В отражении (я видел все свои грехи) (гет)

Примечания:

2WEI — Burn

https://youtu.be/IOM1bWGE5LA?si=W2A5qetUlYcs9mei

"Ты можешь пытаться сломить меня.

Я точу зуб на таких людей, как ты,

Потребуется гораздо больше, чтобы меня одолеть.

Я на шаг впереди,

Смотри, как я ношу свою корону...

Не нужен рыцарь, чтобы охранять пещеру,

Не могу счесть драконов, которых я одолела.

Давай, покажи, на что способен,

Потому что любовь течёт по моим венам,

О, этого льва нельзя укротить.

Огонь горит в моей крови...

Полыхай...

Я могла бы сжечь этот город дотла,

Я могла бы зарыть тебя в могилу,

Заставить звёзды падать с неба...

Заставить облака и Небеса рыдать...

Я могла бы сжечь всё...

Дотла... дотла... дотла... дотла...

Дотла... дотла... дотла...

Я не сдамся,

Я никогда не научусь проигрывать битвы.

Боюсь, мне придётся покончить с тобой, да,

Сейчас..."

Как обычно, курсив в диалогах — это высокий валирийский.

То, что Эймма не понимала Рейниру, не значит, что она её не любила 👐, поэтому, конечно, она её защищает и переживает.

В какой-то момент мой мозг увидел параллели между Сейрой/Алисанной и Рейнирой/Эйммой, и меня уже было не остановить.

«...человек не рождается раз и навсегда в тот день, когда мать производит его на свет, но жизнь заставляет его снова и снова — много раз — родиться заново самому».

Габриэль Гарсиа Маркес. «Любовь во время чумы»

Люди никогда не были равны в своей массе. Короли в высоких башнях и рабы в железных колодках, разжиревшие дворяне и молящий о крошке хлеба ребёнок. Равенство — это миф, который придумали люди, чтобы было не так горько прозябать в грязи. Все были равны только перед смертью. Перед драконами.

Четырнадцать языков пламени дрожали на четырнадцати свечах, когда Рейнира преклоняла колени перед черепом Балериона.

«Dracarys», — шептали они.

Сердце Рейниры пропускало удар.

«Dracarys».

Каждый раз почти касаясь облаков, Рейнира слышала их навязчивый шёпот. Пели ли они ту же песню для Эйгона? Для её дяди? Имело ли это значение?

Рейнира никогда не пыталась убежать. Её мать сказала бы, что она делала это всю жизнь, но правда была хуже. Куда, куда хуже. Ох, если бы они знали, что шептало ей пламя. Они пытались повесить на неё ошейник с бриллиантовым колокольчиком; связать крылья золотыми цепями. Как будто она была чем-то меньшим, чем драконом. Разве было не закономерно, что «Dracarys» горчило у неё на языке, а рык томился в груди?

Иногда Рейнире хотелось вывернуть себе ребра, чтобы горячее, расплавленное нутро потекло наружу, чтобы крылья раскрылись вместе с последними криками умирающего мира. Разве было неправильно, что драконы приходили из пепла? Балерион отступал, даруя милость быть новой искре, и из огня и крови Эггаракс раздувал пожар.

Рейнира родилась в тот день, когда её дядя провёл её рукой по горлу безымянного преступника. Он сказал, что «такое отребье не заслуживает её милости», он сказал ей, что «милосердие будет хуже жестокости». Он всё говорил и говорил, высокий валирийский сливался в драконью трель, и его рука не дрогнула, когда он провёл кинжалом, сжатым в её крошечной руке, по горлу распятого мужчины. Треснула белёсая оболочка, и мир раскололся, а может, просто Рейнира наконец прорвалась наружу. Мужчина закричал, и мир испытал родовые муки, а потом стало горячо. Кровь хлынула, заливая её лицо и стекая за шиворот. Деймон словно специально сделал это грязно и бездушно, чтобы её окатило, чтобы она попробовала насилие на вкус, чтобы оно запузырилось у неё под кожей. Мир вытолкнул Рейниру из своего чрева, красную и скользкую, покрытую запёкшейся корочкой.

Ей это понравилось.

«Dracarys», — танцевало в отражении её кинжала, когда Рейнира подняла руку сама. И опустила. Её сердце замерло лишь на секунду, прежде чем пуститься вскачь. Огонь заструился по венам, как будто только этого и ждал. Как младенец кричал, чтобы заявить о себе, чтобы потребовать у Арракса справедливости для своей судьбы, так Рейнира кричала, отнимая это.

«Hen issa ānogar jāhor māzigon kivio dārilaros, se zȳhon jāhor sagon se vāedar hen suvion se perzys»,⁽¹⁾ — стучало где-то на периферии, как дождь по мостовой. В день городских чисток почему-то часто шёл дождь, смывая кровь с грязных улиц. Неясный шёпот сливался с чужими криками, когда Золотые плащи прорубали себе дорогу. Он тонул в резких и агрессивных приказах Деймона, но Рейнира всё равно его слышала. Неясный зов, рождённый из глубины веков. Шёпот, который преследовал Эйгона Завоевателя.

Рейнира отмахивалась от этого, пока не оказалась на Ступенях.

Они, эти взрослые и умные мужчины, сказали, что маленькие острова причиняют слишком много проблем, что это пиявки на теле войны, высасывающие из солдат кровь и силы. Их было трудно удерживать и муторно отбивать. Соломинка, что почти переломила хребет дракону. Рейнира не понимала, в чём была проблема. Ни один остров не выдержал бы драконьего пламени.

— Сожжём их, — пожала она плечами, прислонившись к столу.

Они посмотрели на неё так, точно забыли, что в их распоряжении было трое взрослых драконов.

— Пара часов расплавит даже камни. Если призовём Вхагар — то даже острова не останется.

Конечно, они согласились.

— Ты мыслишь как дракон, принцесса, — заметил Веймонд.

Рейнира криво усмехнулась, удерживая руку на эфесе своего меча. Ей никогда не нравился этот вечно недовольный мужчина и его гадкие ухмылки. Он как будто всегда делал ей одолжение, признавая её дракона и воинские навыки. Каких сил ей стоило не лишить его языка ещё в первый день пребывания на Ступенях.

— Забавно, что Вы думаете, будто я когда-то была кем-то другим.

Рейнира хотела увидеть, как её меч проведёт тонкую полоску между шеей Веймонда и его туловищем. Она знала: у неё будет ещё шанс получить свой фунт плоти. Четырнадцать видели, она откуда-то знала. Как будто пламя шептало ей вместе с пророчеством, о котором должен был знать только король и наследник. Как самонадеянно.

Рейнира вышла из палатки командования вслед за Деймоном.

— Он только и делает, что скулит. Как Корлис его терпит? — спросила Рейнира, переходя на их родную речь.

Это было интимнее, правильнее. Валирийский всегда перекатывался у неё на языке, как самая сладкая конфета, но оставлял горький, почти металлический привкус.

— Как я терплю твоего отца? — фыркнул Деймон. — Я собрал для него армию — он даже не предложил мне место Десницы. Я был его наследником, но даже этого было мало, чтобы рассказать мне о пророчестве. Как будто было бы лучше, чтобы оно сгинуло вместе с ним, чем попало в мои руки. Я и Бронзовая сучка умоляли о разводе с момента свадьбы — он слушал заверения Отто, что мы отбросим наши разногласия ради долга. Я сказал, что Триархия разоряет Штормовые земли и грабит наши суда — и вот я разжигатель потешных войн. Кровь дракона течет грустно, моя дорогая племянница, и это единственная причина.

Деймон любил своего брата. Сколько бы крысы при дворе не шептали Визерису на ухо о том, как опасен Деймон, горькая правда была в том, что он скорее бы бросился на собственный меч, чем причинил бы вред своей крови. Эта любовь была ядовита и бесконечно глубока.

Были годы, когда Визерис не сомневался в Деймоне, когда его мягкий брат оборачивался яростным возмездием для любого его злопыхателя. Боги, Визерис был тем, кто проводил ночи у постели Деймона после смерти их матери! Вместо того, чтобы горевать самому, он успокаивал Деймона, поддерживая его неумело, но так искренне, как умела только Алисса. Визерис пел ему валирийские колыбельные (которые потом слушала Рейнира). Визерис всегда пытался защитить его от гнева отца или деда.

Были годы, когда Визерис, казалось, был его единственным защитником. Деймону хотелось кричать. Яростно и отчаянно, вопрошая, что изменилось?! Куда делся его брат?

Почему… почему любое слово Деймона подлежало проверке? Почему Отто Хайтауэр — чужак! — заслуживал веры, пока Деймон оставался козлом отпущения для всего?

Он ненавидел размышлять об этом, и годы копили его горечь и обиду. Возможно, в том было драконово проклятья — чувствовать слишком много, слишком остро. Его семья увольняла его годы — Деймону казалось, что он был близок к своему пределу. Откровение Рейниры, как и причина её прибытия, что-то всколыхнуло в нём. Что-то давно забытое, но всё ещё гноящиеся. Их отношения с Визерисом были сложными, но это была слишком старая рана, которая — какая ирония — продолжала гнить по сей день. Теперь слова сами горчили на языке, рвались из глотки тиной и мёртвой водой.

Они вошли в палатку, и Деймон принялся остервенело срывать с себя доспехи, как будто пытаясь избавиться от неясного чувства в груди. Рейнира тяжело вздохнула и пошла мыть руки.

Когда последняя пластина упала и Деймон остался только в рубахе, она мягко попросила:

— Позволь мне.

Деймон замер и попытался выдохнуть. Яростная энергия кипела у него под кожей, но это… это была Рейнира. Иногда он гадал, не отвернётся ли от него и она, в конце концов.

Её забота подкупала. Рейнира аккуратно срезала повязки. Клинок в её руках давно не дрожал. Деймону стоило бы гордиться своей работой, но он только смотрел, как её маленькие ладони движутся, нанося заживляющую мазь. Такие хрупкие на вид. Иногда Деймон чувствовал себя чудовищем, которое уничтожило принцессу.

Бабушка бы точно так и сказала. Старая сука.

Лучший мужчина остановился бы ещё много лет назад, когда Рейнира попросила его обучить её владению мечом. Благородный рыцарь относился бы к ней как к величайшему сокровищу, к нечто столь драгоценному, что ни один замок не был достоин её великолепия. Верный подданный Короны вернул бы её домой, в золотые своды Красной крепости.

Деймон никогда не был ни тем, ни другим.

Рейнира оказалась больше драконом, чем принцессой. Запертая в клетке из материнской любви, она никогда не смогла бы летать в небесах. Он уже видел нечто подобное раньше. Старые раны ещё никогда не кровоточили так сильно. Он думал, что этот неясный комок чувств просто превратится в кровавый гнев.

Так было всегда, но он смотрел на Рейниру и вспоминал, что собирались сделать его брат и добрая сестра, отчего что-то едва заметно дрожало в нём. Как в день похорон его матери. Как в день смерти Гейль⁽²⁾.

Сводило горло, и невидимые тиски сжимали грудь, а Деймону так отчаянно хотелось вырвать сердце из собственной груди, выскрести там всё когтями и больше никогда не чувствовать этого снова. Или, наоборот, сжечь всё вокруг. Его всегда бросало из одной крайности в другую. Укротить бурю в груди обычно помогала выпивка и шлюхи. Ни того, ни другого он больше не мог себе позволить.

Деймон смотрел на Рейниру, и в нём разгоралось пламя. Гнев становился топливом, превращая огонь в камине в неутомимый пожар. Почти второй Харренхолл. Он больше не позволит никому, даже своей семье, отнять у него то, чего он всегда желал.

Визерис и Эймма могли проклясть его, обвинить в измене — плевать. Деймон с удовольствием бы увёз свою драгоценную племянницу в Эссос и показал ей весь мир. Он познакомил бы её с Сейрой Таргариен, показал все прелести Лиса и жестокость Квохор.

Визерис мог трахаться с Отто дальше. Он взял слишком многое от их бабушки, и с Деймона было достаточно. Если династия так хотела избавиться от двух драконов — они просто могли сказать это прямо, а не скрывать за рассказами о долге и пожеланиями счастья. Как будто им был нужен союз с Ройсами, когда у них уже была будущая королева Арренов; как будто им нужен был союз с Хайтауэрами, когда Отто уже был Десницей, и они даже не были грёбанными Верховными лордами.

Деймону хотя бы было позволено знать, за что Алисанна так его ненавидела, что проклинала даже на смертном одре. Рейнире не было дано и этого. Её просто поставили перед фактом, что она выходит за грёбанное андальское отродье. Из всех возможных вариантов!..

— Пока Рейя жива — мы всё ещё связаны с ней перед Семёркой, — заметил Деймон, когда Рейнира закончила бинтовать его рану.

— Тебя волнует Семёрка? — выгнула бровь Рейнира, её насмешливый взгляд вызывал у него улыбку.

— Нет.

— Тогда к чему ты это?

— В глазах всего Вестероса ты станешь моей любовницей, — пожал плечами Деймон, всё ещё чувствуя лёгкое жжение в плече.

— Как жаль, что мне нет дела до их жалкого мнения, — оскалилась Рейнира.

Её улыбку можно было назвать почти милосердной. Если, конечно, дракона, смотрящего на овцу у своих лап, можно было представить таковым. Деймон сам разбудил в ней это чудовище и теперь жадно наблюдал за результатами. О, в отличие от Визериса он привечал дракона в ней.

Женщины их семьи носили огонь в груди. Слишком долго Вестеросские обычаи пытались их задушить.

Его мать протёрла бы пол любым, кто попытался указать ей на её место. Единственная битва, которой она проиграла, — это родильное ложе.

Или тётя Сейра, которая даже не имея дракона, всё равно сказала «в пекло» всему Вестероссу и своему отцу. Ей было достаточно огня под кожей и яростного желания больше никогда не возвращаться на родину. Прошли десятилетия, а Деймону всё ещё казалось, что в этой истории не всё было чисто. Как будто полиамория и распутство были всего лишь шелухой, пылью, брошенной всем в глаза. Уж слишком быстро дед придумал легенду для Гейль. Слишком хорошо всё складывалось, но Сейра не желала вспоминать прошлое, а может просто не считала Деймона достойным слушателем.

Гейль, какой бы пугливой она не была, всегда мечтала о полётах и свободе. Она осмелела с годами, расцветая под защитой своей матери. Королева укрыла дочь своими крыльями, точно драконица, и это стало для неё спасением, пока не обернулось клеткой. Гейль хотела пройтись по залитым беспощадным солнце полям Дорна; увидеть, где растут подсолнухи и заканчивается земля. Гейль мечтала однажды влюбиться. Деймон был просто мальчишкой, которой желал дать ей это всё. В конце концов, Гейль утонула в своём горе. Разгорающийся пожар обернулся вечным холодом Черноводного залива. Рана, которая никогда не зарастёт и всегда будет преследовать Деймона. Слишком острое чувство, застрявшее где-то под рёбрами. Слишком большая потеря, обернувшаяся для него кандалами.

Были и другие. Слишком отличающиеся, слишком высокомерные, резкие, свободолюбивые и не такие, порицаемые за всё, что сходило с рук самому Деймону. Не «женщины Вестероса», категория, к которой Деймон скорее всегда причислял Эймму.

Она выросла под опекой жителей Долины, она никогда не знала, что значит быть Таргариеном, как нести этот огонь в груди. И надо же, какая ирония, из всех драконов ей достался Визерис. В Рейнис было пламени больше, а её кровь была разбавлена Баратеонами.

Деймон смотрел на Рейниру и видел вереницу трагедий за её спиной. Они, от жён и дочерей Мейгора до Гейль, тянули руки и вопрошали о справедливости для себя. И теперь его драгоценная племянница повторяла судьбу своих предшественниц, выбирая бежать и жить, как ей угодно… выбирая его.

— К тому же, — продолжила рассуждать Рейнира, — когда мы поженимся, мать не сможет вынести, если меня заклеймят, и заставит отца аннулировать твой брак.

Деймон усмехнулся. Рейнира слишком хорошо знала свою мать, готовая сыграть на родительской любви в свою пользу.

— Ты всё продумала? — тихо спросил Деймон, склоняясь к ней всё ниже.

— У нас с Бейлоном был план, — пожала плечами Рейнира, её рука взметнулась вверх, ласково поглаживая его щёку. — Нам повезло, что сир Эррик предупредил нас о том, что мама подслушала наш разговор в библиотеке. Мы не убедились, что все двери закрыты.

Она досадливо поморщилась, и Деймон прижал её ближе к себе, почти баюкая в объятиях. Он знал, что побег был её выбором, точно выверенным планом, но это не значило, что решение далось ей просто. Рейнира любила своих родителей и само предположение о том, что они просто продадут её лорду, который предложит больше… причиняло боль, казалось святотатством. Пусть они с матерью не понимали друг друга, но она была их первенцем, для всех вокруг была очевидна их любовь к ней. Не без этого она выросла такой избалованной.

— Мы думали, что они решат продать меня как можно скорее, — Рейнира тяжело вздохнула, вставая на носочки и утыкаясь Деймону в шею.

Это лёгкое прикосновение принесло ей немного покоя. Дядя был её единственным островком спокойствия и надежды в бурно меняющемся мире. Она знала, что у неё всегда были и будут братья за её спиной, но пока что они были абсолютно бессильны перед родительской волей.

— Но мы не учли, что мама решит действовать так быстро.

В то утро её сердце разбилось. Рейнира чувствовала слёзы на своих щеках, когда бежала в свои покои, когда баррикадировала дверь и хватала заранее собранную сумку. В тёмных и затхлых туннелях Мейгора она позволила себе согнуться пополам и беззвучно взвыть, оплакивая потерянное детство и перечёркнутую юность. Она рассчитывала, что ей придётся отбиваться со скандалами, тянуть время и вести себя очень неподобающе. Рейнира никогда… Она никогда не думала, что собственные родители подготовят для неё золотую клетку и прикажут нацепить ошейник. Они закрыли крепость, Логово, — заранее! — усилили охрану.

Ей хотелось смеяться от того, что история Деймона повторялась уже с ней, но оставалось лишь глотать злые слёзы и бежать по улицам Королевской гавани в поисках сира Ларджента. Деймон считал его стоящим доверия, и Рейнире было больше не к кому пойти, пока Сиракс оставалась запертой.

— Мне просто повезло, что они не были готовы к тому… что я, ну, знаешь, — Рейнира неопределённо махнула рукой, когда Деймон подхватил её на руки и опустился с ней на кровать. — Отреагирую так быстро. И потом твоё имя спасло меня. Сир Ларджент спрятал меня в казармах, а ночью вывел в гавань и отправил на лодке в сторону Копей Водяного Короля. Вскоре меня настигла Сиракс, и я смогла сбежать.

Прикосновение губ Деймона к виску обожгло её, до того это было нежно и так непохоже на её дядю. Рейнира почувствовала предательскую дрожь, когда Деймон развернул её к себе.

— Тебе пришлось сделать много сложных выборов в ограниченное время, в сложной ситуации, когда ты не знала, кому можешь доверять, и не имела сильных союзников за спиной, — он серьёзно посмотрел на неё. — У Висеньи не вышло бы лучше при твоих картах.

— Хуёвые карты, Деймон, — поморщилась Рейнира и устало привалилась к нему.

Иногда он забывал, что ей всего десять и семь, и она только что отказалась от собственных родителей и дома. Прыжок в никуда. Ради него… и себя, конечно.

Деймон уже не помнил, когда кто-то шёл на такие жертвы ради него. Рейнира могла бы не настаивать на браке с ним, вытянуть из родителей обещания дать ей возможность самой найти жениха и подождать до её десяти и восьми. Она могла воротить нос от поклонников, капризничать и называть миллионы причин, почему все были недостойны её. Она могла пожелать Велариона и спокойно дождаться конца войны, а потом наслаждаться любым любовником, который пришёлся бы ей по вкусу. У неё на самом деле были варианты, просто она не хотела рассматривать те, в которых не было бы Деймона. Рейнира выбирала его.

Её величайший подарок для него.

— Я знаю, знаю, — не сдержал смеха Деймон, — но ты здесь.

— Но я здесь, — кивнула Рейнира, и её глаза сверкнули мстительным огнём. — И мы с тобой собираемся закончить эту войну.

Деймон почувствовал дрожь предвкушения. Что уже придумал zȳhon byka zaldrīzes⁽³⁾?

— Я хочу сжечь Тирош, — сказала Рейнира спокойно, ровно, будто попросила его передать ей соль или помочь снять доспехи.

Она с интересом рассматривала его профиль, ожидая, что он скажет. Его скулы заострились за время пребывания на Ступенях. Деймон всегда был высокомерен, но отказывался получать больше своих солдат, деля с ними кров и еду. Это было то, откуда рождалась преданность. Так создавались армии и начинались военные марши. Она наблюдала за этим почти очарованная.

— Что ты сделала? — это был не вопрос: Деймон видел, что костяшки домино уже дрогнули и повалились.

Это был лишь вопрос времени, когда последняя из них обрушила бы карточный замок.

Ухмылка Рейниры стала шире. Он разбудил в ней жестокое и кровавое начало. Дракон поднял голову и теперь жаждал крови, хотел напиться огнём и страданиями.

— К Дрифтмарку плывёт корабль с наёмными убийцами Триархии. Когда принцесса Рейнис умрёт, что захотят сделать Лейнор и Корлис? Что сделает Лейна? Юная, пылкая и скорая на расправу. Всадница Вхагар.

У Деймона перехватило дыхание, он вдруг и сам ощутил гнев от мысли, что кто-то посмеет причинить вред Рейнис в её собственном доме. Вряд ли бы он сам стал удерживать себя от скорой расправы.

— А на самом деле? — уточнил Деймон, с трудом удерживая свою натуру на поводке.

Сейчас было не время мешать представлению.

— Какая разница? Победитель пишет историю. Принцесса Рейнис чудом выживет, когда придёт время, а Мирру и Лису придётся раскошелиться, если они захотят избежать той же участи, — Рейнира пожала плечами.

— Корона даже не узнает, что она потеряла, — хмыкнул Деймон и наконец позволил себе поцеловать её.

Рейнира почти взвилась в его руках, желая тут же прижаться ближе и получить больше. Она никогда не умела довольствоваться малым. Его ненасытная драконица. У них впереди были годы, чтобы сгореть друг с другом.

Примечания:

Это чисто мой хэд на то, что между Деймоном и Гейль что-то было. Деймон всего на год младше Гейль. Деймона женили в 97, а трагедия Гейль произошла в 99. Я немного сдвинула таймлайн, чтобы свадьба Деймона пришлась на 99 год. Может, я расскажу об этом больше в другой раз. Если хотите узнать больше сейчас — могу расписать в коментах.

Что меня раздражает больше всего в Визе в рамках этого фанфика, так это то, что он буквально отдаёт всадницу на драконе в другой дом. (В каноне Дже и Алисанна всегда вначале смотрели, можно ли обручить своих детей между собой, прежде чем искать пару за пределами Дома). Или хотя бы с будущим Верховным Лордом, раз уж он решил женить её насильно. Т.е. это даже не о долге, это пустая трата ресурсов.

То, что средневековый мир жесток и несправедлив, не значит, что жертвы этого не могут вопрошать о справедливости для себя. Понятное дело, что никто её не получает, её вырывают зубами и выгрызают. Деймон тоже это знает, просто у него фокус на другом. И Рейнира тоже это знала, я не уверена, что показала это правильно, поэтому хочу сказать прямо. Рейнира знала, в каком мире она жила, она знала, что рано или поздно её попытаются выдать замуж. Её шокирует и убивает не сам факт того, что её насильно сватают, а то, как это делают, и то, что ей выбирают такую бесполезную партию.

Я думаю, один из плюсов и минусов Деймона в том, что он сука. Он настолько сука, что ему нет дела до того, мужчина ты или женщина, в его глазах все равны и… ничтожны за исключением узкой группы людей.

Идею с разрушением и сожжением Тироша я у кого-то позаимствовала. Но после 127 страниц фф на ао3 я уже не могу сказать точно у кого.

1) «Моей крови будет обещанный принц, и принесёт он песнь льда и пламени», пророчество Эйгона I

Вернуться к тексту

2) Принцесса Гейль Таргариен по прозвищу Зимнее Дитя — седьмая дочь и последний ребёнок Джейхейриса Таргариена и Алисанны.

Принцесса была любимым ребёнком королевы. Гейль оставалась с матерью, когда другие дети давно уже выросли. В 99-м году она пропала из замка, и вскоре было объявлено, будто бы принцесса скончалась от летней хвори. Правда обнаружилась лишь после смерти короля с королевой: соблазнённая и брошенная бродячим певцом, Гейль родила мёртвого мальчика и, сражённая горем, утопилась в Черноводном заливе.

Вернуться к тексту

3) его маленький дракон (высок.валир)

Вернуться к тексту