Снежные медведи (джен)

Медвежата разбудили его еще до рассвета, вскрикивая и повизгивая, точно злые птицы. Он не ожидал другого. Любая твердая пища, какую они употребляли, по-прежнему должна была идти вместе с молоком матери, которое было куда жирнее, чем кроличье мясо, которое Келегорм давал им накануне. Он задался вопросом: достаточно ли развились эти медвежата, чтобы употреблять орехи и семена, как взрослая особь — хотя, конечно, они не могли бы добыть их самостоятельно. Или, быть может, когда снегопад прекратится, он сможет спуститься к реке и порыбачить для них. Жир и масла помогут им оставаться сытыми лучше, чем постное красное мясо.

«Тише, маленькие». Келегорм мягко коснулся границ их разумов, успокаивая и ободряя. Он намеренно не спал рядом с ними; ему не хотелось, чтобы те привыкали к его присутствию. Детенышам придется самим заботиться о себе, когда он в конечном счете вернется в Аглон. Они не должны сделаться зависимы от него.

Позже он проснулся вновь — на этот раз из-за тени у входа в пещеру. Нечто ждало — и смотрело. Келегорм потянулся к ножу, стоило неясному силуэту грациозно запрыгнуть в их укрытие...

Услышав низкое, призывное тявканье, он испустил вскрик облегчения.

— Хуан?

Пес покинул его в самом начале путешествия, как делал часто, чтобы в одиночестве блуждать по диким краям, изучая их, — но Келегорм решил, что Хуан отправится обратно в Аглон. Конечно, стоило бы помнить, что нельзя недооценивать преданность и ум его четвероногого спутника.

Что-то увесистое, пернатое и теплое упало ему на колени. В тусклом свете, падающем из зева пещеры, Келегорм разглядел крапинки, крылья, аккуратный небольшой клюв. Куропатка.

— Хуан... — Келегорм зарылся пальцами в густой жесткий мех. — Спасибо тебе.

В глубине пещеры снова зашевелились медвежата. Хуан рысцой подбежал к ним, разок обнюхал, а следом свернулся вокруг них своим огромным телом, согревая. Солнечный свет разливался над горами, и Келегорм приступил к разделке птицы.

* * *

При дневном свете различать детенышей было легче. Все три были самцами; самый крупный отличался белой полосой от основания ушей до морды, и Келегорм назвал его Сполохом. Следующий по размеру имел привычку жевать уши своих братьев, и был прозван Кусакой. Третий медвежонок был значительно меньше; те двое, что покрупнее, могли немного ходить и с удовольствием исследовали пещеру, но самый маленький по-прежнему извивался и ползал на животе. За недостатком лучших вариантов, Келегорм решил звать его Мелким.

Пока продолжались снегопады, Келегорм продолжал кормить медвежат тщательно измельченным мясом, смешанным с кишками и кровью. Хуан исправно снабжал их добычей, принося куропаток, кроликов, иногда рыбу, а один раз — молодого лося. Келегорм кормил медвежат по одному, внимательно наблюдая за тем, как они поедают грязноватую смесь из вырезанной им деревянной миски. Ему доводилось видеть, как осиротевшие щенки гибли при попытке перевести их на твердую пищу. Иногда они зарывались мордочками слишком глубоко в миску, вдыхали еду и давились — или, что еще хуже, еда застревала в легких, где легко могла вызвать воспаление.

С медвежатами не возникло никаких таких сложностей — хотя они оказались неопрятными едоками. Они обхватывали миску лапами, громко чавкая и фыркая до тех пор, пока не проглотят всю смесь, а потом с восторгом оглядывались вокруг, подняв залитые кровью короткие мордочки. Келегорм тщательно чистил их после каждой кормежки. Он вырезал лоскуты из своего запасного плаща, чтобы получились тряпочки, и обтирал каждого детеныша со всех сторон, подражая языку их родительницы.

«Из тебя выходит прекрасная мать», — поддразнил его далекий мысленный голос Куруфина.

Келегорм потянулся к нему через их связь со смешанным чувством веселья и досады.

«Их шерсть — единственное, что дает им сохранять тепло». Он как раз чистил Кусаку; держа в уме острые зубки, Келегорм приподнял часть шкуры детеныша и продемонстрировал Куруфину защитные волоски, а также плотные пуховые слои под ними. «Она должна быть безупречно-чистой».

Медвежата росли с каждым днем, хотя разбегались куда сильнее, чем хотелось бы Келегорму — а ведь Мелкий еще так и не научился ходить как следует. Опять и опять Келегорм осторожно ставил маленькие лапы в правильное положение — только затем, чтобы Мелкий снова распластался по земле, раскорячившись. На суставах — там, где натирал их пол пещеры, — появились язвы. У Келегорма в мешке были кое-какие мази и лекарства, и он сделал всё, что мог, с мокнущими ранами, зная, что заражение может оказаться смертельным.

Его собственные раны исцелились довольно быстро. Когда снег, засыпавший вход в пещеру, немного сошел, Келегорм направился на поиски другой пищи, какой можно было бы пополнить рацион медвежат. Он принес им кору, чтобы жевать, целебные и простые травы, а еще — несколько чашек сладких темных ягод, которые они проглотили с жадным удовольствием.

«Ты скоро собираешься домой?» — спросил Куруфин как-то вечером, когда Келегорм сидел под звездами, готовя на огне кролика.

Келегорм ответил не сразу. Земля начала оттаивать, и в воздухе начало ощущаться дыхание зелени. Все три детеныша развивались, как следует; их уши разогнулись, сделавшись мягкими и округлыми, их желтые глаза блестели, и они уже добирались до выхода из пещеры — хотя Мелкий по-прежнему не догонял размерами братьев. Это беспокоило Келегорма.

«Пока еще нет».

«Они выглядят сильнее».

«Да — но пока что им недостает умений, чтобы выжить в одиночку».

«И ты намерен научить их? — В мысленном голосе брата звучало осторожное предупреждение. — Ты весьма одарен, Келегорм, но всё же ты не медведь».

«Я знаю». Келегорм поворошил костер; с мяса капнул жир, и угли вспыхнули. «Но я постараюсь».

На следующий день он оставил с медвежатами Хуана и отправился в лес на поиски крепких упавших веток. Он трудился весь вечер, обтесывая деревяшки и связывая их так, чтобы получился прочный каркас. Когда он закончил, у него вышло нечто, похожее на то, что он делал для своих братьев, родных и двоюродных, около летнего домика, давным-давно, за морем.

Убедить медвежат попробовать с этой штукой оказалось легко. Следующим утром Келегорм подманил их ко входу в пещеру, проложив след из ягод и кроличьего мяса, а следом положил остатки пищи на плоскую дощечку, которую прикрепил наверху каркаса. Сполох поспешил вперед без колебаний, Кусака не намного отстал от него. Мелкий выглядел неуверенно, но и он засеменил навстречу солнечному свету, стоило его братьям поставить лапы на каркас, — не желая упускать то, что стало причиной их возбужденного писка и фырканья.

Вскоре все трое уже уверено лазали. Увлеченный испытанием по добыче пищи с самого верха, Мелкий наконец-то перерос привычку передвигаться ползком, и ранки на его суставах зажили полностью. Он оставался не таким быстрым и хорошо сложенным, как его братья, но недостаток в размерах он восполнял хитростью. Частенько он позволял двум другим медвежатам спорить над особо вкусным кусочком, сам втихую пожирая всю остальную еду. Кусака и Сполох, между тем, взяли привычку сидеть на полке-дощечке после того, как поедят, замахиваясь друг на друга и щелкая зубами, — пока что ради игры, но Келегорм наблюдал за ними внимательно и видел, как распахиваются их глаза и расходятся челюсти, начиная подражать тому выражению, какое он видел у взрослых медведей во время самых что ни на есть настоящих сражений за территорию или самку.

Дни становились длиннее. Лапы детенышей делались крепче и сильнее — даже у хилого Мелкого. Дневной свет, золотой и теплый, льнул к деревьям; снег спадал с ветвей и оставлял голыми целые участки земли, и вскоре растаял уже полностью.

«Теперь ты вернешься?» — спросил Куруфин.

«Нет. Еще нет».

* * *

Ночи стали короче и теплее. Келегорм и Хуан больше не спали в пещере-логове и старались как можно меньше взаимодействовать с медвежатами. То было нелегко: все трое юных зверей были шумными и игривыми, любили карабкаться, бороться и грызть. Келегорм говорил с ними как можно меньше, опасаясь, что те привыкнут к звуку его голоса; и он больше не измельчал и не готовил дичь, которую они с Хуаном приносили из леса.

«Как ты собираешься учить их охотиться?» — мысленный голос Куруфина был полон любопытства.

«Здесь нам придется положиться на врожденное чутье». Келегорм ласково улыбнулся — Кусака как раз оторвал полоску мяса от трупа лося, которого он добыл для медвежат. «Хотя мясо — лишь малая часть того, в чем они нуждаются; большую часть их рациона составляют орехи, ягоды, рыба и насекомые».

Сполох недовольно заворчал и попытался вырвать кусок из пасти Кусаки; Кусака хлопнул брата по носу и стремглав помчался через поляну. Сполох погнался за ним. Мелкий, нимало не смутившись, зарылся мордой в лосиный бок, прожевывая самые отборные части, пока остальные двое грызлись между собой.

«О, этот мне нравится», — рассмеялся Куруфин.

Улыбка Келегорма потускнела, стоило ему подумать о том, что может статься с самым маленьким из медвежат, когда те в конечном счете покинут логово. «Мне тоже».

Весна плавно перетекала в лето. Келегорм сбросил свое зимнее снаряжение, сменив его на более легкую одежду, которую брал с собой про запас. Медвежата переросли свой каркас для лазанья, и Келегорм начал привязывать часть их еды к высоко расположенным ветвям деревьев.

«Будь осторожен», — убедительно просил его Куруфин. — «Если ты упадешь и покалечишься, и тебе придется провести здесь еще одну зиму...»

«Такого не будет, брат, обещаю». Гордость теплом разливалась во всем существе Келегорма, пока Кусака и Сполох карабкались по стволу, обгоняя друг друга, по направлению к посверкивающему лососю, которого он привязал у самой верхушки.

Мелкий, впрочем, держался за дерево лишь с трудом. Он заполз чуть выше, гораздо менее ловко, чем его братья, затем остановился, посмотрел вниз — и с недоуменным воплем соскользнул на землю.

Но умение лазать было не единственным, что понадобится медвежатам для выживания. Прежде, чем снова наступят холода, им придется научиться собирать плоды и орехи и добывать насекомых, а также рыбачить и плавать.

Первое не составляло труда. Сейчас в избытке было плодов; Келегорм выкопал небольшие ямки в земле вокруг логова и закопал там кусочки, чтобы медвежата нашли их. Спустя некоторое время он попробовал то же самое с менее сильно пахнущей пищей, такой, как желуди, что отвратило Сполоха и Кусаку — они бродили вокруг поляны, ворча и поскуливая, голодные и не вполне понимающие, как выйти из затруднения. Мелкий, однако, взялся за дело с рвением; его морда озарилась радостью, когда он с восторгом дорылся до желудей — и когда его братья увидели его успех, то быстро последовали примеру.

С насекомыми тоже всё оказалось достаточно просто. Келегорм отыскал старые, гниющие бревна и натер их рыбьими потрохами, задерживая дыхание — запах был отвратительный, но для медвежьих носов казался нектаром. Медвежата с восторгом рвали бревна в клочки, слизывая насекомых изнутри. Келегорм дивился теперь силе их когтей — и впервые ощутил к своим подопечным тень того же почтения, которое чувствовал к их матери, когда та умирала на склоне горы

В том, что касалось обучения искусству плавать и рыбачить, медвежата делали меньше успехов. Хуан согнал их вниз по горе, к реке, где они с Келегормом ловили лососей, форель и раков, которых потом относили в логово. Келегорм пытался заманить юных медведей в воду, бросая туда кусочки мяса и фруктов, — но те не проявляли никакого интереса к плаванью, предпочитая плескаться на мелководье и валяться в грязи. Сполох поднял передними лапами кусок плавника, поднес к пасти — и взвизгнул, когда промахнулся и вместо этого ткнул себя в глаз.

«Воистину, устрашающие звери», — усмехнулся Куруфин.

Келегорм вздохнул.

«Я не сдамся».

Он упорно продолжал уроки плавания и временами по-прежнему приносил медвежатам добычу и рыбу — хотя теперь они забредали всё дальше от логова, сами отыскивая орехи, фрукты и корни, а иногда и нечто большее. Сполох уже не раз возвращался, облизываясь и с очень самодовольным выражением морды. Келегорм опасался, что кто-нибудь из детенышей потеряется или станет жертвой волков, а то и других медведей, хоть и не слышал ничего особенно тревожащего в те ночи, которые проводил снаружи вместе с Хуаном. Кроме того, всё было так, как должно быть. Медвежатам предстояло найти собственный путь.

Однажды вечером, когда Келегорм подвешивал наверх освежеванного кролика, Мелкий вперевалочку вышел на поляну перед логовом. Ни Сполох, ни Кусака еще не вернулись. Мелкий остановился под деревом, пристально глядя на окровавленную тушку, — а следом без предупреждения прыгнул на ствол и взмыл вверх так стремительно, как не удавалось ни одному из его братьев. Келегорм задержал дыхание, когда челюсти Мелкого сомкнулись на кролике — едва ли на расстоянии руки от его лица.

С торжествующим рыком медвежонок сорвал свою добычу с ветки. Долгое, молчаливое мгновение он глядел в глаза Келегорму — а следом развернулся, съехал вниз по стволу и вместе с едой вернулся в логово.