A matter of trust (гет)

— Подойди.

Он делает шаг, другой и опускается на одно колено, подчиняясь привычному жесту. Все так, как должно: руки вниз, голова опущена, волосы закрывают лицо, но ей сейчас нужно другое. Совершенно другое.

— Ближе.

Интегра раздвигает колени, обозначая его место. Она знает, что пожалеет об этом, она уже жалеет, но лишь сжимает губы в упрямую тонкую линию. Хеллсинг никогда не отступают. Даже когда творят феерические глупости. Уолтер рассказывал не одну поучительную историю об этой фамильной черте и всегда со вздохом подытоживал, что это не лечится. Старый добрый Уолтер...

— Не дергайся. Одно движение — и я тебя пристрелю.

Она не может его убить, и он это знает не хуже ее. Даже лучше. Но послушно застывает меж раздвинутых ног в неподвижности. Слишком абсолютной для живого человека. Впрочем, Алукард мертв настолько давно, что даже думать об этом как-то пошло.

Сердце бьется, как сумасшедшее, кровь приливает к лицу, и на щеки выползает неприятно яркий на фоне бледной кожи румянец.

Она касается руками его подбородка, заставляя поднять голову, касается висков, острых скул и не смотрит в его глаза, упрямо цепляясь взглядом за кончики собственных пальцев.

Под ними холод, и Интегра злится. На себя — за то, что позвала его и приказала остаться. На него — за то, что подчинился, и теперь вглядывается в ее лицо, видя и этот чертов румянец, и расширенные зрачки, и все то, о чем знает и так, но что, черт возьми, видеть ему было совершенно не обязательно.

И усмехается. Уголками рта. Сволочь. Уже за одно это его стоило бы пристрелить.

Вместо этого Интегра проводит пальцами по его верхней губе, чуть приподнимая ее, касается подушечками пальцев клыков, когда Алукард невольно скалится. Как будто собираясь проверить зубы крупной собаке. Смешно.

Было бы смешно, если бы.

Ей не смешно.

Совершенно не смешно.

Она делает вдох, как ныряльщик перед прыжком, наклоняется и касается его губ своими. Медленно и легко.

Лопатки сведены, спина окаменела от напряжения. Она думает о том, успеет ли отпрянуть и выхватить пистолет, когда он попытается ее укусить.

Но он не пытается, и на несколько бесконечных минут Интегра просто перестает думать.

Описание этого нелепого поцелуя отлично смотрелось бы в каком-нибудь подростковом любовном романе. Там обязательно порхали бы по губам бабочки, а сердце заходилось от нежности и счастья.

Интегра давно не подросток и никогда не читала подобную дрянь, но обесценить происходящее все равно не получается. Кровь гулко шумит в ушах, под прикрытыми веками световые круги исполняют медленный танец, и почему-то важно только одно: ощущение, как чужая кожа под пальцами и губами становится теплее.

Как живая.

Живой.

Он — живой.

Интегра отстраняется и, не поднимая взгляда, резко приказывает:

— Исчезни.

И даже не удивляется тому, что он выполняет ее распоряжение буквально.

И лишь после этого хватает со стола полный воды кувшин и с размаху швыряет в стену.