Последний Zeitlaichaien (джен)

Между тихим Сумфморасом и горами Хёнебе́рга протянулась лесистая равнина, разрезанная рытвинами и оврагами. Скалы возвышались над деревьями, словно когти, образуя длинное ущелье. Место это считалось не таким гиблым, как Сумфморас, но безопаснее здесь не становилось: в Тогеби́рген лезли твари и с болот, и с гор.

Но людям некуда было уходить. Судьба насмехалась над справедливостью раз за разом, а любые попытки крестьян добиться её оборачивались публичными казнями — и трупы бунтовщиков вывешивали у ворот городов и пограничных крепостей. Императрица удерживала порядок в Дункпариес жёсткой рукой.

Порой Гебершнейх ловил себя на мысли, что она могла бы стать наместницей Zeiteuwiged и нести их волю своим подданным, будь она чуточку сговорчивее. Императрица стремилась лишь к власти, ради чего отравила нескольких родственников, казнила множество несогласных и заставила подчиняться инквизицию. Соседи обходили стороной подвластные ей земли, боясь войны с Дункпариес, как огня: против бесчисленной армии и боевых магов у них не было шансов. Львиная доля налогов уходила на нужды армии и знати. И пусть низшие слои населения голодали и массово умирали от болезней, а провинции порой воевали между собой, Империя Дункпариес не становилась слабее.

Гебершнейх подъезжал к крепости на границе Сумфмораса и Тогебиргена. Не одни сутки он провёл в дороге почти без отдыха, но ни он, ни его конь не знали усталости. Zeiteuwiged не смогли лишить своих детей всех человеческих слабостей, но свели их к минимуму, а потому Zeitlaichaien почти не нуждался в отдыхе и пище… Почти. Всё же Zeiteuwig наделил его жизнью, а не создал идеальное сверхсущество, лишённое всего человеческого, но бездушное. Zeitlaichaien не отличался высокой моралью, убивал, калечил, проклинал, ломал жизни… но не был бессердечным. Сволочью — возможно, но уж точно не бесчувственной машиной для убийств.

Впрочем, не по воле богов ли он творил зло? Будучи последним из некогда могущественного народа, он обязан был привести мир ко злу меньшему… или большему — как посмотреть. Сдвинуть реальность с мёртвой точки, вернуть прошлое — или подтолкнуть человечество к беспросветному будущему, в котором ждёт только тьма. Хотя… не она ли стремится вырваться из забытья?

Окрик рыцаря вырвал Гебершнейха из размышлений. Стоило ему приблизиться, как посыпались дежурные вопросы о цели прибытия, точке выезда и конечной цели путешествия. Разумеется, Гебершнейха в этих местах не знали, как и о том, что он недавно возродил некромантию, а потому пропустили. Миновав крепость, он пришпорил коня, и тот помчался во весь опор по дороге, поднимая клубы пыли.

Солнце припекало. Чем дальше Гебершнейх уезжал от топей Сумфморас, тем живее становилась природа. Вековые сосны и ели источали пряный запах смолы и хвои. В тени деревьев спрятались от солнца густые колючие кусты. В небе кружил орёл, чей клёкот далеко разносился над окрестностями. Где-то в лесу журчал ручей.

Гебершнейх натянул поводья, останавливая коня, спешился и повёл его в сторону от дороги по едва заметной лисьей тропе. Нечеловечески острый слух улавливал каждый шорох, шелест листвы, слабые дуновения ветерка, шёпот деревьев… Определить направление труда не составило. Уже несколько часов и всадника, и коня мучила жажда. Выйдя к ручью, они прильнули к талой воде. Обжигающий поток лизал руки, от холода приятно сводило зубы, и родная стихия не могла навредить Zeitlaichaien.

Шорох в лесу привлёк внимание. Гебершнейх вскинулся и положил руку на эфес меча. Из зарослей выбралась девочка с корзиной ягод и трав — и с опаской воззрилась на незнакомца. «Ребёнок? В лесу? Должно быть, живёт где-то рядом», — прикинул Гебершнейх.

— De grüttenes, kindarata, — поприветствовал он. — Покажешь дорогу к вашей деревне?

— А кто вы, дяденька? — полюбопытствовала девочка.

— Ich ben Zeitlaichaien. Я объясню по дороге, — подумав, Гебершнейх дал ей пару монет. — Вот, возьми. Оплата.

Если судить по внешнему виду, жила её семья бедно, и девочка не стала отказываться от золота. Позвав Гебершнейха за собой, она бодро зашагала по тропе глубже в лес. Самостоятельно найти деревни в Тогебиргене было непросто: все они находились в лесной чаще, потому как здесь больше негде было строить дома.

— А что значит «Zeit»… «Zeitlach»…

— Zeitlaichaien, — терпеливо подсказал Гебершнейх. — Это название моего народа, что жил на севере, у моря. Ты знаешь о снежных равнинах в горах? Это моя родина. Мы были проводниками и проповедниками — указывали людям путь и учили их, пока они не отвернулись от нас и истинных богов. Они вероломно истребили род Zeitlaichaiened, и я остался последним. Я вернулся спустя тысячи лет, чтобы возвратить людей на путь истинный.

Когда-то Zeiteuwig учил его, что детей проще наставить: они открыты новым знаниям и безгрешны, а потому быстрее взрослых обращаются в истинную веру.

— А эти боги не злые? — спросила девочка.

— Ну… Zeiteuwiged есть зло и тьма, но хранят в себе последние крупицы света, что остались в этом мире. Они жестоки, но справедливы. Они предстают перед нами мудрыми наставниками и они же создали всё живое.

Девочка молчала, обдумывая услышанное.

— Никому не говори, что узнала сегодня. Если захочешь знать всю правду, найди меня, когда повзрослеешь: только тогда ты будешь способна проделать сложный путь на равнины и сможешь сделать осознанный выбор. А пока… Расскажи о сказках и легендах Тогебиргена, — попросил Гебершнейх.

И она рассказала — о разных созданиях, существовавших и выдуманных, о духах… И сказку о кошмарах, что могут предупредить об опасности. Гебершнейх знал, что это — сны, отнимающие жизнь, в фольклоре превратившиеся в нечто хорошее. Природу этих кошмаров не понимали даже Zeitlaichaiened, но лишь они умели их отгонять. А с их уходом исчезли и смертельные кошмары, словно проклятие покинуло Тогебирген.

И только последний из детей Zeiteuwiged знал, что оно никуда не ушло. Zeitlaichaiened не унесли зло с собой в могилу — нет, оно затаилось, ослабленное, в ожидании того, кто вернёт ему силы. И сейчас страх станет верным союзником Гебершнейха: жрецы и маги не сумеют защитить людей, и им придётся обратиться к Zeiteuwiged.

Из-за деревьев показалась деревня, рассечённая надвое неторопливой рекой. С громким скрипом вращалась водяная мельница, стучали топоры в лесу, группа охотников возвращалась с добычей. Гебершнейх подумал бы, что люди здесь живут вполне неплохо, если бы не измождённые лица и проступающие сквозь кожу кости. Еды с лихвой хватало только солдатам и самой богатой семье, чей добротный дом стоял в центре деревни.

— Мы пришли, дяденька! Трактир находится рядом с домом господина Балдера, — сообщила девочка и поспешила к едва держащейся лачуге, на пороге которой её встретила усталая женщина с запавшими щеками и лишёнными живого блеска глазами.

Гебершнейх двинулся к трактиру. Это было двухэтажное здание с резными ставнями на окнах и тяжёлой дверью из сосны. Над крыльцом висела вывеска: «У Балдера». Внутри трактир выглядел не хуже, чем снаружи: украшенные резьбой подпорки, поддерживающие потолок, грубые, но крепкие столы со скамьями и большой камин у стены. Пахло готовящейся едой и горелой древесиной. Услышав, как хлопнула дверь, со второго этажа спустилась женщина с тугой косой до пят. Выглядела она куда лучше большинства жителей деревни — розовощёкая и упитанная, да и лицом явно моложе своих лет. Наверное, жена Балдера.

— Заходите, заходите! — женщина растянула пухлые губы в слишком приветливой, наигранной улыбке, увидев возможность продать что-нибудь подороже. — Еды, питья? Или хотите снять комнату?

— Скажите, как вам удалось хорошо устроиться в этой глуши? — проигнорировав предложения, поинтересовался Гебершнейх.

— Трактир, — пожала плечами женщина. — Рабочие любят выпить после тяжёлого трудового дня. У нас лучшая выпивка в округе, да и еда не хуже. Денег вполне хватает.

— Вы не думали, что боги на вашей стороне?

— Богов не волнуют человеческие судьбы, — женщина вздохнула. — Нам просто повезло.

— Зачем же вы верите в богов, которым нет до вас дела? Подумайте, защитят ли они вас от проклятия?

Гебершнейх попытался вразумить её миром лишь приличия ради, зная, что его не послушают. В глубине души он хотел вновь обернуться кошмаром — впервые за многие столетия. Люди должны поверить, что проклятие вернулось, и их страхи воплотятся. Они сами призовут зло из небытия. Даже веры одного, пусть и недолгой, вполне достаточно, а уж если поверят все…

— Убирайтесь, — глухо проронила женщина. — Грязным колдунам здесь не место!

Ехидная ухмылка Гебершнейха, обнажившая клыки, походила на кровожадный оскал Zeiteuwig.

— Я не колдун, dueterest. Я куда страшнее и опаснее самых могущественных чернокнижников. Я — воплощение тьмы. Zeiteuwiged послали меня нести просвещение и карать неверных и грешников… И вы выбрали не тот путь.

Гебершнейх ушёл, и прежде, чем дверь закрылась за ним, вслед донеслось: «Сумасшедший…» И никто ещё не знал, что спасения нет. Что этой ночью прольётся кровь и придёт Кошмар.

Воцарилась ночь. Лес притих в ожидании беды. Жёлтая, словно глаз хищника, луна в предвкушении глядела с неба. В её мертвенном свете застыла тёмная фигура в плаще, перед которой извивалась на земле связанная девушка из деревни. За силу всегда платят кровью — и чьей-то жизнью. Загипнотизировать и увести жертву в лес оказалось несложно, и даже если пропажу уже заметили, найти её не успеют. Для совершения ритуала потребуется всего несколько минут.

Ужас плескался в глазах девушки. Стоило Гебершнейху снять перчатки, как она замычала что-то и задёргарась сильнее — поняла, что имеет дело не с человеком.

— Твоя смерть будет быстрой, — холодно сказал Гебершнейх. — Niett angesorgtatem, Zeiteuwiged примут твою душу.

Естественно, убеждения не подействовали. Наоборот, девушка запаниковала. А ведь проводить ритуал было бы удобнее, если бы она не двигалась! Гебершнейх зажёг расставленные вокруг свечи и развёл огонь в небольшой чаше, куда бросил одурманивающие травы. Потянулся едкий сладковатый запах, похожий на вонь разложения. Реальность зарябила, пошла кругами, как взволнованная вода.

Гебершнейх сел на колени рядом с девушкой. Та замерла, скованная страхом, умоляюще глядя в его равнодушные глаза.

— Не надо, прошу! — едва слышно выдавила она.

— Shenzienatem naar mir audkramachted nakachtese aurmerralbtrumed, verzertierenatem miechen in auwdrotaucht... — воззвал к Zeiteuwig Гебершнейх.

Почувствовав отклик и внезапный прилив сил, он склонился к девушке, на всю длину вонзил когти рядом с её сердцем и впился клыками в горло. Горячая кровь хлынула в рот, закапала с губ. Девушка зашлась в булькающем кашле, захлёбываясь. Силуэт Гебершнейха расплывался, превращаясь в бесформенный тёмный сгусток и сливаясь с ночной мглой.

Такие ритуалы позволяли Zeitlaichaiened менять форму, превращаясь в нечто нематериальное, в животных, в существа иного порядка — во что угодно. Различались лишь травы и просьба к Zeiteuwiged. Гебершнейх обращался не раз, но так давно… Новое превращение далось ему нелегко: боль пронзила тело — настолько сильная, что шерсть на руках и вдоль хребта встала дыбом. Кожу окутал могильный холод.

Гебершнейх стал… ничем. Нематериальной, сотканной из тьмы и жутких видений сущностью, не имеющей формы и не связанной с этим миром. Он вышел к деревне, невидимый для всех, и пробрался в дом Балдера. Сам хозяин и его дети спали, в то время как жена стояла у прилавка в трактире. Ничего, кто-то должен остаться в живых, чтобы рассказать о смерти во сне…

Незаметно Гебершнейх сплёл их сны в единое целое и проник в яркие, очень реалистичные сновидения. С его приходом иллюзорный мир исказился, утратил краски, а дом растворился в дремучем лесу. Гебершнейх принял вид белого волка и материализовался перед Балдером. Уже наверняка понимая, что спит, тот протянул руку к его морде. Как ни старался, Гебершнейх не мог разглядеть чего-то особенного во внешности Балдера — просто силуэт мужчины с чёткими, но неразличимыми чертами лица.

Балдер провёл пальцами по голове волка, ещё не зная, что он — не просто сон. Что он пришёл убивать. Гебершнейх вонзил клыки в его руку и с силой рванул на себя. Брызнула кровь. Балдер не смог закричать: горло парализовало, как это часто бывает во сне. Дать отпор тоже было не в его силах — никто не может противостоять кошмару.

Красивый зверь изменился за несколько мгновений. Белоснежная шерсть потускнела, шкура лохмотьями повисла на жёлтых костях. Морда мертвеца вытянулась, кривые клыки истончились и удлинились. Балдер бросился прочь. Желая поразвлечься, Гебершнейх дал ему фору — остался на месте и лишь завыл вслед.

Мир сновидений подчинялся ему. По его воле искорёженные мёртвые деревья сплетали ветви в тоннель, выдирали из земли корни и разрастались во много раз. И никто не мог проснуться, пока не позволит Zeitlaichaien…

Он сорвался на бег. Расстояние между ним и Балдером неумолимо сокращалось. Страх жертвы распалял азарт. Когда до цели оставалось не больше трёх метров, Гебершнейх прыгнул Балдеру на спину и сбил с ног. Тот попытался сбросить с себя монстра, но шея хрустнула в мощных челюстях. И в тот же миг в реальном мире Балдер умер от разрыва сердца.

Осталось двое. Сыновья Балдера сейчас бродили где-то в лесу в поисках выхода, не понимая, почему их сны вдруг изменились. Гебершнейх тенью скользнул к первому и с утробным рыком вышел из тьмы у него за спиной. Парень резко обернулся и схватил с земли палку, готовясь обороняться.

— Прочь! — храбрясь, крикнул он, но Гебершнейх различил в его голосе панические нотки.

— А ты смелее своего отца… Только смелость тебе не поможет! — хрипло прорычал он, медленно надвигаясь на жертву.

Парень не осознавал, чем для него обернётся гибель во сне, и не знал, что от него уже ничего не зависит. Он был беспомощен. Гебершнейх прыгнул, неестественно широко раскрыв пасть, но наткнулся на вовремя подставленную ветку. Впрочем, она хрустнула пополам, как только он сдавил её со всей силы. Настала очередь парня. Он пытался оттолкнуть противника, но тот прижал его к земле и загнал зубы в живот. Парень заорал от боли, неуклюже пнул Гебершнейха, на что тот не обратил внимания. Следующим укусом он разорвал противнику горло.

— Мне всё это снится… Это просто сон… Сон ведь?.. — донеслось откуда-то сбоку.

Гебершнейх оглянулся. Съёжившись, неподалёку сидел мальчик лет четырнадцати и в шоке смотрел на окровавленный труп брата. Он не понимал, что этот сон — общий для троих… Был общим. Ему, как и остальным, казалось, что это его личные видения.

— Моли богов о спасении… — бросил Гебершнейх, обходя мальчика по кругу. — И ответь на один вопрос: уверен ли ты, что это сон?

— Да! Это не может быть правдой! — испуганно пролепетал тот.

Гебершнейх залился дьявольским смехом.

— Ошибаешься, малец. Твои отец и брат мертвы. Твоя очередь.

— Невозможно! Я сплю!

— М-м-м… да, не буду отрицать. Ты спишь — и не проснёшься. И я хочу, чтобы ты знал: проклятия никогда не уходят навсегда.

С этими словами он набросился на мальчика. Тот рванулся назад, закрываясь руками, но от смертельного укуса не спасся. Дело сделано.

Сон растаял, как мираж. Гебершнейх материализовался в доме покойного Балдера, прислушался — ни звука. Никто не дышал. Распахнув окно, он выпрыгнул со второго этажа и двинулся в лес. В мире что-то изменилось. Сам воздух запах иначе: вернулась вера, а вместе с ней — и древний кошмар.