Становление Колосса (джен)

Альбус проснулся в доме Гонории Дамблдор — старшей сестры Персиваля Дамблдора, стало быть, его тетки. Гонория была высокой, сухопарой женщиной и очень жесткой. Она была некрасива, или, во всяком случае, создавала такое впечатление: глядя на нее нельзя было определить ничего отталкивающего. В колючих синих глазах не встречалось того типично-Дамблдоровского детского света, темные брови всегда были сведены к переносице, острый подбородок казался неправильно-крупным из-за вечно поджатых губ, на лбу пролегали ранние морщины. Словом, эта волшебница могла бы стать настоящей красавицей, если бы не была столь уродливой.

При этом нельзя сказать, чтобы Гонория Дамблдор была жестокой или импульсивной, какой, например, многим запомнилась Вальбурга Блэк — вовсе нет. Напротив, она представляла собой сдержанную, немногословную, скупую на похвалу женщину средних лет, обладательницу огромного, величественного, но абсолютно пустого поместья, если не считать нескольких домашних эльфов, которых, впрочем, никто никогда не считал.

Альбус, Аберфорт и Ариана бывали у тетки в доме всего раз пять — и всегда по какому-то особому поводу, вроде светского приема или праздничного бала. На подобных событиях ребята предпочитали сидеть достаточно тихо — общество взрослых волшебников им было мало интересно, а со сверстниками отношения не складывались. Сказывалось происхождение младших Дамблдоров, в связи с которым от их родовой ветви предпочитали держаться подальше.

Дело в том, что Кендра Дамблдор — магглорожденная цимшианка. Цимшиане — племя индейцев в Северной Америке. Племя Кендры располагалось недалеко от залива Портленд. Ее отец занимал знатное положение в племени, а когда дочь начала вытворять странные вещи, он отдал ее в ученицы шаману. Они не были дикарями, говорили по-английски, а к пятнадцатилетию Кендры большая часть племени даже приняла англиканство. Однако для волшебного сообщества Британии, Кендра так и осталась грязнокровой колонисткой.

Гонория крайне прохладно отнеслась к выбору брата. Но, к ее чести, отношений с ним не прекратила, хотя и с трудом переваривала Кендру с детьми. Альбус не мог вспомнить случая, когда Гонория повысила голос или даже просто добавила своему застывшему, невыразительному лицу хоть каких-то эмоций. Он никогда не испытывал терпения тетки, но мог бы поклясться, что та не стала бы терпеть никаких пререканий.

— Сомниус, — фыркнул Альбус, едва открыв глаза, — как будто мне пять лет!

Рывком поднявшись с кровати, Альбус устремился в соседнюю комнату, где обычно спал Аберфорт, когда приходилось оставаться у тетки на ночь. Голова немного кружилась, как это обычно бывает после сонного заклинания, но обращать на это внимание не хотелось.

Брат сидел за столом, уткнувшись в книжку. Если бы люди в десятилетнем возрасте умели подмечать состояние окружающих, то Альбус бы обязательно увидел, что Аберфорт слишком бледный, явно сонный, с синими кругами под глазами, которые так редко можно встретить на детских лицах.

— Сколько мы здесь уже находимся? — без обиняков начал Альбус, едва закрыл за собой дверь.

— Тебя усыпили вчера днем, — отозвался Аберфорт, с готовностью захлопывая книгу, как будто только и ждал повода отвлечься.

— Неслабый у авроров Сомниус, — прикинул Ал. Обычно сонное заклинание держалось всего пару часов.

— Да уж.

Больше спрашивать было нечего. И дураку понятно, что произошло после того, как его заколдовали. Отец явно арестован, Ариана — в Мунго, а Кендра отправила сыновей подальше от локального сумасшествия, и вряд ли появится в ближайшие дни.

— Тетя Гонория готова рвать и метать, — поделился Аберфорт после затянувшейся паузы.

— Прям-таки? — покосился Альбус, думая о том, как именно скованная и скупая на эмоции тетка донесла до малыша Аба свои переживания.

Впрочем, ответа долго ждать не пришлось.

— За ужином не было полного набора столовых приборов. А еще она локти на стол положила. Утром она вышла из комнаты, забыв сделать прическу. Просто с распущенными волосами. Конечно, потом опомнилась, но я видел.

— Дело — дрянь, — заключил Альбус. Уж если чопорная Гонория не вспомнила о приличиях, то ничего хорошего ждать не придется. А уж если она даже волосы прибрать забыла…

Урчание в животе напомнило мальчику , что в последний раз он ел вчера утром. Хлопнув в ладоши (щелкать пальцами Альбус еще не научился), он вызвал домовика, имени которого не запомнил. Тот притащил сэндвичи и сок, объявив, что обед подадут через час, и испарился.

— Нас быстро сюда сплавили? — уточнил Альбус с набитым ртом, просто чтобы поддержать разговор.

— Когда мы пришли, оставался только ты. Папу забрали авроры, Ариану — целители. Не знаю, куда дели магглов. Возможно, тоже в Мунго. В общем, мама забрала тебя, и мы сразу аппарировали к воротам тети Гонории. Меня сразу отправили в комнату, я не слышал, о чем они говорили, но явно беседа не была долгой — через десять минут ко мне поднялась тетя и в очередной раз очертила границы дозволенных комнат.

— Приемная-гостиная-столовая-ванная и наши комнаты? — скороговоркой повторил заученную фразу Ал.

— Как всегда, — пожал плечами Аберфорт, и вдруг спросил, — как думаешь, сколько лет папе дадут?

— Не знаю. Непростительное на магглов из дружественной деревни — это плохо. С другой стороны, у него была причина, — Альбус вздохнул, — в конце концов мне десять лет, я не читал наш Уголовный кодекс!

Аберфорт покосился на старшего брата, но ничего не сказал.

По окну забарабанили первые капли дождя. Они цеплялись за гладкую стеклянную поверхность и медленно, рывками скатывались вниз, становясь похожими на толстых, блестящих в отблесках огонька от закопченной свечи, головастиков. И только сейчас Альбус вспомнил, что среди напавших на Ариану был Джон Флетчер. Его лучший и самый первый друг.

— Не знаю, что нашло на Флетчера. Он же знает, что я тоже творю странные вещи. Знает Ариану!

Аберфорт все так же молчал и вдруг снова уткнулся в книгу, которую столь радостно отбросил всего получасом ранее.

За оставшийся день братья не произнесли ни единого слова.

* * *

Следующее утро началось с совиной почты за завтраком. Каспер — семейная сова Дамблдоров — притащил два письма. Видимо, Кендра Дамблдор смогла уличить момент, чтобы передать основные новости сестре мужа, а заодно успокоить сыновей — хотя бы на расстоянии. Гонория молча отвязала почту и, мельком взглянув на адресатов, протянула одно из них Альбусу, после чего немедленно распечатала свой и точно так же, без единой эмоции, принялась читать.

Аберфорт, отбросив вилку, подвинулся поближе к Алу и тоже уткнулся в записку от мамы. Ее буквы, по обыкновению неровные и трудно читаемые, сегодня были нацарапаны настолько неаккуратно, что приходилось вчитываться буквально в каждое слово, продираясь сквозь корявый почерк нервничающей индианки.

Мальчики,

Меня не будет еще некоторое время. Слушайтесь тетю Гонорию, вечером отправлю вам все необходимые вещи на первое время.

Ариана скоро поправится. Есть несколько переломов и еще пара проблем, но целители уверяют, что это поправимо. Однако она побудет какое-то время под наблюдением, просто на всякий случай, не переживайте.

Папа в Азкабане. Ему сейчас нужна моя помощь, хороший адвокат, связи. Я попрошу помощи у тети Гонории. Пишу вам это не чтобы напугать, а чтобы вы понимали всю серьезность ситуации и не докучали ей, наверняка, она будет очень занята.

Альбус, ты уже взрослый, пожалуйста, присматривай за Аберфортом, хорошо?

Мама.

Альбус передал письмо Аберфорту, который читал, в силу возраста, заметно медленнее старшего брата, и задумался.

Кружевные занавески на широком окне столовой пропускали солнечный свет лишь узкими полосками, образуя на полу причудливую решетку из теней, повторяющих узор на ткани.

Азкабан.

Папа — в Азкабане.

Почему-то не было никаких эмоций. Наверное, происходящее еще не успело уложиться в детских головах. По лицу же тетки ничего нельзя было понять. Впрочем, сразу после завтрака, она покинула поместье, приказав домовику подать обед к двум часам и покормить детей.

— Знаешь, я так боялся, что с Арианой что-то случится, — прошептал Аберфорт, когда наконец дочитал до конца записки.

Альбус несколько удивленно посмотрел на брата, а потом крепко зажмурился. Он сам даже не придал особенного внимания тому, что с Арианой все хорошо, он даже толком не волновался о ней. Тогда, когда он увидел ее — в крови и ссадинах — он не думал о том, что она его сестра, его поразило само зрелище избитого человека, притом ребенка. Странно, но для него Ариана — главная пострадавшая — отошла на второй план, и даже мысли о Флетчере посещали его чаще, чем о самочувствии девочки. А ведь она могла не выжить.

А Аберфорт переживал. Искренне. И даже выглядел не таким напряженным, как до письма. И он этого стало ужасно стыдно. Да что он за брат такой?

Но даже этот стыд оказался недолговечным, и скоро его сменили мысли о том, что представляет из себя Азкабан, долго ли не будет мамы, и ушло ли из папы то Темное, что было в его глазах во время Круциатуса.

Почему-то думалось, что это самое Темное никуда не уходит из человека, который однажды согласился его в себя принять. Ведь раньше его не было в папе. А теперь появилось. И стало папой — на какое-то время. А значит папа запомнил это чувство — чувство радости от того, как у человека рядом трещат сухожилия. А значит это Темное теперь в нем тоже живет, вместе с любовью к расписным кеглям, пирожкам с вишней и украшению бороды перед зимними праздниками.

Это пугало.

Пугала и неизвестность. Если не получится откупиться, то папу посадят в Азкабан. И тогда останутся только они вчетвером, и уже все будет по-другому. Альбус большой, он понимает. Мама не сможет управляться со счетами. И тогда ему придется становиться старшим и учить, как зарабатывать деньги, причем учить быстро, чтобы к совершеннолетию он уже был ко всему готов. Альбус, конечно, был большим, но не настолько, чтобы не бояться перемен.

Устав от тупых мыслей, к тому же из раза в раз повторявшихся, он решил последовать примеру Аберфорта и тоже выбрал книжку. Выбрались сказки. О прыгучем горшке, о трусливом оборотне, о дарах Смерти. Наверное, в десять лет уже поздно читать сказки, но Альбусу нравилось. А сейчас даже больше — не хотелось ничего другого, кроме незатейливых детских историй.

Но даже среди теплых детских книг, мальчика больше всего привлекали те, которые рассказывали об уме, храбрости и человеческой находчивости. О воле к жизни и о том, что именно жизнь является самым ценным богатством на свете. Он искренне недоумевал, когда герои жертвовали собой ради чего-то или кого-то другого. А еще его всегда удивлял младший брат из сказки про Смерть. Зачем уходить из жизни, если можешь спрятаться под мантией-невидимкой от вечного небытия?

Эти вопросы интриговали и бесконечно завораживали Альбуса Дамблдора. Он не понимал их, не видел на них ответа, но очень-очень хотел увидеть.

В мире рождаются и растут самые разные маленькие люди. Некоторые могут любоваться каждой мелочью, они видят свое счастье в глазах сестры, мамы и папы, даже глупого козлика. Бывают дети-исследователи, и они радуются необычным вещам, стремятся разгадать все тайны на свете, непрестанно почемучкая. Альбус Дамблдор был очень необычным ребенком.

Его семья берет свое начало из большой любви. Откуда пошел род Дамблдоров уже никто не помнит, но то, что чистокровный и высокородный Персиваль ради любви к магглорожденной индианке Кендре поставил под угрозу свое общественное положение, связи и даже отношения с Гонорией — говорит о многом. Его сестра — жизнерадостный, творческий и открытый ребенок. Его брат — спокойный и внимательный к окружающим мальчик, болезненно реагирующий на любую несправедливость или жесткость.

Но Альбус был другим. Он не умел сопереживать, не умел сочувствовать и не знал, что такое любовь. Это не делало его плохим, совсем нет. Как тепличный цветок, не знающий настоящего вкуса солнца и запаха свежего ветра, он продолжал к ним тянуться. Помещенный в самые благоприятные условия, он стремился пробить стеклянный потолок наверху и почувствовать — что же это такое, то, что заставляет тетю Гонорию и маму забыть о раздорах. То, что стало бессонной ночью для маленького Аберфорта. То, что привело Темное в глаза Персиваля Дамблдора, когда посмели обидеть его дочку.

Альбус не мог понять — почему и зачем люди ведут себя так, как они ведут. Он не чувствовал в своей детской душе того, что было бы способно побудить его к подобным поступкам и мыслям. Но он смотрел на других и копил, собирал, закапывал в себя эти маленькие моменты большого чувства, любуясь ими и радуясь каждому короткому отклику на них в своем рационализированном сердце.

Альбус Дамблдор не был рожден человеком с большим сердцем — он сделал его таким сам. Он не знал любви в себе, но восхищался ей в других, однако за каждым таким восхищением, за каждой долькой, на которую удавалось увеличить глубину своей души, стояла ошибка. Но он замечал их, замечал и признавал, и возможно, именно это сделало его сердце таким невыносимо, пугающе огромным. Из этого равнодушия к страданиям сестры, невнимательности к переживаниям брата, непонимания боли матери, вырос самый удивительный директор Хогвартса и, возможно, самый чуткий из них.