В Ад и обратно (джен)

Хотел бы ты начать жизнь с чистого листа?

Сквозь зеленые холмы юго-восточной части Аместриса на полном ходу мчался поезд, извергая клубы дыма. Пассажиры, еще недавно занятые своими делами, теперь сидели тихо и почти недвижимо, с ужасом наблюдая пейзажи за окном. Иногда кто-то переговаривался шепотом, иногда всхлипывал ребенок, но, в целом, ничто не нарушало гнетущей тишины.

Только один человек в вагоне сидел спокойно, не поддаваясь коллективному страху. Он видел войну собственными глазами и знал, какие шрамы она оставляет после себя, особенно когда в авангард выходят алхимики. А они здесь, определенно, были. Ни одно орудие, ни одна военная машина не способна вспороть землю так, как это может сотворить алхимия. Он знал это, потому что и сам был повинен в подобных разрушениях.

Была и еще одна причина, по которой вид из окна его мало беспокоил — это зудящее чувство тревоги, поселившееся в его душе еще в тесной палате госпиталя в Велсли.

«Какая ирония, — алхимик бросил туманный взгляд куда-то далеко за горизонт и горько улыбнулся, — я стал Государственным алхимиком ради своей цели, смеялся в лицо тем, кто называл меня цепным псом и гнал прочь, я подчинялся приказам, задушив в себе человеческие чувства и в конце концов, я стал живым оружием в руках старых плешивых генералов, запертых в своих душных кабинетах — и что теперь?» — дрожащей рукой он прикрыл лицо, чтобы скрыть ту безумную улыбку, что становилась тем шире, чем страшней были его мысли.

«В довесок, теперь я — военный преступник».

* * *

Напряжение в палате достигло пика и теперь тишина казалась чем-то физическим, что можно потрогать рукой. Даже медицинские приборы, казалось, перестали пищать.

— Эд, в стране произошло немало событий, пока ты был здесь, — осторожно начал подполковник, делая пару шагов вперед. Он нарушил устав и обратился к подчиненному по имени. Плохой знак.

Рейман посмотрел на колышущееся за окном дерево, а затем на лейтенанта Купера и Панинью в поисках поддержки. Великан вжался в стену и явно чувствовал себя некомфортно, а девушка стояла, опустив голову и делая вид, что очень увлечена разглядыванием какой-то детали.

Подполковник сделал глубокий вдох и, тщательно выбирая слова, медленно и чересчур официально произнес:

— Месяц назад, 10 октября 1916 года, в Южном городе, состоялась встреча глав трех государств: Аместриса, Креты и Аэруго, на которой был подписан мирный договор, — Рейман сделал паузу, понимая, как глупо и неуместно звучит сейчас его официальный тон. — Это означает, что война, наконец, закончилась, Эдвард.

Пациент изобразил на лице подобие радостной улыбки. Вышло кривовато: мешал пластырь, закрывавший добрую половину лица.

— Тогда почему у всех такие кислые лица? — Эд почесал затылок, переводя взгляд с одного посетителя на другого. — В чем подвох?

— А подвох в том, — подала голос Панинья, — что решающей битвой в этой проклятой войне стал бой за Фергано, а потом… — голос девушки дрогнул, и она громко всхлипнула.

— Враг намеревался попасть в Ист-Сити, нашей задачей было уничтожить его любой ценой, — продолжил рассказ Рейман. — Когда исход битвы стал очевиден, остатки армии врага обратились в бегство.

Эдварда нахмурился: «Если враг отступал к границам Ишвара, где у них были базы, то от Ферганы вниз по течению расположен Ангрен, а там и…»

— И тебе ли не знать, что делает армия, когда вынуждена отступать, — тихо, и как-то обреченно произнес подполковник, а затем, взглянув Эду прямо в глаза, добавил: — Она сжигает дотла все, до чего успеет дотянуться.

— Что стало с Ризенбургом? — прохрипел Эд, хотя он не был уверен, что хочет знать ответ. В горле пересохло, поэтому каждое слово давалось с трудом.

— В Ризенбурге мы загнали врага в котел. Там и состоялся их последний бой, — с трудом продолжил Рейман и, в очередной раз сделав глубокий вдох, выдавил: — Я был там, Эдвард.

Стальной не произнес ни звука. Последние слова подполковника с силой, словно таран, ударили в грудь, выбивая из легких весь воздух. Ему вдруг стало тяжело дышать. Он сидел на краю койки, положив единственную руку на сердце, словно проверяя: бьется ли. Теперь он был уверен только в одном:

— Я поеду туда! Я должен своими глазами…

— Нет! — рявкнул подполковник, отступая к дальней стене, и уже спокойнее добавил: — Никуда ты отсюда не поедешь. Есть еще кое-что, что я должен тебе сказать.

Стальной алхимик оторвал туманный взгляд от пола и уставился на говорившего. Хотелось схватить того за воротник и вытрясти всё разом: этот разговор уже слишком затянулся.

— Государственный алхимик, Эдвард Элрик, — изменившемся голосом произнес Рейман.

Его лицо ожесточилось и теперь больше было похоже на маску, а во взгляде, направленном куда-то поверх светлой макушки пациента, появилась отрешенность и.… безразличие.

Меж тем он продолжал:

— В присутствии свидетелей, сообщаю, что вы обвиняетесь в ряде военных преступлений, совершенных, в том числе, и вашими непосредственными подчиненными, — по-армейски сухо, чеканя каждое слово, прогремел голос Реймана, — а также проходите свидетелем по делам некоторых других государственных алхимиков. Суд состоится после окончательного выздоровления обвиняемого — 24 ноября в 11.00. В ближайшие дни вам предоставят защитника.

— Вот… повестка, — прогремел великан, телепортировавшись прямо возле ошарашенного Эдварда.

— Этого… не может быть, — Эд схватился рукой за голову и пару раз дернул себя за волосы, — как все это понимать?

— Как я уже сказал, наша страна заключила мирный договор, одним из условий которого был как раз поиск виновных в уничтожении городов и зачистке мирного населения. Люди жаждут найти и наказать виновных в смерти их близких. Многие государственные алхимики попали под раздачу.

— Но, — возразил Эдвард, срываясь на крик, — но ведь были приказы! Ослушаешься приказа — дезертир, подчинишься — военный преступник? Так?

Подполковник не нашелся, что ответить. По всему выходило, что Эд говорит правду, но согласиться с ним означало признать несправедливость приказов самого фюрера, дать личную оценку решениям главнокомандующего.

— Тебя ждет трибунал, — тихо произнес Рейман, бессильно опускаясь на стул, — затем, если повезет, упекут в тюрьму на пожизненное. Хотя были и оправдательные приговоры… Я постараюсь тебе помочь, — добавил он шепотом.

Панинья глухо вскрикнула, уронив тяжелую деталь. Эд молча смотрел в пол. Лейтенант так и стоял с протянутой повесткой, боясь шелохнуться.

— Что ж, думаю, теперь мне следует уйти. Лейтенант Купер проследит, чтобы ты не сбежал.

С этими словами Рейман с кряхтением встал и направился к выходу. Он уже было взялся за ручку двери, но его заставил обернуться раздавшийся за спиной громкий смех.

Стальной алхимик смеялся, схватившись за живот и дергая ногами словно ребенок. Изредка вытирал проступавшие сквозь смех слезы. Все это безумие прекратилось так же внезапно, как и началось.

— Надо же, ну и насмешили вы меня, — почти прокричал алхимик, — Вы всерьез считаете, что сможете удержать Эдварда Элрика в этой дыре? Думаете, я буду сидеть тут и ждать суда, чтобы расплачиваться за ошибки генералов? Поставьте здесь хоть целый батальон, я все равно вырвусь отсюда!

— В таком случае, думаю, не стоит пока ремонтировать твою автоброню. С двумя руками у тебя и правда есть шансы, — задумчиво сказал подполковник, глядя на груду искореженного металла, что валялась на полу у койки — все, что осталось от правой руки Стального алхимика.

Тряхнув головой, Рейман открыл дверь и многозначительно взглянул на Панинью. Она коротко глянула на Эдварда, не решаясь сказать ни слова, а затем, опустив голову, пулей выскочила из палаты. Лейтенант последовал за ней.

Когда в помещении остались только двое, тот, что был у двери, жестко произнес:

— Если ты твердо решил убежать, то знай: я не буду тратить силы на твое преследование, у меня и без того полно дел, — и, обернувшись, добавил: — ведь даже дураку понятно, где тебя искать.

Дверь с грохотом захлопнулась.

«Старый дурак»

* * *

Эд откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Стук колес не успокаивал, а только разжигал огонь тревоги.

В Ризенбурге его ждет теплый прием.