно уложив на него локти, и смотрел на Гермиону особенным теплым взглядом, каким на своих женщин смотрят любящие мужчины.

— Мисс Гермиона Грейнджер, вы выйдете за меня замуж?

В его пальцах, как по волшебству, возникло аккуратное колечко. Оно поблескивало одним-единственным камнем — маленьким, но не скромным.

Гермиона сжимала шоколадку, уже подтаявшую и начавшую свой побег из упаковочной бумаги. В её голове разлетались и сталкивались разные мысли. Про любовь, родителей, вызывающую дрожь татуировку на предплечье Снелла, первую близость в вагоне товарного поезда, смутное будущее и верность принятого решения. Зачем ждать невероятного принца, если рядом есть герой — близкий, умный... любимый.

— Да...

Снейп не ожидал такого скорого ответа или вообще не ожидал ответа положительного. Он обошел стол и обнял Гермиону за плечи.

— Моё настоящее имя — Северус. Зови меня так, если тебе не сложно.

1) Помимо реальных авиабомб с самолетов скидывали продырявленные бочки для усиления психологического эффекта. Падая, они издавали такой же звук, как боевые снаряды.

Вернуться к тексту

2) Боденское озеро — озеро, находящееся в предгорьях Альп на границе Германии, Швейцарии и Австрии общей площадью 536 км². На Боденском озере стоит пять городов (Констанц, Фридрихсхафен, Линдау, Брегенц, Райхенау), один из которых находится на острове внутри озера.

Вернуться к тексту

3) НСДАП — Национал-социалистическая немецкая рабочая партия.

Вернуться к тексту

4) А́бвер (нем. Abwehr — оборона, отражение) — орган военной разведки и контрразведки Веймарской республики и Третьего рейха.

Вернуться к тексту

5) Пауль Йозеф Геббельс — немецкий политик, один из ближайших сподвижников и верных последователей Адольфа Гитлера. Гауляйтер (высшая партийная должность НСДАП) в Берлине с 1926 года и начальник управления пропаганды НСДАП с 1930 года.

Вернуться к тексту

6) Ганс Фриче — немецкий нацистский пропагандист, радиоведущий, высокопоставленный чиновник Министерства народного просвещения и пропаганды Йозефа Геббельса.

Вернуться к тексту

7) Курт Дитмар — германский военный деятель, кадровый офицер, генерал-лейтенант, командир пехотной дивизии. С 1942 года официальный обозреватель от вооруженных сил фашистской Германии на имперском радио.

Вернуться к тексту

8) 3 K — Kinder, Küche, Kirche (дети, кухня, церковь), немецкое устойчивое выражение, описывающее основные представления о социальной роли женщины в германской консервативной системе ценностей.

Вернуться к тексту

9) Фредерик Мауте — немецкая часовая фабрика F.M.S. — FriedrichMauthe, Schwenningen (Фредерик Мауте из Швеннингена).

Вернуться к тексту

10) Gottmit Uns — "Бог с нами", одна из классических татуировок СС.

Вернуться к тексту

11) Вильгельм Франц Канарис (1 января 1887 — 9 апреля 1945) — немецкий военный деятель, адмирал, начальник службы военной разведки и контрразведки в Нацистской Германии (1935—1944). Участник заговора против Гитлера. В начале февраля 1945 вместе с другими подследственными перевезён в концлагерь Флоссенбюрг. Через несколько дней были обнаружены дневники Канариса, в которых он подробно описывал, как работал на британцев. 8 апреля специальным судом во Флоссенбюрге под председательством начальника отдела IV Е (контрразведка) гестапо штандартенфюрера СС и регирунгсдиректора Вальтера Гуппенкотена был приговорён к смертной казни. 9 апреля повешен.

Вернуться к тексту

12) "Nimmmich, mein Liebe" — "Владей мной, моя любовь", ну или по-простому "Возьми меня".

Вернуться к тексту

13) "Geliebte" — возлюбленная.

Вернуться к тексту

14) «Секретная разве́дывательная служба МИД Великобритании», (СИС/MИ-6).

Вернуться к тексту