Орудие мести (джен)

Когда-то, в первые месяцы в Тёмном замке, Белль плакала каждую ночь. Рыдала взахлёб, в голос: от тоски по дому, от одиночества, от усталости — домашняя работа была ей в новинку и давалась с трудом. Теперь те беды казались Белль мелкими неприятностями — несравнимыми с тем, что ей пришлось переживать на борту «Весёлого Роджера». Но странно — здесь она не пролила ни слезинки: ни когда засыпала в трюме, на голых досках, среди ящиков и тюков; ни когда чистила распухшими руками бесконечную рыбу; ни тогда, когда капитан Джонс то любезностью, то грубостью пытался выведать у неё, где Тёмный хранит свой кинжал. Белль сломалась через два дня, выложила всё. Рассказала о том, как полюбила своего «хозяина», о разговоре с Королевой на дороге, о том, как поцелуй — едва ощутимое лёгкое касание губ — вернул Румпельштильцхену на миг человеческий облик, о том, как Тёмный прогнал её, и о солдатах Злой Королевы, схвативших её по пути. Она хрипло кричала в лицо своему мучителю, но слёз не было. Может быть, в ней просто не осталось больше воды? Капитан Джонс велел не давать ей пить, пока она не заговорит. «Так ты не знаешь о кинжале?» — «Нет». Она уже говорила это раньше, но в тот — последний — раз пират ей, наконец, поверил. «Тогда ты бесполезна», — произнёс он насмешливо, и Белль почувствовала холод металла на своей шее. В тот миг, когда Джонс касался её кожи остриём крюка, она мысленно поблагодарила Румпельштильцхена за то, что он был так недоверчив и не открыл ей свой страшный секрет. Потому что она не смогла бы его сохранить. Но Белль нечего было сказать, и она только закрыла глаза, готовясь к смерти. А когда эта смерть не наступила — не нашла в себе сил ни обрадоваться, ни удивиться.

Капитан так и не убил её. Не заставил пройти по доске, не сделал своей наложницей, не заковал в кандалы. Синяки от побоев со временем сошли. Чекко — смуглый, худой и вертлявый мужчина, служивший на судне коком, — раздобыл для неё нитки и иголку, так что Белль даже ушила платья, чтобы были ей по размеру. А вот волосы пришлось отстричь: они свалялись так, что костяной гребень потерял половину своих зубцов при попытке их расчесать. Белль разрешили ходить по всему кораблю, кроме капитанского мостика и каюты Джонса. Она часто смотрела на море — больше тут некуда было смотреть, но море всегда было разным: тёмным или прозрачным, спокойным или бурным, серым, зелёным, голубым, похожим на расплавленное золото на рассвете или закате. Только когда вдали показывалось какое-нибудь судно, её связывали и запирали в трюме. Она лежала ничком, лицом в пол, а после в трюме прибавлялось тюков, запас пресной воды на камбузе становился больше, а рыбное меню пополнялось солониной, рисом или бобами. И, получая от кока свою порцию похлёбки, Белль старалась не думать, как была добыта эта пища. У неё было много работы: она потрошила рыбу, скребла котлы, отмывала оловянную посуду, что-то штопала и шила. Когда Белль поднималась на палубу, пираты отпускали пошлые шуточки в её адрес, но никто так и не тронул её. К тому же, скоро она убедилась, что в общении наедине все эти мужчины вовсе не так грубы, как хотят казаться, и в оскорбительных словах больше глупой бравады, чем подлинной злости.

Дни складывались в месяцы, и Белль могла бы назвать свою жизнь сносной. В плену у Злой Королевы ей жилось хуже: там она медленно умирала. Но всё же, Белль не считала капитана Киллиана Джонса своим спасителем.

Прикованная к стене в башне, в полном одиночестве, терзаемая лихорадкой и постоянной болью в щиколотках и запястьях, Белль не переставала надеяться. Она верила в то, что избавление настанет. Что Румпель найдёт её. Она перебирала в памяти дни и часы, когда Тёмный монстр бывал растерянным, смущённым, мягким, почти добрым. Она вспоминала его шуточные монологи. То, как он спасал её. От падения со стремянки. От чудовищной ведьмы со щупальцами кальмара. От простуды — он отпаивал её каким-то зельем, и пусть лечение сопровождалось язвительными высказываниями — всё же, Румпель заботился о ней. Румпель — заботился о ней. Эта вера была так сильна, что в ней Белль, становясь всё более безучастной к внешнему, находила укрытие от обрушившихся на неё невзгод.

Но теперь все воспоминания о Румпеле были отравлены, словно, рассказав историю своей любви капитану Крюку, Белль вываляла её в грязи. Память о робких нежных прикосновениях и первом поцелуе была осквернена глумливыми ухмылками капитана пиратов. Белль больше не надеялась и не вспоминала.

* * *

Первым порывом было убить, вспороть светлую кожу, услышать предсмертный хрип этой глупой девчонки, шлюхи Тёмного. То, что Румпельштильцхен оставил её нетронутой, ничего не меняло: полюбить Крокодила в глазах Киллиана было грехом гораздо большим, чем просто раздвинуть под ним ноги. Киллиан не был святым и предпочитал принимать жизнь такой, какая она есть: у него было много женщин, да и у Милы он не был единственным, но он никогда не пускал эту грязь к себе в сердце. А Белль пустила. Славно бы было вырезать осквернённый любовью к чудовищу орган и подарить этот окровавленный кусок плоти Крокодилу. И всё же, её жизнь чего-то да стоила. Спасая Белль, Тёмный отдал морской ведьме какой-то магический артефакт. Можно попробовать сыграть на слабости Крокодила и выманить у него кинжал, дав обещание сохранить ей жизнь. А потом приказать ему раскрошить сердце Белль собственноручно. Впрочем, был и другой способ подобраться к Крокодилу через его возлюбленную: позволить им воссоединиться, а уж там останется только дождаться их поцелуя и убить уже лишённого магии Румпельштильцхена. Киллиан позаботится о том, чтобы смерть бывшего колдуна была медленной и болезненной. При мысли о мучениях своего врага Киллиан рассмеялся. Касавшееся девичьей шеи острие крюка находилось в опасной близости от подрагивающей голубой венки — достаточно надавить чуть сильнее... Он не стал спешить, и Белль получила отсрочку.

* * *

Корабль — довольно тесное место, но какое-то время Белль удавалось не попадаться капитану на глаза. А, может, всё дело в том, что сам Киллиан сторонился пленницы? Большую часть времени она проводила за работой: на борт пассажиров не брали, и болтаться без дела не было позволено никому. Иногда он видел на корме очертания женской фигурки в коричневом платье, иногда до него доносился её голос, то и дело заглушаемый грубым смехом его ребят. Спустя пару недель он столкнулся с Белль на трапе и невольно отметил, что девушка изменилась: выгоревшие, почти рыжие тугие кудри едва доходили до плеч, на лицо легла тень румянца, с носа слезала кожа. При виде капитана девушка опустила плечи, то ли испуганно, то ли стыдливо сжалась, отступая в сторону, и Киллиан торопливо отвёл взгляд, точно и не увидел её.

Но всё же, с каждым днём присутствие на борту женщины было всё более заметно. С котлов исчезла чёрная копоть, вечные дыры на матросских бушлатах сменились аккуратными штопками, и появление Белль на палубе больше не было поводом для насмешливых реплик и гогота. Теперь с девушкой разговаривали... Как-то во время штиля Белль сушила на корме тюфяки: освобождала парусиновые чехлы от слежавшейся набивки и раскладывала её на раскалённых досках палубы. По правде, сделать это стоило — кают-компания уже давно пропиталась запахами плесени и прелой соломы. Киллиан нёс вахту на мостике, ожидая, когда его сменят, и нахмурился, услышав обрывок тихой, неспешно разворачивающейся беседы. Девушка произносила слова благодарности, а мужской хрипловатый голос отвечал, мол, не стоит. Киллиан узнал тягучий акцент Ко-ксона, корабельного плотника — чёрного как ночь, коренастого и ловкого. Ему не было равных, когда нужно было быстро заделать пробоину или укрепить пошатнувшуюся мачту. Во время абордажей Ко-ксон не всегда проявлял ту же расторопность, но, зная вспыльчивый характер мавра, мало кто решался упрекать его в этом. И то, что теперь тот любезничал с Белль, было удивительно.

В другой раз он застал на камбузе боцмана. Покрытый татуировками мужчина сидел на ящике с сушёными овощами, обнажённый по пояс, а Белль, прикусив нижнюю губу, аккуратно сшивала края раны, полученной боцманом в недавнем бою. Она была так поглощена своим занятием, что даже не заметила вошедшего капитана. Зато Джукс заметил и нехотя привстал — отдавать честь и вытягиваться по струнке среди пиратов не принято, но оказать уважение было надо.

— Тш-ш, — успокаивающе пробормотала девушка, — я почти закончила, — она накрыла своей маленькой ладонью одно из изображённых на плече боцмана морских чудовищ, надавила, усаживая своего пациента обратно, и тут увидела стоявшего у переборки хозяина корабля. Лицо Белль — только что почти ласковое — вмиг стало бесцветным, разгладилась складка между бровей, заледенел взгляд. И что-то шевельнулось в душе у Киллиана, что-то похожее на зависть, — точно и ему захотелось хоть немного той теплоты, с какой Белль только что смотрела на Била Джукса.

Примечания:

Имена пиратов я нагло заимствую из "Питера Пэна" Барри, но считаю, что этого мало для того, чтобы ставить в шапке кроссовер.