Её сын (джен)

Детский дом, с точки зрения Гарри, мало чем отличался от дома Дурслей. Его всё так же колотили сверстники и ребята постарше, на него по-прежнему орали взрослые, за любую — даже ерундовую — провинность наказывали. В целом, жизнь почти не изменилась. Разве что не было больше чулана под лестницей, где его бы ждал какой-никакой, но покой.

Гарри частенько выбирался в небольшой заросший бурьяном садик за корпусом приюта, прятался в кустах и погружался в грёзы. Мечты его, увы, были несбыточными, это он понял, ещё живя у Дурслей, но иногда жизнь становилась настолько невыносимой, что хотелось убежать в другой мир, где люди добры, где никто никого не бьёт, где у него есть родители. Убедить себя, что всё ещё может измениться к лучшему. Мечты немного успокаивали, помогали пережить очередной день, не расплакаться от боли во время новой драки.

Гарри не знал, с кем договаривались Дурсли и что они делали, но родная Англия теперь была для него лишь воспоминанием. А ведь когда-то даже Литтл-Уингинг в его понимании был целой вселенной, он не выбирался за его пределы, хотя бы и в Лондон. Ему и в голову не приходило, что мир может быть столь огромен. Перелёт через океан и долгая поездка по чужому континенту вымотали и выжали его. Первые пару недель он слонялся по приюту, точно сомнамбула, погружённый в апатию и оцепенение, не реагирующий ни на чьи слова.

Его отправили в детский дом в другую страну, в шумный город под названием Бостон. Люди здесь говорили иначе, вели себя иначе, и из-за этого Гарри тоже подвергался насмешкам. Он был самым маленьким, самым худым, самым тщедушным из всех мальчишек. Да что говорить, некоторые трёхлетки выглядели внушительнее него! Поэтому со временем Гарри пришлось научиться быстро бегать, хорошо прятаться, наблюдать и выжидать. Жаловаться воспитателям было бесполезно: они оставались слепы и глухи к нуждам и бедам воспитанников. Порой Гарри казалось, что они с радостью избавились бы от них всех. Конечно, можно было сбежать, но куда ему идти? В этом городе всё казалось пугающим, непонятным и жестоким, он здесь был никому не нужен. Не в Англию же ему ехать? Туда не попасть без денег и документов, Гарри осознавал это даже в пять лет. Да и куда податься в Англии? Опять к Дурслям? А разве им он нужен?

— Эй, смотрите, вон наш шрамоголовый! — послышалось за спиной. Гарри насторожился, словно вспугнутая косуля. Голос принадлежал Энди — здоровому долговязому громиле, обожающему поколачивать детей помладше и отнимать у них еду и вещи. Самому Энди было уже тринадцать лет, но он до сих пор сидел в первом классе средней школы. Удивительно вообще, что из младшей выпустили. По мнению Гарри, мозгов в его черепушке не наскреблось бы и на крысу.

— Ну что, мамина деточка, — ухмыльнулся Энди, подходя ближе. Гарри с тоской увидел за его спиной ещё четверых парней. — Поговорим?

— О чём? — безнадёжно спросил Гарри. Понятное дело, неважно о чём. Энди просто нужен предлог, чтобы прицепиться.

— Да хотя бы о том, как ты оборзел, — довольно оскалился Энди. — Эта часть двора принадлежит нам, правда, парни?

Парни ответили людоедскими ухмылками.

— Я не знал, — буркнул Гарри и, шалея от собственной смелости и глупости, добавил:

— Тут об этом не написано.

Энди, до сих пор писавший корявыми печатными буквами и допускавший не менее одной ошибки в каждом слове, побагровел.

— Да ты издеваешься, мелкий гавнюк! — рявкнул он. — Молись, урод, чтобы в больнице после нашей с парнями работы тебя сумели починить.

Гарри понимал, что от Энди и его дружков будет трудно убежать, но всё равно попытался. Конечно, его быстро настигли. Как бы хорошо он ни бегал, ноги у его преследователей были длиннее, к тому же один из прихлебателей Энди — кажется, Пит — подавал надежды в лёгкой атлетике. Гарри привычно свернулся в клубок, пытаясь спрятать от ударов живот и лицо. Теперь-то они будут лупить его долго и со вкусом — кулаками, ногами, может, даже палками. Почему это всё происходит с ним? Как бы он хотел, чтобы все они хотя бы раз почувствовали себя на его месте!

Он ждал, ждал, но мальчишки почему-то не спешили набрасываться на жертву. А затем вдруг он услышал их вопли. Гарри несмело открыл глаза, осмотрелся и торопливо отполз поглубже в кусты. Вокруг творилось нечто невообразимое. По двору метались его обидчики, отмахивающиеся от чего-то невидимого. Они вопили и сквернословили, прикрывали руками головы и плечи, пытались убежать и спрятаться. Но невидимка был проворнее их. Он или оно наносило удары налево и направо, и на руках и ногах хулиганов на газах расцветали огромные лиловые синяки, кое-где появлялись ссадины и царапины. Гарри не мог поверить своим глазам: его желание, похоже, исполнилось. Он робко улыбнулся. Теперь-то они поймут, каково это быть избитым.

Именно в этот момент его заметил Энди.

— Чудовище! — заверещал он. — Как ты это делаешь? Ты… ты — настоящий монстр! Урод!

Гарри перестал улыбаться. Истеричные интонации в голосе Энди, его взгляд, бледное искажённое страхом лицо напомнили о тёте Петунии. Она точно так же смотрела на племянника, когда он склеил разбитую тарелку. Но тогда это была всего лишь тарелка. Теперь он — получается, что он — избил пятерых мальчишек. Гарри не было их жаль: они вполне заслужили всё, что с ними сейчас происходило — но он опасался того, что теперь его жизнь опять изменится и кто знает, к лучшему или к худшему? В детском доме было плохо, но что, если его определят туда, где ещё хуже?

Гарри вскочил и бросился бежать.

* * *

Реджина тщетно пыталась успокоиться. Вести машину в столь растрёпанных чувствах не безопасно, но волнение внутри неё нарастало как цунами, грозя снести всё на своём пути. Ещё немного, буквально несколько часов — и у неё, может быть, появится ребёнок. Малыш, отданный безалаберными родителями в бостонский приют, обретёт дом и семью в её лице. А у неё будет человек, который станет её любить и которого непременно полюбит она. И, может быть, её сердце, оледеневшее после смерти Дэниела, предательства Белоснежки, поступков матери, сможет отогреться возле детской души. Счастливый финал для её выстраданной сказки.

Мистер Голд не подвёл и нашёл ей ребёнка в короткие сроки. Судя по выражению его лица, он видел в её желании обзавестись семьёй только бессмысленную блажь, не более того. Впрочем, ему хватило ума не высказывать это вслух. Он лишь заметил, что воспитание детей — тяжёлый труд. Можно подумать, сама Реджина об этом не догадывается! Конечно, труд, но он того стоит.

Она надеется, что стоит. И что ей удастся не превратиться во вторую Кору.

Судьба явно благоволила Реджине. Во всей стране очереди на усыновление и удочерение растягивались на месяцы, а то и годы вперёд. Но буквально на днях один из приютов за разумную сумму денег сообщил мистеру Голду, что с радостью пристроит в хорошую и любящую семью одного мальчика. И желательно, чтобы семья для этого прекрасного ребёнка нашлась как можно скорее. Реджине не очень нравилась эта ремарка, но она всё же решила рискнуть. Что она теряет?

— Есть, правда, одно «но», — предупредил Голд, выдавая ей адрес и досье мальчика. — Ребёнок уже не младенец, ему пять лет.

— Но мне не нужны подросшие дети! — раздражённо ответила Реджина.

— Я знаю, мадам мэр, вы были весьма… категоричны. Но, к сожалению, младенцев усыновляют первыми, и своей очереди вам придётся ждать очень и очень долго. Этого же мальчика вы сможете взять под свою опеку хоть завтра, только подготовьте документы. Насколько я помню, вы, помимо прочего, настаивали на поиске ребёнка в кратчайшие сроки. И это было в приоритете. Я исполнил ваше желание: нашёл дитя. Как говорится, сделал всё, что может человек; кто может больше, тот не человек.

Реджина многое могла сказать по поводу его человечности, но не стала. Треклятый Голд всё равно не помнит ничего из их общего прошлого.

И вот теперь она мчалась по трассе, одновременно нервничая и предвкушая встречу. Пятилетний ребёнок — это, конечно, уже какая-никакая, но личность, но вдруг ей повезёт? Вдруг она увидит в нём то же, что увидела когда-то в Оуэне? А если нет, что ж — заставить усыновить этого мальчика её никто не сможет. Она просто продолжит свои поиски.

* * *

Сегодня Гарри впервые разрешили выйти из маленькой комнатушки, в которой его заперли после случая с Энди и его приятелями. Сколько бы мальчик ни пытался объяснить, что он не при чём, что в том, что случилось с Энди, его вины нет, воспитатели не желали и слушать.

В глубине души они и сами понимали, что никаких причин винить в случившемся тщедушного черноволосого мальчишку нет. Сам он ни за что не смог бы побить пятерых парней старше и крупнее себя. Разве что применил магию, но полноте: магии не существует. И всё же воспитатели чувствовали нечто пугающее в этом ребёнке. Это предчувствие царапалось где-то глубоко под черепом, заставляло нервничать в присутствии мальчика. Как бы то ни было, что бы там ни произошло, а Энди, Пит, Кевин, Джим и Бад оказались в больнице. А этот мальчишка был цел и невредим.

Поэтому Гарри коротал дни и ночи в отдельной комнате, наскоро превращённой во что-то среднее между палатой психиатрической лечебницы и карцером. Ему даже еду приносили прямо сюда, проталкивали в специально прорезанное отверстие. Поначалу Гарри стучал в двери, кричал, плакал, просил выпустить. Объяснял, что он ни в чём не виноват, но если всё же в чём-то провинился, то он никогда-никогда больше так не поступит. Потом умолял принести ему какие-нибудь игрушки, или книжки с картинками, или позволить пообщаться с другими людьми. Он даже на разговор с громилой Энди был согласен. Но воспитатели остались глухи к его просьбам. И сами в его присутствии не произносили ни слова.

Когда сегодня ему разрешили выйти из комнаты, он сперва даже не поверил в это. Последние дни Гарри провёл, лёжа на кровати, свернувшись калачиком под одеялом. Это была полудрёма-полузабытье, в котором он продолжал грезить о человеке, который войдёт в этот приют и в эту тесную комнату, крепко обнимет, а потом возьмёт за руку и уведёт с собой. Гарри плакал, но уже беззвучно, слёзы прочерчивали дорожки на бледных щеках, а он даже не чувствовал их. Со стороны мальчик напоминал избитого и брошенного щенка, который уже ни на что не надеется и ни во что не верит, только тоскливо глядит на проходящих мимо людей, вспоминает о тёплом доме и ласковых руках и тихонько поскуливает от боли.

Воспитателю, пришедшему за Гарри, пришлось чуть ли ни силком стащить его с постели и хорошенько встряхнуть прежде, чем мальчик сфокусировал свой взгляд на нём.

— Умоешься и приведёшь себя в порядок, — строго сказал воспитатель. — Я принесу сюда новую чистую одежду. У нас есть шанс наконец-то от тебя избавиться. Будь добр, выгляди и веди себя так, как положено послушному ребёнку. Может быть, тебя усыновят, и ты, наконец, перестанешь быть нашей проблемой.

Гарри машинально потопал в ванную и только там, под струями то ледяной, то обжигающей воды (тёплой отродясь здесь не водилось) осознал слова воспитателя. Его могут усыновить. Неужели мечта сбудется? Неужели нашёлся взрослый, готовый забрать его к себе? Гарри слабо в это верилось. «Не доверяй» — урок, который жизнь упрямо вбивала в его голову. Но детская надежда на чудо всё ещё жила в глубине его сердца, и он не в силах ей противиться выполнил всё, что ему велели: хорошенько вымылся, тщательно причесался, хоть это и не помогло сладить с непослушными волосами, оделся, стараясь, чтобы нигде не было ни складочки. Глядя на себя в зеркало, Гарри даже удивился: не может быть, чтобы вот этот чистенький и симпатично одетый ребёнок — он.

Мальчик ждал своего послеобеденного чуда исступлённо и неистово. То почти погружался в пучину отчаяния, то снова обретал надежду. Он не замечал испуганных и ненавидящих взглядов других детей, настороженных лиц воспитателей, избегающий его обслуживающий персонал. Он просто ждал, дрожа от нетерпения, он весь превратился в это ожидание.

И когда за ним пришли, чтобы отвести его в кабинет директора, бросился вперёд, окрылённый мечтой.

* * *

Реджина сидела в кабинете и медленно закипала. Здесь её бесило буквально всё: стерильное и будто выхолощенное помещение, самодовольный боров в директорском кресле напротив, тикающие на столе часы, кричащие грамоты на стенах. Толстяк-директор уже почти час ходил вокруг да около, пространно рассуждая о социальном долге родителя, о тяжёлом труде воспитания детей, о необходимости душевного тепла и индивидуального подхода для ребёнка. Как будто она этого не понимала! С каждой минутой и каждым словом свиньи в человечьем обличии она всё больше и больше сомневалась, что в этой богадельне отыщет дитя, которое сможет назвать своим.

В какой-то момент, ощутив, очевидно, исходящую от посетительницы ненависть, директор быстро закруглил прочувственную речь и перешёл к делу.

— Что ж, мисс Миллс, ваши документы идеальны.

Реджина заставила себя растянуть губы в вежливой улыбке.

— Это замечательно. Я очень рада.

— Итак, Сторибрук, — сцепил пальцы перед собой толстяк. — Никогда не слышал об этом городе.

— О, в нём нет ничего особенного. Обычный провинциальный городок, тихий, спокойный. Рядом есть море и лес. Именно то, что надо для ребёнка, — сладко пропела Реджина. В её бытность королевой каждый, кто слышал этот тон, пытался убежать от неё как можно дальше и спрятаться. Боров же расплылся в ещё более мерзкой улыбке.

— Да-да, вы правы, мисс Миллс, учитывая нынешнее состояние экологии, детям весьма полезно проводить время на природе.

Реджина сдержала желание закатить глаза.

— Насколько я понимаю, — продолжал директор, — вы занимаете там высокую должность?

— Да, я мэр. Бессменный.

— Вас, должно быть, весьма уважают ваши сограждане.

— О да, — процедила Реджина. — Весьма и весьма. Могу я, наконец, увидеть ребёнка? Раз уж мои документы в порядке.

— Разумеется! — воскликнул директор и на несколько минут вышел из кабинета. Реджина воспользовалась этим временем, чтобы успокоиться. Глубокий вдох — медленный выдох, ещё раз вдох — и снова выдох. Конечно, здесь нет того малыша, которого она мечтала усыновить. Она посмотрит на этого их мальчика только из вежливости и чтобы не чувствовать, будто часы, затраченные на поездку из Сторибрука в Бостон, потеряны впустую. Да, сегодня ей не повезло. Но ещё ничего не потеряно. Просто в следующий раз она потребует от Голда большего старания.

Дверь за её спиной отворилась, вошли люди. Реджина обернулась им навстречу с натянутой и насквозь фальшивой улыбкой и — увидела его. Своего сына.

Мальчик был маленький и худенький. Какой-то даже заморенный. Он совершенно не выглядел на заявленные пять лет, скорее уж года на три. Растрёпанные чёрные волосы, которые воспитатель безуспешно пытался пригладить, зелёные глаза, сверкающие из-под неровно обрезанной чёлки, тоненький шрам, будто от бритвы, на лбу. Но больше всего Реджину поразил взгляд ребёнка. Это был взгляд человека, умудрённого опытом и через многое прошедшего. Человека, который повидал в жизни немало боли и предательства, разочарований и крушений надежд. Такой взгляд она нередко видела сама у своего отражения в зеркале. Но в глубине мальчишеских глаз, где-то под слоем безнадёжной и тоскливой обречённости, пылала вера в чудо. Уже почти угасшая, почти растоптанная, но она ещё была. В нём ещё жило и дышало то, что уже успело умереть в ней самой. Что же пришлось пережить этому малышу?

— Ну же, — подтолкнул в ребёнка в спину директор. — Представься мисс Миллс. Ты же знаешь, как должны поступать воспитанные дети?

Мальчик робко сделал пару шагов вперёд. Посмотрел на неё огромными глазёнками.

— Меня зовут Гарри, мэм. Гарри Поттер, — а голос-то под стать внешности. Тихий, несмелый, несчастный. Но с затаённой надеждой. Реджина слышала, что ребёнок хочет поверить в своё счастье, но боится позволить себе это. «Нет, маленький, тебе больше не нужно бояться, — подумала она. — Что бы там с тобой ни было до этого момента, отныне тебя есть, кому защищать».

— Очень приятно, Гарри, — сказала Реджина вслух, подходя к ребёнку и присаживаясь подле него на корточки. — А меня зовут Реджина Миллс. Теперь я буду твоей мамой. Ты согласен?

Удивление, признательность, чистый восторг и незамутнённое счастье, вспыхнувшие в глазах ребёнка, показались Реджине настоящим ударом. Особенно, когда она заметила, что во взгляде прячется и тщательно замаскированный страх оказаться обманутым и брошенным. Опять.

— Правда? — полушёпотом спросил Гарри. — Вы, правда, будете моей мамой? Честно-честно?

— Конечно! Если ты этого хочешь, — Реджина постаралась вложить в голос всю силу убеждения, на которую была способна.

— Я… я согласен, согласен! Но… может, вы передумаете? — мальчик опустил голову и теперь смотрел исподлобья. — Я ведь урод. Чудовище.

Реджина медленно, очень медленно подняла голову и посмотрела на директора приюта. Он стоял — она сидела. Он был мужчиной, она женщиной. Он был выше её на полголовы и шире в плечах, а она обладала довольно хрупкой конституцией. Но сейчас под тяжёлым взглядом бывшей Злой Королевы директор словно усох и скорчился, пытаясь стать незаметным.

— Как. Это. Понимать, — внятно и чётко поинтересовалась Реджина, поднимаясь на ноги. Ребёнка, трепыхнувшегося было и попытавшегося отойти, она схватила за плечо, прижала к себе и погладила по голове. Мать из неё была пока что никакая, но подобная ласка всегда успокаивала её саму в детстве. «Нет, малыш, ты не монстр. Не видели твои учителя ещё настоящих монстров. Как бы я хотела им показать».

— У ребёнка излишне живое воображение, — проблеял директор, всё больше сжимаясь под испепеляющим взглядом женщины. — Возможно, он играл с другими детьми, и кто-то его обозвал. Вы же понимаете, дети бывают жестоки.

— А взрослые и того хуже, — процедила Реджина. — Где документы на усыновление? Я не желаю оставлять своего ребёнка в этом месте ни минутой дольше.

Она услышала судорожный вздох Гарри и искренне пожалела, что после проклятья утратила способность колдовать. Здесь не помешала бы парочка огненных шаров. Что ж, она ещё придумает, как устроить этому борову сладкую жизнь, не будь она Злая Королева! А пока — ребёнок.

Документы пришлось листать и подписывать одной рукой. Во вторую намертво вцепился в Гарри. Мальчик, похоже, боялся лишний раз вздохнуть, чтобы не спугнуть нежданное счастье.

— Всего доброго, мисс Миллс, — подобострастно произнёс директор им в спину. Она обернулась на пороге, смерила презрительным взглядом попеременно то белеющего, то краснеющего мужчину и выплюнула:

— Боюсь, не могу пожелать вам того же.

От мелочного хлопка дверью она всё же удержалась.

* * *

Гарри сидел на заднем сидении машины, вцепившись обеими руками в плюшевого щенка. Его, как и новую одежду, и удобную обувь, и вкусную еду, ему купила та женщина — мисс Миллс. Она просила называть её мамой, но Гарри пока не мог выдавить из себя это слово. Ему всё казалось, что эта красивая тётя передумает, скажет, что ей не нужен такой урод, как Гарри, и вернёт его обратно в приют. Там у него отнимут и игрушки, и обувь, и одежду и снова будут бить. Или запрут в той комнатушке.

Поэтому Гарри ничего не просил, старался вести себя как можно тише и незаметнее, всегда вежливо добавлял «мэм», пытался показать себя вежливым и воспитанным. Кажется, мисс Миллс это только расстраивало, отчего Гарри пугался ещё больше и лез из кожи вон, чтобы угодить во всём. Вот и сейчас, сидя на заднем сидении автомобиля, он боялся сомкнуть глаза, хотя от новых впечатлений и плотного ужина его изрядно клонило в сон. Но он не мог позволить себе заснуть. Вдруг, когда он проснётся, окажется, что сказка закончилась? Или что всё это ему просто приснилось?

Время от времени мисс Миллс бросала на него взгляд через зеркало заднего вида и ободряюще улыбалась. От этой улыбки у Гарри теплело на душе, но полностью расслабиться и успокоиться он всё равно не мог. Легче стало только тогда, когда они проехали знак «Добро пожаловать в Сторибрук». Внутри сразу сделалось теплее, спокойнее и легче. Словно он попал в хорошо знакомые и родные места. Ни о каком Сторибруке Гарри до сегодняшнего дня не знал, но всё равно чудилось, будто он вернулся туда, где его ждали.

Автомобиль притормозил возле огромного белого особняка с садом. Гарри задохнулся от восторга. Здесь он будет жить? На самом деле будет? В этаком замке? Мисс Миллс выскользнула из машины, открыла мальчику дверцу и приглашающе поманила за собой. Гарри сполз с сидения, всё ещё прижимая к себе щенка. Женская рука тёплой тяжестью легла ему на плечо.

— Добро пожаловать домой, Гарри, — мягко сказала женщина и улыбнулась.

И Гарри вдруг понял: теперь он действительно дома.