Верховная (гет)

— Сними ее, сними эту маску со своего лица, — потребовал голос в темноте. — Дай вырваться своей истинной сущности.

Я стояла в центре мрачной комнаты, а лучше сказать — мрачного пространства, которое не имело углов или хотя бы единого проблеска солнечного света. Это пространство казалось мне живым, словно оно имело собственное сердце и могло поглотить меня в любой момент.

Голос невидимого незнакомца пронизывал каждую частичку мрака. Я слышала его каждую ночь, но сегодня он звучал требовательнее, грубее. Этот голос как будто имел незримые ниточки, которые тянутся ко мне, обволакивают кожу и одновременно обжигают ее. Спокойно ответила:

— На мне нет никакой маски.

Даже не видя его лица, сразу поняла, что обладатель голоса улыбнулся — с дерзостью, с оскорбительной насмешкой.

— Нам недолго осталось до встречи, — прошептал он, как будто его губы были возле моего уха. Я почувствовала мягкое, но такое бесстыдное прикосновение к своей шее. Медленно закрыла глаза… — Ночами напролет мечтаю о том, чтобы вновь увидеть тебя настоящую, без этой жалкой оболочки.

Открыв глаза, я снова не увидела никого перед собой, а только лишь корону, умиротворенно лежащую на белом бархате — ткани, которая с каждым разом пропитывалась все сильнее кровью…

Стук сердца не давал мне здраво мыслить, чудовищный страх от обилия крови застревал в горле, словно жадно поглощенный кусок, а руки начинали дрожать. Я не выдержала и дернулась с места, пытаясь убежать, спрятаться, лишь бы не видеть этот кровавый ужас, но вместо этого резко распахнула глаза, очутившись в своей кровати.

Это был сон.

Кошмарный сон… Который преследовал меня с детства. Обладатель голоса раньше не дотрагивался до моей кожи, а что произошло теперь? И обещание встретиться в скором времени? Сюжет сна немного изменился, и это не могло не пугать.

Чувствовала, как мои лоб, шея и грудь были покрыты испариной пота. Мне было не впервой видеть страшные сны, поэтому, быстро успокоившись, вновь закрыла глаза.

— Алия, ты не спишь?

Ох, оказывается, кошмар не закончился. Я довольно-таки правдоподобно притворилась, что уже уснула, но голос одной надоедливой девочки вновь прошептал:

— Мне страшно. Можно поспать у тебя?

Перестала дышать и практически не шевелилась. Даже глазами не водила.

Девочка на цыпочках обогнула кровать и залезла на нее: она была довольно высокой даже для меня.

— Софа, ну сколько можно? — удручающе проговорила я.

— Прости, — тоненьким от смущения голосом сказала София. Она подкралась ближе ко мне и ловко залезла под одеяло. — Мне правда очень страшно.

Я вздохнула как можно тяжелее, надеясь, что девочке станет стыдно. Больше всего мне не нравилось, когда кто-то тревожил мое личное пространство — особенно, когда мне хотелось побыть одной. После кошмара я любила смотреть на балдахин из серебристого шелка и забывать о том, что существует мир за его границами. Под ним я в безопасности. И никто не сможет достать меня отсюда.

— А почему ты не спала?

Видимо, София повернулась на бок: я почувствовала, как одеяло немного оттянулось от меня. Открыв глаза, увидела, что девочка совсем не собирается спать.

— Тебя ждала, — небрежно бросила я, после чего невольно растянула губы в насмешливой улыбке.

София замолчала. Она сразу чувствовала, когда меня не стоит злить расспросами.

— Ладно, — выдохнула я и тоже повернулась на бок, чтобы видеть Софию. — Мне тоже порой снятся кошмары. Я просыпаюсь и не могу потом уснуть. Но это же не значит, что я сейчас пойду к Марии в спальню и буду проситься поспать у нее.

Опустив белые, как снег, ресницы, София выгнула губы подковкой и что-то промычала.

— Нам всем здесь одиноко, — тихо сказала я. Вновь легла на спину. — И только попробуй пожаловаться на такую жизнь — сразу почтут неблагодарными отпрысками.

Ничего не услышав в ответ, вдруг поняла, что не стоило этого говорить. Софие всего пять лет. А мне уже восемнадцать. Между нами непроглядная пропасть, и произносимые мною слова могут показаться ей грубыми и страшными.

— Давай попробуем уснуть, — улыбнулась я. София больше не хотела мне улыбаться. — Эй. Не обижайся.

— Мне очень страшно, — задрожал ее голос. Она говорила так тихо, как будто кто-то мог нас услышать. — Ко мне приходили монстры, я кричала, но никто не слышал меня.

— Это был всего лишь сон…

— Это не сон! — разозлилась София и тут же смутилась, поджав губы. Глаза, налитые ужасом, посмотрели на меня с искренностью. Ей не нравилось то, что никто не воспринимал ее басни всерьез. — Они были черными. Но внутри них как будто бы горел свет.

Я невысоко вскинула брови, представляя этих «монстров». София встрепенулась и, словно увидев чадо своего воображения, спряталась под одеяло. Продолжила свой рассказ уже оттуда:

— Они меня дразнили!

Одеяло зашевелилось вместе с ней, и в следующую секунду было похоже на пережеванный лист бумаги. Она ерзала и не успокаивалась, а я лишь издевательски захохотала:

— Уймись же!

— Алия, — готовясь задать очень важный вопрос, сказала София и вылезла из-под одеяла, — а вдруг эти монстры поглотили солнце?

Улыбка с моих губ мгновенно сползла.

Наш мир имел много изъянов. Он был обречен на вечные муки, потому люди, обитающие здесь, перестали быть людьми. Жестокость и страх правили нашим городом и всеми нами. Тьма плотной тканью скрыла нас от звездного неба и избавила от солнца.

Кто-то говорил, что солнце действительно раньше существовало. Но спустя несколько столетий современное поколение перестало в это верить. Хотя взрослые уверенно вбивали нам в головы, что на заре нашего правления солнце не сменяло луну и светило и днем, и ночью. Но я не видела его и сомневалась, что оно вообще когда-либо было.

В нашем мире нет света. Один лишь мрак и неоновые вывески, пронизывающие весь город.

— Мы живем в мире, где солнце — это всего лишь миф, — прошептала я, бездумно глядя в пустоту своей спальни.

София обидчиво хмыкнула.

— Солнце не миф, — не став долго молчать, сказала она и мечтательно вздохнула. — В моих снах оно такое большое, теплое и светлое. Если бы тебе оно приснилось, то ты бы так не говорила.

— Теплое, говоришь? — ухмыльнулась я. — А мой огонь не теплый?

В дверь просочилась полоска неонового белоснежного света. Служанка Софии взглянула в мою спальню одним глазком, и было заметно, что она была очень напугана.

— Огонь причиняет зло! — резко взмахнула рукой София. — Он всегда обжигает!

— Госпожа…

Служанка очень тихо вошла в комнату и с низко опущенной головой позвала Софию.

Я молчала. И это молчание говорило само за себя. Слова, брошенные девочкой, обидели меня, но я знала, что все это не для того, чтобы сделать мне больно. Это была мрачная правда.

Мой огонь действительно обжигает.

Взгляд служанки помрачнел, когда я неторопливо встала с кровати.

— Позови Марию сейчас же. И забери Софу.

— Как скажете, госпожа. Простите, это я недосмотрела…

Мне хотелось съязвить. Сколько раз она недосматривала за Софией? Вечно приходится наблюдать за тем, как она не выполняет элементарную работу — проследить, чтобы никто не заходил в спальню девочки и никто не выходил из нее.

Вместо замечания громко вздохнула и бросила на плечи утепленную накидку, чтобы выйти на балкон.

— Алия, я не пойду с ней, — закапризничала София, не слезая с кровати.

— Ты что, не можешь управиться с этим ребёнком?! — не сдержалась я, резко оборачиваясь, и бросила на служанку презренный взгляд.

— Госпожа, пожалуйста… Пойдемте со мной.

— Уйди! — истерила София, ударив служанку по руке. — Кто ты такая, чтобы приказывать мне?

От чего-то мне стало плохо. Мы были особенными детьми, воспитанными во дворце в окружении слуг с самого детства, поэтому иногда могли повышать тон на тех, кто ниже нас по статусу. Я узнала в этом возгласе себя.

— Софа, — тихо, но властно произнесла я. Было слышно, как напряженно и быстро дышала обиженная девочка. — Иди сейчас же к себе.

Вскоре этих двоих не было в моей спальне. Не обошлось без оскорбленных взглядов и вздохов со стороны девочки. В комнате вновь воцарилась гробовая тишина, прерываемая лишь глухими завываниями ветра. На улице было, судя по всему, слишком ветрено, поэтому я сильнее закуталась в накидку.

Как и собиралась, вышла на балкон.

Солград — город, где не светит солнце. Иронично, не правда ли? Он был передо мной, словно на ладони. Бесконечный неоновый свет, окружающий город, пронизывающий каждый его уголок. В каждом сантиметре чувствовалась беспокойная жизнь. Где-то на окраине сейчас бессовестные представители Разумной касты — люди, способные всячески управлять разумом других людей, — выманивают деньги и всю недвижимость у кого-то, заставляя его действовать против своей воли. А в центре города, возможно, люди из Стихийной касты — те, кто может управлять какой-либо стихией или ее подразделением, — погружают кого-то в землю. Заживо. Потому что народ не понимает иного языка, кроме жестокости.

У нас всего две касты. Я принадлежала к Стихийной.

По-другому меня можно называть хранительницей огня. Нас, хранителей, всего восемь человек. Я самая старшая из них.

Огонь, молния, вода, металл, земля, растения и живность, воздух, лава — восемь стихий, включая их ответвления. Каждый из нас является хранителем той или иной стихии. И за это мы должны «поблагодарить» наших родителей и предков, которые в один день решили сконцентрировать на нас большую часть энергии Стихийной касты, чтобы обезопасить Солград. Нас ненавидит Разумная каста, и у них есть весьма веские причины, но о них чуть позже.

Мы жили во дворце и за всю жизнь практически не выходили за его пределы: это было для того, чтобы Разумные, чья численность в сотни раз превышала нашу, не смогли добраться до нас. Я видела Солград каждый день со своего балкона, но лишь издалека, словно наблюдатель со стороны. Я знала, как устроен этот город, по каким законам он живет и чем дышит, но этому обучали нас только для того, чтобы мы, попадя в экстренную ситуацию, смогли выжить. Сами же даже мечтать не могли о том, чтобы хоть один день провести вне стен дворца.

Но скоро все изменится. Для меня. Ведь сегодня я стала совершеннолетней.

— Госпожа.

Я нарочито томно вздохнула.

— Где пропадаешь, Мария? Неужели позволила себе отдохнуть?

— Ну что вы, — приложа руку на сердце, смутилась Мария. — Как смею отдыхать, когда моей госпоже нужно покурить?

Мы посмеялись. Но радость моя была не долгой. Уголки губ сами поползли вниз, когда Мария присоединилась ко мне и тоже оперлась об ограждение мраморного балкона.

— Что с тобой?

Мы выросли вместе. Она была рядом, с самого детства. Да, Мария — слуга. Но я перед ней всегда оставалась в большом долгу, потому что она как никто другой понимала меня. Кто был со мной, когда умер отец? Кто воспитал во мне стойкость и уверенность в собственных силах? Только Мария.

— Давай покурим в тишине, — попросила я и раскрыла ладонь.

Пламя, имитируя букет огненно-красной лилии, зацвело на моих пальцах. Мария любила этот фокус. Она протянула мне сигарету, и я сжала ее зубами, поднеся к своему пламени. Мария усмехнулась и повторила за мной.

Сжав ладонь в кулак, огонь исчез, словно его и не было.

Мария выдохнула большой клубок дыма, который тут же был унесен порывистым ветром.

— Я вижу, что что-то не так, — плохо скрывая обеспокоенность, сказала Мария. Она глядела куда-то в небо, подобное черному безграничному полотну.

— Все так, — пробурчала я. — Все просто великолепно.

— Переживаешь насчет сегодняшнего дня?

— Не знаю, — выпустила эти дурацкие слова вместе с дымом. Я так не хотела продолжать разговор. — Сколько, кстати, времени? Может, я еще успею поспать?

Мария с сомнением изогнула бровь и прищурила глаза, посмотрев прямо в мое лицо.

— Не уснешь, — уверенно бросила она. — Сейчас почти шесть утра.

— Уже? — с безразличием. Я перекатила сигарету между пальцев, словно валик. — Достало все. Хочу спрятаться в чулан и притвориться, что меня нет.

— Чулан для швабр? Могу устроить.

— Буду там как своя.

Звонко засмеявшись, Мария снова обильно закурила, и в ее глазах была видна какая-то странная радость. Она любила шутить со мной.

— Ты же понимаешь, что могут не заметить кого угодно, кроме тебя? — вдруг посерьезнела Мария после недолго молчания.

Ветер завыл. Я приложила ладони к своим плечам, согревая кожу.

— По-моему, все придут только для того, чтобы набить свои животы.

— Тут я не согласна, — пнув сигарету ногтем, сказала Мария. Сигарета драматично полетела вниз.

— Завтра найдут этот окурок в цветочной клумбе.

Девушка пропустила мои слова мимо ушей и продолжила:

— Придет даже Верховный совет, понимаешь? Будет такой пышный бал, которого мы в жизни не видели. И все ради тебя!

— Меня?! — вдруг разозлилась я. — Верховный совет, а в особенности моя мама, плевал на меня и мое совершеннолетие. «Пир» есть пир.

Замолчав, Мария помрачнела и вздохнула.

«Пир» в этом году совпал с днем моего рождения. Этот день отмечался уже третий год подряд и был особенным праздником для нашей касты.

Если быть краткой, то раньше нашим городом управлял Князь — на котором концентрировалась энергия всей Разумной касты. Как мне рассказывали, он был довольно жесток к касте Стихийных, и тогда мои бабушка и дедушка нашли способ уничтожить его. Но спустя десятки лет произошла страшная революция. Погибло много людей. Народ был недоволен правлением Верховного совета — представителей Стихийной касты, захватившей власть. В совете был и мой отец. Он погиб, когда защищал дворец. Это было всего три года назад, но мне всегда казалось, что с того момента прошло очень много лет… Кромешный мрак и поглощающая пустота вокруг. Я забыла о том, что существует иной мир, кроме мира моих страданий. Больше всего мне нужна была в тот момент мама, но в ней тогда нуждалась вся наша каста. Она управляет не той же стихией, что и я. Способности к подчинению и созданию огня мне передались от отца, а вот моя мама управляла лавой и магмой. Она расколола весь город на части с помощью своей силы, убив тысячи людей из Разумной касты, но при этом заполучив долгожданный страх — то, благодаря чему мы, Стихийные, можем управлять другой кастой. Они боялись силы моей матери. Никто все еще не мог объяснить, как она смогла сделать это.

После всех событий — а тем более, смерти отца — мама вошла в Верховный совет за свои заслуги. Она стала оружием Солграда против Разумной касты. Ее боялись и боятся до сих пор. Она получила власть, а я осталась одна.

Мне больше не было больно. Мы, хранители стихий, и так растем без родителей. Поэтому мысль о том, что я не одна такая, немного успокаивала.

«Пир» был основан моей мамой. За неповиновение из Разумной касты стали отбираться самые сильные, самые могущественные их представители. Их отправляли в Цитадель — обитель Верховного совета — и делали с ними вещи, неизвестные мне. Их энергия и особенно их страх были преобразованы в «Камень изобилия» — основной атрибут «Пира», благодаря которому каста Стихийных может пополнять запасы своей магической энергией каждый год.

— Меня тошнит, — заныла я, опустив голову. Поток ветра вскружил мои волосы. — Не хочу снова видеть эти поганые рожи.

— И даже Басова?

Дыхание перехватило. С удивлением заметив, как мое сердце забилось быстрее, я резко повернула голову к Марии и спросила:

— Что?

— И даже рожу Андрея Басова видеть не хочешь? — засмеялась она. Девушка сказала это нарочито громко, словно хотела, чтобы ее услышали даже звезды, скрытые за черной вуалью неба.

Этими словами она как будто ударила меня чем-то горячим по щекам — они ощутимо порозовели.

— Молчи! — рассвирепела я, на что Мария лишь громче захохотала. — Ты бессмертная, чтобы так говорить?! Я придушу тебя!

Мария игриво увернулась от моих пальцев, тянущихся к ее шее, и продолжила:

— А ты представь, вдруг он все же придет? — Она издевалась надо мной. Я скрыла лицо в ладонях, а Мария специально вздохнула, словно это она была влюбленной мечтательницей, а не я. — Господин голову от тебя потеряет… Наденешь то платье?

Между нами зародилось тягучее молчание. Я не знала, почему мысли об Андрее Басове всегда вгоняли меня в краску. Ему было двадцать лет, и, наверное, для него я была не больше, чем маленькой девочкой, с которой он вырос во дворце. Его отец тоже погиб во время революции. Мы могли бы пережить наше горе вместе, но вместо этого Андрей рано поступил в Академию Золотой гвардии — место, где Стихийная каста учится управлять своей силой и защищать наш город Солград.

Мы не виделись два года. Он так и остался в моем сознании как высокий блондин, который был добр к каждому существу, будь оно крошечным или большим, злым или благодушным. Каждая черта его лица никогда мною не забывалась. В нежно-голубых шелках, которые традиционно носили Басовы, я видела его глаза. Почему-то мне казалось, что он тоже вспоминал меня иногда.

— Знаешь, чего я хочу? — наконец, подала голос я и немного прищурилась, осматривая город. Он постепенно просыпался после долгой ночи. Продолжила шепотом: — Чтобы Басов был моим.

Даже не видя лицо Марии, знала, что она начала самодовольно улыбаться.

— Чтобы ползал у моих ног, — мечтательно продолжала я. Заметив ехидный взгляд девушки, рассмеялась: — Ну ладно, достаточно будет, если он просто будет моим.

— Это и есть твое желание на день рождения?

— Пока что да, — пожала плечами я. — Хотя кто знает. Еще не вечер.

Мой взгляд был устремлен к небу. Это черное полотно всегда давило на меня сверху своими необъятными размерами. Порой я даже задыхалась.

— Что скрывается за этой темной пеленой? — задумчиво спросила я Марию.

Она промолчала.

Когда ветер забушевал сильнее, мы с Марией собрались заходить внутрь. Девушка открыла для меня дверь, и я с важным лицом вернулась в спальню. Села за туалетный столик.

В предутреннем мраке мои огненно-рыжие волосы до груди казались какой-то лишней деталью. Я не знала, что именно выделялось — мои локоны на фоне удушающей темноты спальни, или эта тьма на фоне моих волос. В чертах своего лица всегда можно было проглядеть мою маму: такой же распахнутый дерзкий взгляд, такие же своенравные брови, бушующие во время каждой нашей эмоции, и любезная улыбка, за которой могло скрываться что угодно. Я знала, что красива, но мне всегда казалось, что красота это больше наказание, чем дар. Мама умела ей управлять. Умела завораживать, пряча за густыми рыжими ресницами неприязнь во взгляде. Я же пока этому не научилась. Да и от кого могла научиться? От матери, которую не видела несколько лет?

Отгоняя от себя навязчивые мысли, я свободно расположилась на стуле, приготовившись к волшебству. Мария умела колдовать над моими волосами, после чего их было не узнать.

— Хочешь косу с украшениями? — спросила она, бережно расчесывая волосы. — Могу вплести в нее ту сверкающую паутинку.

Паутинкой называли переплетенные нитью драгоценные камни. Они были маленькими, почти как капельки росы.

— Вокруг основания завяжу шелковую ленту. Продолжу ее до середины вместе с паутинкой.

— Давай, — кивнула я и выпрямила спину, чтобы Марии было удобнее.

Внезапно в мою голову просочилась мысль. Что, если…

— Алия! — испугалась Мария и случайно дернула меня за волосы. Я жалобно заскулила, прищурившись от боли. — Ты ненормальная?

Я любила пугать ее. Когда в городе еще не так светло от неонового света, в моей спальне едва можно было что-то разглядеть. Поэтому иногда, когда никто не видел, я распространяла по углам комнаты вспышки огня. Они не могли сжечь мебель, потому что моя сила мысли их контролировала.

— Чтобы лучше видеть, — улыбнулась я, примирительно поднимая руки. Комнату теперь освещал мой огонь.

— Я и так все видела. Попробуй просидеть в полутемной комнатушке все дни напролет, тогда поймешь, что тьма не такая уж и беспросветная.

Я лишь иронично хмыкнула. Когда все было готово, встала со стула и оглядела себя в зеркало.

— Что за милашка, скажи мне?

Редко можно было видеть себя с такими красиво прибранными волосами. Обычно мы выглядели гораздо скромнее, отправляясь на занятия.

— Учитель Ельцов оценил бы, — ехидно покачала головой Мария.

Я видела вместе со своим отражением еще и ее, поэтому язвительно похихикала.

— Заткнись. — Отвернулась от зеркала. — Неси корсет, — печально вздохнула я и грациозно уперла руки в бока. — Нужно же как-то скрыть все это добро.

Пока мы затягивали корсет, я случайно выкрикивала ругательства раз пять точно. Мне казалось, что еще одно лишнее движение — и моя грудная клетка расколется на две части.

— Потерпи, госпожа, еще немного.

Я уже и не помнила, каким образом мы все же смогли его затянуть. Уже десять минут я неподвижно лежала на кровати, раскинув руки и закрыв глаза.

— Может, голубое с синим подолом? Ты посмотри, какое оно красивое!

— Не хочу, — промямлила я, даже не пошевельнувшись. Мария искала в моем гардеробе подходящее платье.

Спустя еще пять минут принесли завтрак. Вместо него я предпочла бы окунуться в ванну с ледяной водой, лишь бы на секунду отрезвить свой рассудок. Мне было тошно от всей этой подготовки к балу.

— Госпожа, вам просили передать важную весть, — вдруг сказала служанка, поставив поднос на мой столик. Я приоткрыла глаза. — Господин Романов просит вас и других хранителей присоединиться к нему в обед и вместе потрапезничать. Прибудут некоторые члены Золотой гвардии. Господин хочет устроить представление с медведями и танцовщицами.

Не успела она договорить, как я уже пристально слушала ее, приподнявшись на локтях.

— Ну и? Будет обычная трапеза?

Служанка улыбнулась.

— Не только, господин обещал соревнование с гвардейцами.

Как же долго я этого ждала. Романов хоть и не входил в Верховный совет, но был весьма влиятельным представителем нашей касты, организовывал разные развлекательные мероприятия.

Ну, и конечно же — преподавал в академии Золотой гвардии.

— Ты слышала, Мария? Снимай скорее с меня этот ужасный корсет!

Служанка поклонилась и ретировалась, а Мария с чудовищно разочарованным вздохом грубо развязала ленты на корсете.

— Она не могла прийти раньше?

Позавтракав, мы с Марией провели оставшееся утро в гордой тишине. Она следила за тем, чтобы коса не распуталась, и периодично выходила на балкон, а я молча читала книгу. Когда пришло время собираться на обед к Романову, ко мне в спальню залетел Егор — взбалмошный девятилетний мальчишка, еще более надоедливый, чем София. А, ну еще он был хранителем металла.

— Чего расселись, барышни?! — закричал он. — Живо на передовую!

— Я сейчас тебе покажу передовую! — разозлилась я. Егор небрежно сжал кулак и скрутил ножку стула, на котором я сидела. — Ах! А ну пошел вон!

Мигом соскочив со стула, сделала шаг в сторону мальчика, но тот пулей вылетел из спальни. Послышался голос его беспокойной служанки, которая, заглянув в мою комнату, с ужасом осознала, что не успела уследить за Егором. Она торопливо поклонилась и убежала.

— Дурдом, — прошипела я и начала одеваться.

Раз Романов захотел устроить для нас испытание, то и надевать корсет было наиглупейшей идеей. Поэтому с Марией мы решили надеть на меня что-то наподобие военной униформы Золотой гвардии (что, собственно, я и носила на занятия по боевым искусствам): удобный винно-красный кафтан до колен, с широкими рукавами, но обтягивающий талию с помощью золотистого пояса. На плечах была распластана плотная ткань с заворотом на кольцах. Я поводила руками верх и вниз и с удовлетворением отметила, что мне точно ничего не мешает для совершения активных действий.

Наконец, мы покинули мою спальню. Я уже успела проголодаться.

Когда мы прибыли в просторную гостевую комнату, то я первым делом встретила учителя Ельцова, обучающего нас боевым искусствам. Это был немногословный старик с вечно опущенными уголками рта, окутанными паутинкой морщин.

— Учитель, — поприветствовала его я, сделав традиционный поклон в знак уважения. Он, улыбнувшись, кивнул в ответ. — Вы случайно не знаете, что хочет от нас Романов?

— Не имею представления, Алия, — сказал он подавленным хриплым голосом. — Трапеза будет немного позже, смею предупредить. Господин со своим отрядом ждет внутри.

Я, не произнеся больше ни слова, торопливо пошла дальше. Мария захихикала.

— Твои смешки меня нервируют, — призналась ей. Одарила Марию острым взглядом. — По-моему, дед снова что-то от нас скрывает.

Она лишь пожала плечами, что только сильнее разозлило меня. Я с ужасом заметила, что безумно переживаю. На преддворцовой площади сейчас стояли гвардейцы, сопровождающие Романова, и среди них, почему-то полагала я, мог быть и Андрей.

Выход на площадь лежал через дворцовую ложу. Уже с расстояния можно было расслышать оттуда голоса детей. Заручившись поддержкой Марии (она сжала мою ладонь на несколько секунд и прошептала, что все будет хорошо), я вошла внутрь и очень надеялась, что там не будет лишних глаз. Только Романов и дети-хранители, как и полагается.

— Госпожа Аминова, — тихо произнес стражник у входа и поклонился. Я встала перед ним, как вкопанная, и рассмотрела склонившееся передо мной лицо. Нет, это не он. — Господин Романов ждет вас.

«Аминова»… Моя фамилия всегда звучала как нечто незнакомое для меня. Чужое. Словно она и не принадлежала мне. Я кивнула и направилась за стражником.

Ложа была не к месту просторной. С детьми мы здесь практически не бывали, потому что всего лишь за полупрозрачными навесами и низкими ограждениями уже открывался вид на площадь — открытую среду, которая могла привести нас прямо в руки к Разумной касте. Я с интересом взглянула на нее, на небольшое собрание гвардейцев и на то, как ткань, окружающая ложу, легонько колышется во власти теплого ветра.

Мария, сопроводив меня до Романова, мгновенно ретировалась на отдельное место, отведенное для прислуги. По пути она помогла трехлетней малышке Есении — хранительнице стихии растений и живности — не упасть со стула.

— Алия, — словно пробуя на вкус мое имя, поприветствовал меня Романов. Это был весьма пожилой мужчина, который натягивал на себя, казалось, все украшения, которые видел. Как ворона. Я ухмыльнулась, подумав об этом, и расторопно поклонилась, пряча насмешливую улыбку за любезностью. — Маленькая госпожа уже не такая маленькая? Присаживайся скорее.

Я нарочито села напротив Романова, чтобы не быть к нему так близко. Этот человек не был мне мерзок, однако складывалось ощущение, что лучше избегать его. Мне не нравилась улыбка, которая появилась на его лице после моего появления.

— Добрый день, — наконец, поздоровалась я. За нашим столом еще сидела Агния Басова — хранительница воды.

Агния была двоюродной сестрой Андрея. После того, как его отец погиб, нужна была срочная замена в Верховном совете. И по традиции, его место занял его ближайший родственник по мужской линии — брат. Андрей, как я уже говорила, уехал из дворца в академию Золотой гвардии, а к нам вместо него приехала крошечная бледная девочка, которая совсем не выглядела на свои одиннадцать лет. За три года во дворце она мало изменилась и была молчаливой. Я даже не помню, когда в последний раз слышала ее голос.

Агния напряженно смотрела на стол, словно избегала моего присутствия.

— В них столько энергии, — поделился мыслью Романов и посмотрел на детей. Он говорил это с неуместной улыбкой до ушей. — Не правда ли? Их невозможно усмирить.

Мужчина бросил взгляд на Агнию, а затем на меня. Мне совсем не понравилось, как начался наш разговор: Романов словно сам не знал, о чем собирается сказать.

— Мне не приходится их усмирять, — отрезала я. — Они и так уважают тех, кого сочтут нужным.

Мне нравилось, когда после моего ответа собеседник ничего не мог сказать, пребывая в шоке. Романов покачал вино в своем бокале и отпил.

— И то верно, — покачал головой мужчина. — К слову, у меня есть новость для тебя.

— Да? И какая же? — изобразив заинтересованность, спросила я.

— Со мной поговорили Петр и Виктория Аминовы, — начал Романов, положив руку на сердце. — Не в секрете то, что я их бескрайне люблю и уважаю. И вместе мы решили немного побаловать тебя. Все же ты как-никак юная госпожа, тебе исполнилось восемнадцать…

Петр и Виктория Аминовы? Мои дедушка и бабушка? Я ничего не понимала под словами «немного побаловать тебя». Но как только Романов собрался объясниться, его вдруг срочно позвали с площади.

— Прошу меня простить, — прервался он и, сделав поклон, торопливо встал из-за стола.

Усмирив лихо бьющееся сердце, я посмотрела вслед за Романовым и нахмурилась. Ну неужели так трудно договорить?

Спустя несколько минут я начала нервничать. Романов не возвращался. Я посмотрела на площадь, и сердце мое вдруг потяжелело…

Разумная каста окружила площадь. До нас доходил вихрь из криков, взбалмошные люди гневно набрасывались на гвардейцев, а те без сожаления и милости отвечали жестокостью. Павших затаптывала толпа и продолжала наступать.

Начинался бунт.