Ex occidente lux (джен)

И пища многих будет смерть и кровь.

Лермонтов.

* * *

Жене и сыну он ни о чем не рассказал («Как башня? — Башня как башня, ничего особенного»), но твердо решил предпринять еще несколько вылазок, пока дороги не покрылись непролазным снегом. Вернуться к палантиру, однако, ему удалось не раньше, чем через неделю, потому что на следующую ночь после его похода случились две неприятности: во-первых, повалил снег и разыгралась метель, да такая, что окна дребезжали от порывов ветра, а за дверь было страшно высунуть нос.

Во-вторых, Финдуилас начала кашлять.

Ночью Денетор проснулся от того, что кровать скрипнула и подалась, а привычное тепло и тяжесть лежащего рядом тела исчезли. Он понял, что жена поднялась с постели. Не зажигая свечи и не обуваясь, он прокрался вниз, на кухню. Финдуилас была там. Зажимая рот одной рукой, другой она пыталась налить себе воды из котелка над очагом. В тусклом отсвете еще красных углей ее ссутулившаяся, дрожащая фигура казалась еще тоньше, чем обычно. Денетор усадил ее на стул, разворошил угли, подогрел воды, налил в чашку и протянул жене. В кладовке, как он помнил из объяснений хозяина, висели кое-какие целебные травы, но искать их ночью было бессмысленно — тем более что он трезво оценивал свои познания в медицине и сомневался, что распознает травы от кашля даже при свете дня. Поэтому он отвел Финдуилас наверх, уложил в постель, укутал двумя одеялами — второе пришлось позаимствовать из закрытой на зиму комнаты для постояльцев — подоткнул повыше подушки, сел рядом и взял ее за руку. Постепенно ее дыхание выровнялось, рука обмякла — Финдуилас погрузилась в сон. Денетор уснуть в ту ночь так и не смог.

Кашель начинал терзать Финдуилас осенью, каждый год с тех пор, как она переехала в столицу. Проводить летние месяцы на море не помогало; тем более, что в последнее время он сам уже не позволял себе оставить город больше чем на пару недель, а супруга не любила ездить в Дол-Амрот без него. Денетор считал, что все дело в спертом, душном городском воздухе, в испарениях, поднимающихся от каменных стен, — и наивно надеялся, что зима на природе, среди гор пойдет ей на пользу. Видимо, он ошибался: единственным выходом было жить у моря постоянно. Что ему стоило оправить жену и сына к ее семье, тем более что Адрахиля назначили новым наместником, и поехать на север одному? Теперь его гордыня, его глупость, его скоропалительное бегство дорого им обойдутся. Остаток бессонной ночи он провел в неутешительных раздумьях и ближе к рассвету решил, что постарается получить совет у видящего камня.

Следующая неделя оказалась непростой. Несмотря на протесты Финдуилас и заявления, что она чувствует себя прекрасно, Денетор следил, чтобы она как можно больше времени проводила в постели, и не пускал ни на улицу, ни к плите. Домашние заботы целиком легли на его плечи; Фарамир ходил за ним хвостом и требовал, чтобы его пустили к маме; Денетор повторял, что мама устала, болеет, что ее нельзя волновать; Финдуилас из-за двери кричала, чтобы он дал ей, наконец, увидеться с ребенком, потому что ничего плохого ребенок ей не сделает; Денетор в конце концов уступал, зная, что вечером, когда придет пора ложиться спать, сына будет не оторвать от матери… Временами ему казалось, что он попал в приют для умалишенных.

Наконец он убедился, что Финдуилас достаточно окрепла, чтобы на день оставить ее одну. Снег перестал валить и лежал на земле тонким слоем; все было тихо. Денетор оделся, натянул сапоги и вышел из дома. Дорога до башни заняла в этот раз чуть больше времени — приходилось пробираться по скользкому снегу и опасаться ледяной корки под ногами.

Замок был открыт. Камень лежал так, как Денетор оставил его в прошлый раз: в башню никто не заходил. Начать Денетор решил, как всегда, со столицы, и, удовлетворившись спокойной картиной, повернул камень еще немного. Хотя отец предостерегал его от этого, искушение взглянуть на земли противника всегда было сильным: ведь нужно знать, собирает ли враг армию, как велика численность его отрядов, где стоят гарнизоны, какие он строит фортификации — все это мог показать только камень.

«Мордор».

Денетор вгляделся вглубь шара. Там клубилась тьма; она казалась насмешкой над тем золотистым туманом, который явился Денетору при первом общении с палантиром. Постепенно сквозь черную дымку проступили очертания вражеской цитадели, на ее вершине стал заметен сигнальный костер. Резкий луч оранжевого света ударил Денетору в глаза. Он отшатнулся, моргнул, но камня не выпустил и перевел взгляд ниже. Под башней развевались черные флаги — там собиралось большое войско. Можно было разглядеть и солдат-южан, из Харада и Кханда, и орков, и даже отвратительных троллей. Война была неизбежна. «Понимает ли Торонгил, во что ввязался? — подумал Денетор с горечью. — Чем он там занимается?»

«Торонгил».

Торонгил сидел за столом, заваленным картами, и толстым красным карандашом тыкал в одну из них. Советники, среди которых стоял и Адрахиль, согласно кивали.

Тяжело вздохнув, Денетор отпустил камень. Он не проверил, чем занимается старший сын, не узнал, как лечить жену и можно ли ее вылечить, и не рискнул спрашивать о будущем. Пообещав себе вернуться в башню как можно скорее, он спустился и зашагал прочь.

По дороге его одолевали неприятные мысли. Он подумал о грядущей войне с Мордором: она ведь не закончится к лету, а значит, путь назад им будет отрезан. Сам он, конечно, должен вернуться, но кто в здравом уме потащит в осажденный город (что Минас-Тирит непременно попадет в осаду, Денетор не сомневался) женщину с ребенком? Ох, лучше бы им провести зиму в Дол-Амроте — а с другой стороны, чем дальше от войны, тем лучше. Хозяин постоялого двора говорил, что сюда не забредают даже волки, не говоря уже об орках и темных тварях. С Дол-Амрота мысли его перекинулись на предков Финдуилас: ее род вел начало от эльфийки Митреллас, известной тем, что она бросила мужа с детьми и удалилась в леса. История походила на попытку молодого вдовца осмыслить гибель любимой жены; если Финдуилас не переживет эту зиму, она, как и ее праматерь, оставит Денетора и сыновей одних. Если ей суждено умереть, то пусть это будет здесь, в его объятиях, чем от шальной стрелы далеко на юге. А может быть, все обойдется? Надежда затеплилась в нем и тут же погасла: в столице остался Боромир — юный солдат, расходный материал для одержимого войной тирана…

Фарамир встретил его у дверей со словами:

— Папа, я видел дурные сны. Маме я не сказал!

Это еще больше убедило Денетора в том, что надвигается беда: сын разделял его способность пусть изредка, но проникать во снах в отдаленные края и даже преодолевать время.

— И что там было? — спросил Денетор. — Ты не видел Боромира?

— У Боромира все хорошо! — убежденно ответил мальчик. — А что мне снилось, я не помню… точно.

Денетор вздохнул.

* * *

Несколько следующих дней мироздание удерживало его от похода к палантиру: у Финдиулас разыгралась лихорадка, снова уложившая ее в постель, запас целебных трав истощился, и, хотя погода стояла ясная, выйти из дома дальше, чем до колодца, не получалось. Денетор сказал себе, что, если сумеет выбраться, третий раз будет последним. Постепенно жар спал, но ослабленная болезнью Финдуилас не поднималась с постели. Утром Денетор подозвал сына и, велев ему не отходить от матери ни на шаг, приносить ей все, о чем она попросит, следить за огнем в печке и не открывать дверь незнакомцам (последнее было явно лишним), отправился в свое третье и последнее, как он надеялся, путешествие к башне.

Шар поприветствовал его темно-красным сиянием и на ощупь показался раскаленным. Обстановка в стране становилась хуже: мордорские войска расположились у самой границы, небольшой отряд был заслан в Осгилиат; в довершение у побережья снова подняли голову пираты. По всей стране собиралось ополчение; вереницы пестро одетых кое-как вооруженных крестьян стягивались к столице. Мальчики-солдаты, среди которых был и Боромир, примеряли кольчуги, висевшие на них мешками. Денетор спешно повернул шар и направил его на свой дом: Финдуилас неподвижно лежала на кровати, а рядом, обняв ее поперек груди, безутешно рыдал Фарамир. Денетор не знал, показывает ли шар будущее или настоящее, но ясно было одно — нужно спешить. Он схватил камень с подставки, закутал его плащом, завязал узел и закинул на спину: если он правильно понимает свойства палантиров, работали они из любого места; нет смысла оставлять его в башне, если можно наблюдать за миром из дома. Действительно, этот поход станет последним — потому что больше палантира в башне не будет.

На полпути до дома его застала врасплох вьюга. Снег поднялся такой, что не видно было, куда ставить ноги. Чтобы не врезаться в скалу, Денетору приходилось идти, вытянув руки вперед, а чтобы не упасть — ступать осторожно, щупая землю носком сапога. Только к вечеру, когда уже совсем стемнело, он добрался до дома, распахнул под вой ветра дверь и, весь мокрый, попал прямо в объятия Финдуилас.

— Денетор! — воскликнула она. — Ты вернулся! Я так волновалась! О небо, да тебя выжимать можно. Давай-ка быстрее сюда, к огню. Я сниму плащ…

— Я сам сниму, — Денетор отвел ее руку и, протерев глаза, пристально посмотрел на нее. Финдуилас явно была жива и, казалось, почти здорова, если бы румянец легкой лихорадки не покрывал ее щеки. Значит, камень показал ему будущее. Будущее… камень в Цитадели никогда не показывал того, что случиться не может или что случится не скоро; хотя в книгах и проскальзывали упоминания о том, что палантиры играют с вероятностями и что будущее не предопределено, подобного опыта у Денетора не было: все, что он видел в камне, или уже сбылось, или вскоре сбывалось. Оставалось только ждать, когда неизбежное случится.

Волнение, долгое ожидание, наконец, промокшее от снега платье не прошли для Финдуилас даром, и ей, естественно, стало хуже. Глубокой ночью, не в силах слушать, как она борется за каждый вдох, Денетор подтянул ее повыше на подушки и, выскользнув из спальни, взял узел с палантиром и устроился в соседней комнате. Палантир, как он и думал, откликнулся на его призыв — но ничего нового не показал. Денетор попытался с его помощью выяснить что-нибудь о лекарстве для Финдуилас, но ответа не было. Вместо этого перед его глазами разворачивались картины войны, голода, пожаров и бедствий. Он просидел перед палантиром до самого утра и опомнился только тогда, когда с кухни послышался голос Фарамира:

— А как зажигать огонь?

Денетор подскочил, словно внутри у него развернулась пружина: он чуть не забыл растопить печь — а тепло было единственным оставшимся у него средством против болезни. Мальчик тоже выглядел нездоровым и невыспавшимся. Если сляжет еще и он… Денетор постарался отогнать ненужный страх и погрузился в насущные заботы. Едва он вошел в комнату, Финдуилас, уже проснувшаяся, слабо и смущенно улыбнулась ему. Он убедил ее выпить травяного отвара, и она снова погрузилась в горячечную дремоту. Денетор оставил с ней сына и вернулся к палантиру.

* * *

Так прошло еще три дня. Из Гондора не поступало утешительных вестей. Жене становилось только хуже, и настал час, когда она, несмотря на все его уговоры, не смогла даже поднять головы. Кожа ее побледнела до прозрачности; Фарамир, который не отходил от матери, превратился в тень; на себя Денетор в зеркало не смотрел — но догадывался, что там увидит. Мучительное желание заглянуть в шар сводило его с ума, но он не решался оставить жену. В какой-то момент она открыла глаза, сжала ему руку, поискала глазами сына. Денетор поднял его и посадил на кровать. Финдуилас погладила мальчика по голове и что-то прошептала. Денетор склонился к ней, и она, обвив его шею руками, поцеловала его в губы; он вернул поцелуй. Она закрыла глаза, откинулась на подушки и снова погрузилась в сон.

Денетор не знал, сколько времени прошло. Фарамир сполз на пол и сидел, привалившись спиной к кровати. Денетор держал руку жены в своей — и, задумавшись, пропустил момент, когда ее пульс перестал биться. Он отпустил руку, приложил ухо к груди — тишина.

И громкие рыдания, стоны на два голоса, сотрясли дом.

* * *

Денетор вытоптал площадку для погребального костра на заднем дворе: здесь, среди скал и снега, и думать было невозможно о том, чтобы закопать тело или насыпать над ним курган. Он хотел, чтобы любимое лицо осталось в его памяти нетронутым, и поэтому решил предать тело огню как можно раньше — накрыть саваном, обложить ветками, полить маслом, отвернуться и не смотреть. Из дров он построил высокий помост. Финдуилас, одетая в лучшее платье, лежала на своей последней постели, и снег медленно засыпал ее лицо.

Денетора охватило смутное беспокойство, чувство, что он что-то забыл или пропустил. Он поднялся наверх и, проходя мимо комнаты, где сейчас хранился палантир, решил еще раз взглянуть на камень. Он не знал, что ожидает там увидеть, но ему казалось, что это очень важно. Ему даже не пришлось прилагать усилия, чтобы вызвать образ: он хотел увидеть Боромира, убедиться, что со старшим сыном все в порядке.

Боромир лежал на спине, и из его груди торчало три стрелы. Кровь на его одежде уже подсохла. Мальчик не шевелился — и не дышал.

Денетор закричал и грохнул шар об пол.

Ослепленный горем, он бросился на поиски второго сына — тот оставался внизу, на кухне. Его маленькая фигурка привалилась к стене, и Денетор понял, что младший ребенок тоже мертв. Все было кончено.

Он подошел к столу и взял большую бутыль с маслом. Тело Фарамира он вынес во двор и положил рядом с Финдуилас. Ему почудилось, что мальчик шевельнулся, но это, конечно, воображение подавало ложную надежду.

Забрезжил рассвет.

В это время с двух сторон к домику в горах приближались два всадника. Тот, что ехал на белом коне, направлялся к башне, не глядя по сторонам. Обладатель пегой кобылы повел носом, поднял голову, заметил поднимающийся над домом дымок и, нахмурившись, пустил лошадь в галоп.

Денетор зажег два факела. Один он положил слева от Финдуилас, другой устроил справа от себя. Поленья занялись быстро. Фарамир лежал между ними, и вместе они — муж, жена и дитя — образовали пламенный памятник семье.

* * *

Гэндальф подъехал к дому, когда на заднем дворе уже разгорался пожар. Он бросил поводья — авось не убежит, — спрыгнул на землю и толкнул дверь. Та распахнулась, открывая вид на темный обеденный зал. Треск поленьев был слышен уже здесь. Гэндальф выскочил во двор. Зрелище, открывшееся взгляду, заставило его зажать рот: на погребальном костре, ярко уже разгоревшемся, лежало три тела — мужчины, женщины и мальчика. Приглядевшись, Гэндальф с ужасом узнал длинный нос, узкое лицо, резкие скулы — нуменорские черты бывшего наместника Гондора. Все трое лежали неподвижно: непонятно, умерли они раньше или задохнулись от дыма. Пламя, почти поглотившее родителей, подбиралось к мальчику.

Тот распахнул глаза и закричал. Гэндальф, недолго думая, выбрал место, где языки огня были ниже других, прыгнул в костер и вытащил ребенка. Сбив пламя с плаща, он услышал тихое:

— Па-па…

— Ему уже не поможешь, — сказал Гэндальф. — Пойдем, Фарамир.

Мальчик не ответил. Гэндальф в мыслях воззвал к Эру, а вслух тихо и неразборчиво выругался.

Он укутал ребенка полой плаща, нырнул внутрь, в дом, рывком захлопнул дверь, промчался через кухню, коридор и обеденный зал — на пол с грохотом полетели горшки, задребезжали ножи, опрокинулись стулья — и у самого выхода наткнулся на кого-то мягкого и теплого.

— Что случилось? — спросил, оглядывая комнату, Глорфиндель. — Я был в башне, смотрю — дым.

Гэндальф неопределенно махнул рукой в сторону кухни.

— На заднем дворе, — сказал он. — Там Денетор и… Финдуилас. Позаботься, пожалуйста, о… обо всем. О том, что осталось. А мне надо к Элронду — срочно!

Глаза Глорфинделя расширились.

— Бери Асфалота! — крикнул он в спину Гэндальфу, и в ответ раздалось отдаленное «Спасибо!», заглушаемое стенами гор.

* * *

Глорфиндель не любил, когда его вещи берут без спроса; он не ожидал, что кто-то войдет в башню с палантиром — тем более не ожидал он, что кто-то там все перевернет и заберет камень. Но такого наказания для грабителя он не хотел, видит Эру, не хотел! Так как сделать ничего уже было нельзя, разве что сложить поминальную песнь и оплакать погибших, а Гэндальф спас того, кого успел, Глорфинделю оставалось только дождаться, пока огонь превратит тела в пепел. Он прошелся по комнатам, нашел на столе в одной из них пропавший палантир, вынес во двор и положил в седельную суму пегой лошади.

Кто-то должен будет сообщить в Гондор. Он надеялся, что с этим справится Гэндальф.

* * *

— Боромир! — позвал наставник-командир отряда.

Мальчик встрепенулся:

— Да?

— Иди сюда, с тобой хочет поговорить князь Адрахиль.

— Дедушка! — воскликнул Боромир и бросился было обнимать деда, но осекся, увидев его лицо. Дед будто постарел лет на двадцать.

— Садись, Боромир, — сказал Адрахиль. — Я должен тебе кое-то сказать…

Конец второй части.

Путник, остановись!

Если ты любишь драму, не ходи дальше.

Если ты любишь кинговское «Сияние», не ходи дальше.

Если для тебя важна литературная составляющая и линейный сюжет, перестань читать здесь.

Для тебя здесь наступил

КОНЕЦ.

Если тебя это не напугало, читай дальше на свой страх и риск. Ибо, как в одном из русских романов, мы собираемся «убить сюжет, чтобы спасти героя».