Only Two of Us (гет)

С точки зрения Гермионы Грейнджер, День святого Валентина — не что иное, как маленькое розовое помешательство. Которое ее саму обходило стороной уже давно, несмотря на заразную суету и всеобщее возбуждение, охватывающие замок и его обитателей за целую неделю до самого праздника. Все начиналось с безобидных красных сердец, припрятанных по всей территории Хогвартса, и приколотых к доспехам роз, а заканчивалось отвратительными мелкими купидончиками, что целились острыми стрелами во всякого, кто по неосторожности задерживал на них взгляд.

Сплошная безвкусица. И что особенно прискорбно — в этом году львиная доля всей вычурной мишуры была развешена ей же самой.

Однако если бы ее спросили, что во всем этом раздражало больше всего, Гермиона бы незамедлительно остановила выбор на приторном аромате Амортенции, захватившей весь замок, будто особо изощренное проклятие. Вот уже несколько дней нельзя пройтись по коридорам и не уловить этот запах пергамента, утреннего кофе, яблок и горького миндаля. Так пахли подушки по утрам, шарф, в который она зарывалась носом, собственные волосы, постель.

Так пахла ее тайна.

— Осталось разослать приглашения и подготовить Большой Зал к торжеству, — вздохнула Гермиона, сверяясь с длинным списком.

И расслышала невнятное ворчание, донесшееся со стороны кровати.

— Мне понадобится твоя помощь, — тверже произнесла она и обернулась. Кроме смятых простыней, лежащих хаотичной белой горой, можно различить разве только рыжего Живоглота — он восседал на самой верхушке, поигрывая хвостом. Все же Гермиона точно знала: настоятельная просьба свериться с часами исходила вовсе не от него. — Шесть часов утра. — Послышался еще один жалобный стон. — Да, я в курсе, что обещала не беспокоить тебя до семи, но… — она хитро улыбнулась, — если побыстрее разберемся с моим списком, можем попробовать то, что есть в твоем.

— Под пятым номером? — простыни зашевелились.

— Можешь выбрать любой, — Гермиона облизнулась. — Даже… девятый.

Живоглот, недовольно мяукнув, подпрыгнул на подушке, затем оскорбленно спрыгнул на пол. Гермиона уже собралась возмутиться вместе с котом, но замерла, наткнувшись на самодовольную ухмылку и заинтересованно вздернутую бровь.

— Мне казалось, ты против подобных извращений, — Драко недоверчиво сощурился, окидывая ее пристальным взглядом. — Раз уж потребовала удалить данный пункт из мыслей и забыть о нем раз и навсегда.

— Я передумала, — она пожала плечами.

— Должно быть, тебе в самом деле не обойтись без моей помощи, — он с наслаждением цокнул языком и присел, откидываясь на спинку кровати.

Взгляд Гермионы зацепился за обнаженные плечи, скользнул по четко вырисованным линиям ключиц к шее, на которой виднелись следы ее недавних поцелуев.

— Просто решила попробовать что-то новое, — непринужденно сказала она и уточнила: — Ради научного интереса. Но если ты не хочешь…

— Я этого не говорил, — отрезал Драко, затем, в знак капитуляции, с презрением кивнул на список в руках Гермионы: — Что ты придумала на этот раз, Грейнджер? Боюсь, я не переживу еще одного столкновения со всеми этими гребаными сердечками.

— Тогда украшением зала займусь я, а ты бы мог взять на себя рассылку приглашений.

Малфой обреченно прикрыл глаза, сделав вид, словно готов подчиниться, хоть и с глубокой скорбью, после чего протянул ладонь.

— Не сомневаюсь, что ты уже составила полный список гостей, мисс Скрупулезная Дотошность.

— Конечно, — она оторвала страницу из дневника и встала с места. — Кому-то ведь нужно четко продумывать и планировать детали, — и, укоризненно покачав головой, подыграла: — Мистер У-Меня-Будут-Проблемы-Если-Продолжу-В-Том-Же-Духе.

Драко прищурился, пристально всматриваясь в ее лицо, из-за чего Грейнджер каждый раз начинала нервничать и хмуриться. Понять, о чем думает несносный слизеринец в такие минуты, было крайне сложно, и любопытство каждый раз одерживало верх.

— Почему ты на меня так смотришь?

— Пытаюсь понять, флиртуешь ты или угрожаешь, — он схватил листок, и прежде, чем Гермиона успела среагировать, сжал пальцами ее запястье.

— Полагаю, и то, и другое, — она невинно пожала плечами, позволяя ему резко притянуть себя за локоть. И успела возмущенно вскрикнуть за секунду до того, как Малфой без каких-либо предупреждений опустил ее на кровать, выхватив из рук смятую бумагу, затем поцеловал в приоткрытые губы.

* * *

С точки зрения Драко Малфоя, розовый — самый мерзкий из всех цветов. Будто кого-то стошнило фирменными конфетами мадам Паддифут. В каждом углу Хогвартса. Не сделав исключения для безупречно-мрачных слизеринских подземелий, где даже в самые темные времена никто не осмеливался развешивать весь этот безвкусный мусор. Потому что все это безобразие совершенно не сочеталось с благородным успокаивающим зеленым цветом.

Салазар, ведь всему есть предел…

Драко с отвращением скривился, посматривая на камин, усеянный кроваво-красными цветами, а после — на собственную руку, исцарапанную дурацкими колючками.

Ничего, чертова Грейнджер ответит ему за все этой же ночью.

Предавшись приятным фантазиям, Драко сардонически улыбнулся. Кто бы мог подумать, что эта привередливая заучка, без устали трещащая об обязательствах и прочем скучном дерьме, скрывает под мантией столько прелестей и сюрпризов.

— Кто эта несчастная? — голос Блейза вырвал его из мыслей.

Малфой поспешил вернуть серьезное выражение, добавив туда толику снисходительного презрения, прежде чем ответить:

— Не понимаю, о чем ты, — и пролистал книгу, что лежала у него на коленях.

— Вот уже несколько недель ты никого не штрафовал, не назначал отработок. Даже перестал ворчать и отрывать крылья бабочкам, — пояснил Забини, проницательно следя за его реакцией. — Астория? — и прежде, чем Малфой успел вставить слово, продолжил: — Нет, слишком просто. Ее сестра? Кузина? Мать?

— Я не…

— Подожди, дай мне подумать, — Блейз погладил несуществующую бороду. — Она должна быть как минимум богиней, раз смогла заставить такого засранца, как ты, столь глупо улыбаться, и обладать неиссякаемым терпением, острым умом, унцией коварства… Кто же она? — он нетерпеливо постучал по ручке кресла. — Кто?..

Что ж, похоже, скрывать дальше бессмысленно.

— Гермиона Грейнджер.

В гостиной повисло неловкое молчание, а Малфой не раз проклял себя за несвоевременную откровенность. Но в глубине души знал, что не забрал бы назад признания, появись у него такая возможность. Реакция Блейза заботила его. Сильнее, чем хотелось признавать. Поэтому приходилось пытливо ждать, пока друг переварит информацию, надеясь, что после этого не придется его убить.

— Та неугомонная заноза в заднице, от которой ты хотел избавиться, подлив яд в ее утреннюю чашку кофе? — уточнил Блейз.

— Я вовсе не… — возмутился Драко, но под пристальным взглядом быстро признал поражение: — Да, это она. И если ты кому-нибудь проболтаешься, мне придется скормить тебя драконам.

— Договорились, — легкомысленно согласился Забини, удобнее устраиваясь в кресле. — А теперь я жажду подробностей.

Драко тяжело вздохнул и мысленно отмотал время вспять на месяц.

Гермиона Грейнджер ворвалась в его жизнь без предупреждений, как разрушительное, всепоглощающее стихийное бедствие. Всего за одну рождественскую ночь и каникулы, в течение которых у него появилось время обдумать случившееся в мельчайших деталях. Каждый час, проведенный наедине; каждую минуту, что Грейнджер его целовала; каждую секунду, когда выкрикивала его имя, затем доверчиво прижималась к нему во сне.

Невозможно. Вот слово, которым он описал произошедшее самому себе.

Потому что чем дольше Драко проигрывал в голове ту ночь, тем чаще в воспоминаниях всплывали их вечные перепалки, а также неизменное прошлое, заполненное взаимной ненавистью, враждой и его многолетними оскорблениями. Не исключено, что, если бы он поставил все «за» и «против» на воображаемые весы, они бы тотчас рассыпались на части, ведь одной ночи явно мало, чтобы перечеркнуть все остальное. Некоторые вещи оставались неизменными, как шрамы, вызубренные чары и несмываемые черные линии на его предплечье.

Именно поэтому произошедшее, как он считал, являлось не чем иным, как полным абсурдом.

И Грейнджер должна была прийти к такому же выводу, обдумав все вдали от него, в кругу семьи, притвориться, что ничего между ними не произошло, и составить чертов список причин.

Не иначе.

Но все его разумные доводы полетели в преисподнюю, стоило увидеть окруженную сокурсниками Гермиону в Хогвартс-экспрессе, неотрывно всматривавшуюся в окно, где еще различались фигуры, прощально машущие руками. По волосам Грейнджер скользили блики света; с лица исчезли липкая тревога, потерянность; вместо них появились какое-то спокойствие и теплое свечение. В целом она выглядела так, словно отыскала источник вселенского счастья и даже не вспоминала о той ночи, в то время как он, Драко, изводил себя в течение всех этих однообразно-бесконечных дней.

Но вдруг Гермиона посмотрела в его сторону, и он понял: она не забыла.

В тот же день, во время ночного дежурства, он без лишних слов притянул ее к себе наперекор всем своим решениям, и она ответила ему, нетерпеливо углубляя поцелуй, пока их языки не столкнулись.

Затем, почувствовав легкий аромат карамели, Драко понял, что скучал по ней. По Грейнджер. Ей он об этом не сказал, просто покрепче обнял, обхватив ее бедра, подтолкнул назад, пока она не уперлась в оконную раму и не вцепилась в края руками. Его пальцы зарылись в ее мягкие густые волосы, опустились на плечи, и в тот короткий миг у Малфоя появилась возможность заглянуть в ее глаза, в которых он боялся обнаружить сомнение. Потому что тогда ему пришлось бы заставить себя остановиться.

Однако во взгляде Грейнджер не было сомнения. Она отвечала на каждое прикосновение уверенно, будто происходящее не являлось чем-то неправильным или неразумным, и хотела притянуть его еще ближе, хотя между ними и так не осталось никакого свободного пространства.

Так что пришлось переместиться в ее комнату и поставить звукоизолирующие чары.

Впрочем, рассказывать все пикантные подробности Блейзу Драко не собирался, ограничившись короткой фразой:

— Назовем это рождественским чудом.

— Кстати о чудесах, — Блейз выдержал многозначительную паузу. — Ты уже подготовил для Грейнджер нечто приятное на праздник?

— Нечто приятное? — переспросил Драко.

Забини возвел взор к потолку, как если бы искал там терпение, выдавил из себя жалостливую улыбку, будто разговаривал с незадачливым первокурсником, и только после снизошел до пояснений.

— Ах да, совсем забыл, что твои самые серьезные и длительные отношения продолжались три дня, — он усмехнулся, игнорируя гневно вздернутую бровь. — Так вот, если Грейнджер — нечто большее, чем твои прежние похождения, тебе стоит это показать. И позволь дать дружеский совет: сделай это прежде, чем тебя опередит кто-то другой.

* * *

В гриффиндорской гостиной было нечем дышать.

Гермиона раскрыла все окна, произнесла бессчетное количество заклинаний сразу же, как оштрафовала очередную ученицу за незаконное ношение Амортенции и вылила содержимое в раковину. Однако запах не ослабевал, казалось, он плотно засел в ноздрях, заполнил собой мысли, легкие, заполз под кожу и теперь гнездился там, пуская корни.

Не исключено, что в ближайшем будущем ей понадобятся затычки…

— Тебя что-то тревожит? — спросила Джинни, пристально уставившись на нее с кресла.

— Просто захотелось свежего воздуха, — Гермиона приказала себе выглядеть нормальной и не сеять ненужных подозрений, поэтому, встряхнув выбившиеся пряди, села рядом с подругой и взяла чашку с чаем. — Из-за этого глупого зелья здесь все пропахло… Мал… книгами.

— Книгами, значит… — протянула Джинни, и Грейнджер выпрямилась в кресле, почувствовав, что разговор постепенно перетекает в своеобразный допрос. — Знаешь, Гермиона, в последнее время ты выглядишь необычайно довольной, расслабленной. Пропадаешь невесть где до поздней ночи, красишь губы и… пахнешь мужчиной.

Гермиона поперхнулась чаем, а заинтересованные искорки в глазах подруги сверкнули ярче прежнего.

— Кто этот счастливчик? — спросил она, смотря прямо и неотрывно, будто пыталась заглянуть в саму душу. — И почему скрываешь его от меня?

Она обиженно насупилась, из-за чего Гермиона сразу же испытала острый укол вины. До всего этого «наваждения» Джинни всегда была рядом, готовая поддержать, утешить, пусть и приходилось ради этого поливать дерьмом собственного брата вместе с его недалекой избранницей с идеально прямыми волосами.

Джинни заслуживала правды, только вот…

— Понимаешь, дело в личности моего… — Гермиона нервно прикусила нижнюю губу, прежде чем выдавить: — счастливчика.

Уизли заинтригованно улыбнулась.

— Кормак? Дин? Симус? — перечисляла она на пальцах весь Хогвартс. — Хм… Невилл? Ах да, он же встречается с Полумной… Колин? Нет?.. Мистер Счастливчик вообще из нашего факультета?

— Не совсем.

— Энтони? Тедди? Кевин?.. Или… — она неожиданно замолкла, прежде чем зловещим, мрачным шепотом произнести: — Слизеринец?

— Возможно, — уклончиво ответила Гермиона, посматривая в сторону.

— Послушай, ты достаточно взрослая для того, чтобы встречаться, с кем хочешь, — легкомысленно отмахнулась Уизли. — Если это, конечно, не Гарри. Это ведь не Гарри? — на всякий случай уточнила она.

— Скажем так, это человек, который ему никогда не нравился.

— Волан-де-Морт?

— Джинни…

— Прости, ты заставила меня нервничать, а я всегда говорю глупости, когда нервничаю.

Она скептично вздохнула и откинулась на спинку кресла, но Гермиона могла поклясться, что слышит, как подруга продолжает перебирать в голове имена всех слизеринцев, и подозревала: правильный ответ там числится под самым последним номером.

— Это Малфой, — на одном дыхании выпалила она, точно пластырь сорвала с раны. Затем зачем-то уточнила: — Драко Малфой.

И комнату стянула неловкая тишина. Впрочем, ненадолго.

— Ох, так и знала…

— О чем это ты?

— Просто предположила наихудший вариант и умножила на бесконечность, — Джинни обреченно вздохнула, пожала плечами, словно смиряясь с неизбежным. — Сейчас я принесу нам огневиски, а после ты мне все расскажешь. — Она строго прищурилась. — Детально.

Спорить Гермиона не стала.

И спустя несколько минут, когда они перебрались в ее комнату, рассказала о случившемся в рождественские каникулы, а также то, что последовало после. До этого Гермиона не подозревала, насколько тяжелыми могут быть секреты, но теперь, расставшись с одним, не могла остановиться. Благодаря чему рассказ ее занял почти час, в ходе которого Джинни пришлось опустошить не один бокал.

Поэтому было крайне обидно в конце длинного откровенного монолога услышать неинформативное:

— Ты и Драко Малфой…

— Верно, — кивнула Гермиона, стараясь распознать настроение подруги. — Мы выяснили это еще час назад.

— Твоя Амортенция пахнет чертовым Драко Малфоем, — трагично заключила Джинни, но, заметив рвущийся протест, бодрее добавила: — Не могу не признать, за последний год этот засранец стал весьма привлекательным. Я бы даже сказала… — она поморщилась, заставив себя произнести: — сексуальным. Не то чтобы это меняло очевидный, всеми признанный факт того, что он самая известная задница в Хогвартсе, но… Дело ведь не только в этом?

Гермиона задумалась, старательно выискивая нужные слова, затем ответила:

— Понимаешь, Малфой похож на книгу с особо запутанными и неизученными рунами. Большую часть времени он выводит меня из себя, сбивает с толку, но если разобраться… У нас оказалось больше общего, чем можно предположить. Мне нравится проводить с ним время, спорить о разном, обсуждать книги… — она запнулась, заметив, что Джинни закатила глаза, но, проглотив обиду, продолжила: — Нам обоим было одиноко в Рождество, и поначалу я думала, что дело лишь в этом, а после каникул случившееся не будет иметь значения. Только вот когда я его увидела…

Она замолчала, припомнив, как он смотрел на нее в Хогвартс-экспрессе, а после — с противоположного конца Большого Зала. У нее перехватило дыхание, сжалось сердце, закружилась голова. Толпа вокруг исчезла, и они вновь остались одни в целом замке. Словно все остальное сжалось до размеров снежка и значило не больше растаявшего снега.

— Так почему вы скрываетесь?

Вопрос Джинни застал ее врасплох. И когда Гермиона постаралась ответить, хоть самой себе, поняла, что не может.

Все случилось само собой. Она помнила, как шагала рядом с Драко на следующее утро после возвращения. Помнила также теплое чувство внутри, поразительную беззаботность. И не только собственную. Из-за того, как неожиданно и крепко он схватил ее за плечи, она обронила книгу. Малфой поднял учебник, виновато улыбнулся. Пальцы Гермионы почти коснулись его протянутой руки, когда на горизонте вдруг возникли посторонние. Вся та магия разлетелась на осколки, обратилась в пыль под их ногами, потому что ухмылка на его лице имела эффект отрезвляющего контрзаклинания. Как и то, что, возвращая книгу, он холодно бросил: «Поаккуратнее, Грейнджер».

И она подыграла. Не только в тот раз. Далеко не только в тот раз…

* * *

Характеризуя отношения с Драко Малфоем в своей голове, Грейнджер неизменно представляла ежедневное катание на американских горках во время масштабного землетрясения. Если, конечно, можно назвать отношениями то, что происходило между ними вот уже месяц. Сама Гермиона больше склонялась к слову «безумие». Или «наваждение». Найти достаточно точное определение порой было весьма и весьма затруднительно.

Все ее одинокие часы спокойствия, все свободное время, что она обычно проводила в библиотеке, превратились в нескончаемую игру в прятки. А иногда — в откровенную погоню.

Гермиона чувствовала себя героиней шпионских фильмов, заведя глупую привычку озираться по сторонам, словно за ней постоянно следили. Что являлось не таким уж большим преувеличением, ведь в проклятом замке невозможно найти хоть какое-то подобие укрытия. Даже в комнате Драко, куда то и дело ломились его слизеринские приятели, отпускающие неуместные шуточки насчет противоположного пола, квиддича и докучливых профессоров.

Еще вчера она уговорила Малфоя выбираться через окно высокой гриффиндорской башни, а все потому, что кто-то настойчиво стучался в дверь. А неделю назад и вовсе заставила прятаться под кроватью и выслушивать, как Джинни подробно описывает волшебные каникулы, проведенные с Гарри в доме его покойных родителей.

До этого Гермиона не замечала за собой особого актерского мастерства, но, как выяснилось, напрасно. Разыгрывать ненависть рядом с Малфоем, когда поблизости появлялся посторонний, с каждый разом получалось все лучше. Хотя, возможно, причина крылась в давних привычках. Их публичные препирательства и раньше разносились по коридорам громкими криками и обоюдными оскорблениями. Теперь же казалось, будто древние стены трещали, разрывались от их ссор, а всякий, кто оказывался поблизости, испуганно ускользал подальше.

Только вот никто не знал: после, наедине, следовало не менее пылкое примирение. Пропорциональное тому, насколько горячей выходила фальшивая ссора.

Точно. Наваждение. Не иначе.

Тот факт, что Драко добровольно развешивал вместе с ней украшения, тоже был замаскирован идеально сыгранным презрением на его губах. И только Грейнджер давалось разглядеть, как его серые глаза выпытывали у нее обещание скорой благодарности. Которое она с готовностью передавала через заговорщический прищур, незаметно касаясь Малфоя при любом удобном случае.

И несколькими часами ранее подобный расклад не казался проблемой. Напротив. Гермиона еще никогда не чувствовала себя такой живой и довольной. Целый месяц она не думала, не анализировала, не взвешивала каждый шаг. Так почему, стоило рассказать о происходящем вслух, все сразу трансфигурировалось в проблему? Почему ее волнуют глупые определения и сомнения именно сейчас, перед дурацким праздником? И почему, черт возьми, ей так хочется задушить Дафну Гринграсс?

Определенно, все обстояло сложнее, чем в рождественскую ночь.

* * *

Драко тихо наблюдал, как Забини все глубже и глубже погружается в порочно-сахарное царство всех влюбленных. И с удовольствием посмеялся бы над тем, с каким усердием он организовывает незабываемый вечер для Пэнси, если бы сам не был одержим похожими идеями.

Три дня. Вот все время, что имелось у него в запасе. И если изначально цифра выглядела утешительно, вскоре Драко понял: ему не хватит и трех месяцев.

«Нечто приятное» звучало просто и однозначно лишь до того мгновения, как он попытался дать расплывчатому понятию более четкие формы и завернуть во что-то настолько же розовое, как помада на губах широко улыбающейся Дафны Гринграсс. Что ж, если подумать, до этого девушки сами усиленно старались привлечь его внимание. Все силы, наоборот, уходили на то, чтобы отвязаться от нежелательных повторных встреч и предложений.

То были хорошие времена. Спокойные. Пустые…

Времена одиноких пробуждений, мимолетных встреч и холодного безразличия в измотанной душе.

Времена без Грейнджер. Возвращаться к которым чертовски не хотелось.

Они как раз вышли во внутренний двор замка, где, несмотря на прохладную погоду, толпились ученики, играющие в плюй-камни. Тусклые лучи солнца лишь изредка пробивались сквозь густую туманность наверху, окрашивая еле заметным свечением аккуратно выложенные дорожки под ногами. Гермиона подышала в замерзшие руки, повыше натянула гриффиндорский шарф, и Драко вдруг захотелось прижать ее к ближайшей стенке, завернуть в свою мантию и целовать, пока не согреется.

Однако на сегодняшнее дежурство уже имелись иные планы.

— Знаешь, Грейнджер, я помню, на втором курсе ты чрезвычайно интересовалась этим праздником, — заметил Драко, осторожно прощупывая зыбкую почву и, скривившись в отвращении, добавил: — Кажется, даже послала валентинку Локхарту.

— А ты в тот год был высокомерным, мерзким придурком, — она пожала плечами.

— Ты не ответила на вопрос, — он сощурился.

— Какой именно?

— Почему тебя раздражает этот день сейчас? — уточнил он нарочито-беспечным тоном.

Она замедлила шаг.

— Почему тебя это волнует?

— Банальное любопытство, — отмахнулся он. — И, кстати, может, хватит уже отвечать вопросом на вопрос?

Ее взгляд сделался подозрительным, будто она все не могла решить, стоит ли ему верить, но, в конце концов, ответила:

— Я изучила историю, — ее тон сделался менторским, и Драко измученно вздохнул, прикрыв веки. — Согласно легенде, все началось тогда, когда жестокий римский император Клавдий II пришел к мысли, что от одинокого мужчины будет больше пользы на поле битвы…

Улучив минуту, Малфой заманил Грейнджер к скамье, ведь ее исторический экскурс обещал быть весьма продолжительным и детальным, поудобнее устроился на жестком дереве, решив потратить время на обдумывание нового плана. Очевидно, вся эта вычурная банальность в виде писем, сердец, цветов — дохлый номер.

Может быть, библиотека? Лирическая баллада? Сердце огнедышащего дракона?

Мордред. В рождественскую ночь было значительно проще…

— …Но вскоре Валентина поймали, посадили в сырую темницу, а затем казнили. И угадай когда! Верно, это случилось четырнадцатого февраля! — заключила тем временем Гермиона.

Со стороны ее воодушевление можно было принять за агрессию, в их случае играющую на руку, что нельзя сказать о необъяснимой ненависти Грейнджер ко Дню всех влюбленных. Интересно, связано ли это с мерзким недоумком Уизли? Вероятно, с долбаным Крамом? Или?..

— Драко, у тебя такое лицо, словно я только что сказала, что Санта Клауса не существует. Не думала, что ты чтишь этот праздник.

Он поморщился.

— Конечно нет. Просто учитывая твою любовь к традициям, мне казалось… — он пожал плечами, — что ты не прочь поучаствовать во всем этом… веселье.

— Веселье? — она хмыкнула с необычайным презрением, закатила глаза. — Все это больше напоминает какой-то стародавний ритуал или всеобщее безумие. Вообще-то я не против самого праздника, просто все эти послания, цветы и прочая мишура становятся неважными уже на следующий день, — подтвердила она его опасения. — Еще неделя, о них и вовсе забывают. До следующего года, когда все повторяется. И так по замкнутому кругу. Год за годом. Века.

— Звучит скучно, — согласился Драко. — Но…

Договорить он не успел. Как из ниоткуда перед ними возникла высокая стройная тень, а следом и сама хозяйка — Дафна Гринграсс, с ослепляющей, будто знойное солнце, улыбкой на губах и едким, приторно-сладким запахом цветочного парфюма.

— Вот ты где! — ее цепкий взгляд скользнул по нему острым коготком. — А я тебя повсюду искала…

И, не дожидаясь каких-либо приглашений, опустилась на скамью между ним и Грейнджер.

— Вообще-то, как ты могла заметить, я занят, — нахмурился Малфой и кивнул в сторону возмущенной Грейнджер.

Дафна округлила глаза в притворном изумлении и печально ахнула:

— Бедняжка… — обратилась она к нему, затем осуждающе ткнула пальцем в Грейнджер: — Она опять тебя пытает? Вот почему у тебя такой измученный, печальный вид? — и, игнорируя предостерегающие знаки Малфоя, продолжила: — Ты весь год страдал из-за этой скучной заучки, изводившей тебя дурацкими списками, которые ты грозился сжечь вместе с ее жуткими волосами. Помню, даже собирался попросить Макгонагалл сместить себя с должности, лишь бы избавиться от ежедневных пыток в виде ее ужасного, дотошного общества.

— Не представляю, о чем ты, — возразил Драко. Лицо Гермионы от этой маленькой спасительной лжи ничуть не посветлело, поэтому пришлось добавить: — К Макгонагалл я точно не обращался.

— Разумеется, — фыркнула Гринграсс, и, видит Салазар, если бы можно было сжигать дотла силой мысли — она бы давно превратилась в пыль под ногами. — Для подобного ты слишком терпеливый, благородный и… — она зачем-то облизнулась, — мужественный, — и перешла на кокетливый полушепот: — Впрочем, ты исключительно хорош и опытен не только в этом…

Когда ее пальцы потянулись к его галстуку, Драко отпрянул, из-за чего едва не упал со скамьи.

— Какого черта ты делаешь, Гринграсс? — вскипел он, теряя самообладание. — Что тебе от меня нужно?

— Мне бы хотелось обсудить главное наедине, — наглая ведьма выразительно нахмурилась в сторону притихшей Грейнджер. — Послушай, книжный червь, ты не могла бы исчезнуть? Как видишь, у нас тут намечается серьезный разговор.

— Она никуда не пойдет, — отрезал Малфой.

— Почему это? — удивилась Дафна.

Гермиона выжидательно приподняла бровь, явно недовольная происходящим.

— Потому что… — начал он объяснять, растерянно замялся, изображая несформировавшийся ответ неопределенным жестом. И выпалил: — Я не обязан перед тобой отчитываться и объяснять свои мотивы, Гринграсс! Грейнджер останется, и точка.

В воздухе повисло напряжение. Малфой мог поклясться, что физически ощущает его всем телом. Буквально. А еще — зыбучие пески под ногами, засасывающие его все глубже и глубже… И прежде, чем он нашел, за что зацепиться, заметил, как Гермиона поднялась со скамьи и начала быстро складывать тетради в сумку.

— Что это ты делаешь, Грейнджер?

— Не хочу мешать вашей милой беседе, — огрызнулась она и стремительно зашагала в сторону замка.

— Но мы ведь не закончили разговор! — окликнул ее Драко. — А как же организация торжественного вечера?

Грейнджер не обернулась.

Проклятие.

— Наконец-то она ушла… — вздохнула Гринграсс. Голос ее доносился откуда-то издалека, как рой надоедливых пчел, скребущих по тонкому стеклу его нервов. — Как ни прискорбно, некоторые никогда не поймут, что мешают другим, заставляя чувствовать неловкость и зевать от скуки. Но я спасла тебя. И ты можешь меня отблагодарить. Сегодня ночью, к примеру…

— Какого хрена, Гринграсс?! — поинтересовался Малфой, нависнув над ней устрашающей статуей гнева. — Что тебе, черт возьми, от меня надо?!

— Понимаешь…

— Нет, не понимаю! — перебил он ее лепет. — Ты бесцеремонно вторглась в мои тщательно составленные планы, разрушила их своим длинным языком и теперь смеешь говорить о благодарности? Ты хоть представляешь, каких трудов мне стоит сдерживать желание тебя задушить?!

— Ты такой грубый, — обиженно заметила она.

— Находишь? — процедил он сквозь стиснутые зубы.

Гринграсс медленно кивнула.

— Знаешь, уже ходят слухи…

— О чем это ты?

— Не я одна заметила, что в последнее время ты какой-то странный, — Дафна пожала плечами, отвечая на его мрачный взгляд: — Не участвуешь в наших вечеринках, где без тебя, кстати, царит сплошная скука; развешиваешь по замку какой-то мусор; усиленно не замечаешь моих знаков внимания, хотя раньше никогда не возражал против них. — Она подозрительно сощурилась: — Ты с кем-то встречаешься, Драко?

Да. Нет. Возможно. Почти. Скорее всего. Не знаю. Надеюсь…

— Моя личная жизнь тебя не касается.

— Значит, это правда, — разочарованно вздохнула Гринграсс. — А ведь Пэнси меня предупреждала… — Малфой напрягся. — Говорила, что ты достаточно серьезно увлекся какой-то загадочной, коварной ведьмой с красивыми волосами и богатой фантазией. — Он сделал мысленную пометку четвертовать болтливого Забини, предварительно скормив его длинный язык Венгерскому хвосторогу.⁽¹⁾ — Зря я ей не поверила.

Дафна печально облокотилась на спинку скамьи, всматриваясь в небо. Вообще-то там уже не было ни облачка, только зимнее солнце, скупо греющее заснеженные дорожки, и парочка ворон, но Гринграсс сидела с таким видом, будто прямо над ней лил дождь и бушевали грозы.

Смотреть тошно.

Посчитав тему исчерпанной, Драко уже сделал несколько шагов в сторону замка, когда она заговорила:

— Наверное, дело в атмосфере праздника, — очевидно не зная ничего про подлинную историю треклятого Валентина. — Сидела у окна, наблюдала за падающими пушистыми хлопьями снега и вдруг поняла, что всего через неделю День всех влюбленных, а мне не с кем пойти на вечеринку, некому послать шоколад или нелепую валентинку. Затем подумала о тебе, вспомнила, как нам хорошо было в прошлом году, все те вещи, которые мы вытворяли… — она мечтательно улыбнулась. — Не знаю, как выразить словами, но… Может, тебе знакомо подобное чувство?

— «Чувство» — расплывчатое понятие, — буркнул Драко.

Гринграсс обреченно кивнула, уставившись в пустоту. Ему бы оставить все как есть; уйти; догнать Грейнджер, желательно прежде, чем в ее упрямую голову проникнут необоснованные подозрения. Но что-то — вероятно, пресловутое праздничное настроение — заставило Драко, вздохнув, подсказать:

— Слышал, Нотту тоже не с кем пойти на вечер.

* * *

Гермиона ворвалась в библиотеку маленькой грозовой тучей, наэлектризованной до самых корней волос. По пути сюда она успела придумать для Дафны Гринграсс множество неприятных проклятий, но вряд ли это хоть частично удовлетворило клокочущую ярость внутри. Более того — если бы все ее раздражение вдруг обратилось в нечто материальное, все книги рядом воспламенились бы и выгорели всего за пару секунд, подобно спичкам.

Но Гермиона слишком любила книги. Потому заставила себя глубоко вдохнуть успокоительно-сладкий аромат старого пергамента и ветхих страниц; сосчитать до двадцати, выравнивая сбившееся дыхание. И ожесточенно прошептать:

— Пустоголовая стерва!

К счастью, кроме нее, поблизости не было никого, кто мог бы оценить весь масштаб ее падения. Пожалуй, подобные темные, недостойные чувства завладевали Гермионой только из-за Лаванды Браун, так бесстыдно висевшей на шее Рональда еще с шестого курса, стоило тому стать вратарем гриффиндорской команды и нарастить парочку мышц. Однако те чувства — ничто по сравнению с тем, что Грейнджер испытывала ныне. Ревность жгла ее изнутри струями лавы. И разум, подкидывающий туда бесполезные ведра с водой в попытках указать на беспочвенность подобных переживаний, проигрывал с явным отрывом.

Собственно, слова Гринграсс не стали для Гермионы откровением. Что уж там. Проклятый Малфой и сам без устали напоминал о том, что считает ее скучной заучкой с вороньим гнездом вместо волос (куда он, между прочим, с таким наслаждением зарывался в минуты их близости), а мелкие препирательства не имели никакого значения сейчас, когда их отношения столь сильно переменились.

Но… переменились ли?

Ответ Малфоя и последующее молчание задели ее. Сильнее, чем Гермиона собиралась признаваться даже самой себе. И вместе с тем осознавала, что не может винить Драко за смятение, когда не уверена, как поступила бы, окажись на его месте. Тогда почему так неприятно ныло в груди, стоило только вспомнить его жалкие увертки? На что она вообще рассчитывала? Каких слов от него ждала? Уж точно не правды…

Почему вы скрываетесь?

Вопрос Джинни навязчивым червячком закопошился в голове, возможно собираясь бередить душевное спокойствие так долго, пока не найдет необходимых ответов. А их не имелось. Только понимание: Драко Малфой ей не принадлежал. Никогда. Сама мысль казалась какой-то непривычно дикой и чрезмерно смелой, ведь они даже не обсуждали границы своих странных взаимоотношений.

Гермиона мысленно встряхнула себя за плечи, наугад выхватывая с книжной полки толстый фолиант, где рассчитывала найти забвение на ближайший час. Решительно кивнув собственным мыслям, она опустилась на одну из скамей, погрузилась в чтение. Посвященное отнюдь не магическим рунам, не нумерологии, но загадок ей хватало и в личной жизни, так что привередничать Грейнджер не стала.

Она пролистала пару страниц, честно пытаясь вчитываться в закрученные предложения, и почти достигла желаемой цели, когда расслышала свист — пронзительный крик совы. Не успела Гермиона поднять голову, как на стол прямо на раскрытую книгу с шумом упало нечто розовое в форме сердца.

— Что за?..

Она нахмурилась, огляделась по сторонам, но не обнаружила в помещении никого, даже мадам Пинс, которая наверняка бросила бы неодобрительный, суровый взгляд вслед шумной птице, и только после взволнованными пальцами взяла нечто подозрительно напоминающее…

«Стань моей Валентинкой на торжественном вечере.

Гермионе Джин Грейнджер от тайного поклонника»

Только вот у нее не было тайных поклонников, разве что…

Она притянула бумажку к лицу, вдохнула поглубже сладковатый запах миндаля и горького шоколада. До невозможности глупо. Иррационально. Но…

Грейнджер улыбнулась, чувствуя, как внутренности обволакивает успокоительное тепло. Вместе с тем смутное сомнение, заставляющее нервно покусывать нижнюю губу. Они ведь только час назад обсуждали треклятый праздник, когда она так яростно осуждала глупые традиции и провела длинную историческую лекцию, жестоко высмеяв всех, кто поддался всеобщему помешательству. Ее мнение осталось прежним. Но…

Делало ли это из нее ужасную лицемерку сейчас, когда Гермиона вот уже в четвертый раз подносила бесполезный клочок к носу и перечитывала незамысловатое послание, напрочь позабыв о желании проскочить этот день, не усложняя, не анализируя. Потому что знала: в праздники люди склонны перекрашивать реальность налетом волшебства и горько обманываться. Но…

К черту все «но». В глубине души она уже себе призналась, что хочет верить: случившееся с Драко в Рождество было настоящим. Как и все после.

— Так и знал, что найду тебя здесь.

Гермиона вздрогнула, почувствовав, как затылок обжигает чужое дыхание, и прежде, чем она успела развернуться, кто-то ловко вытянул из ее волос перьевую ручку, затем оперся руками на стол, где лежала раскрыта книга.

— Ох, Мерлин… — оторвав взгляд от длинных изящных пальцев, она приподняла голову на нависшего над ней Малфоя, встречаясь с ним глазами.

— Нет, Грейнджер, всего лишь я. — Ей могло и почудиться, но он нервничал, пытаясь угадать ее реакцию, и, постукивая пальцами по поверхности стола, тщательно подбирал слова. Вдруг он наклонился так, что кончики платиновых волос почти коснулись ее щек, и нерешительно начал: — Кажется, нам надо поговорить о…

Но она не стала слушать, нетерпеливо потянувшись вверх, навстречу его губам.

И, похоже, застала Драко врасплох: он не отвечал целых пять секунд, пока она, растратив терпение, не укусила его за нижнюю губу. Тогда он обхватил ее шею пальцами и, углубляя поцелуй языком, сжал грудь. За месяц Малфой успел узнать о многих ее слабостях, включая точку под ухом, куда проник его низкий шепот:

— Значит, ты не злишься?

В качестве ответа она откинулась на спинку стула, вытягивая шею навстречу, рассчитывая, что он правильно истолкует ее желание и оставит на коже череду влажных следов.

…от тайного поклонника.

Он заставил Гермиону тихо простонать, проведя губами вдоль ключиц, и еще ниже — расстегнув зубами верхние пуговицы ее одежды.

Вероятно, в любое другое время нечто настолько бесстыдное в пределах библиотечной тишины, в окружении древних книг, показалось бы Гермионе немыслимым святотатством, однако сейчас она была слишком счастлива, чтобы волноваться по мелочам. Поэтому требовательнее прижалась к его щеке, чувствуя, как еще один глубокий поцелуй обрушился на ее приоткрытые губы.

Но Малфой оборвал его прежде, чем она успела ответить.

— Что это за хрень?

Смысл его слов добрался до затуманенного разума не сразу, но грубый тон прокатился по ней холодной волной, заставившей присмотреться к его помрачневшему лицу. Драко с отвращением изучал валентинку, все еще лежавшую рядом с раскрытой книгой.

Валентинку, которую — теперь совершенно очевидно — не посылал.

Она оттолкнула от себя Малфоя, вскочила с места, поспешно поправляя одежду дрожащими пальцами.

— От кого это, Грейнджер?

— Неважно, — уклончиво бросила она. От пережитого унижения горели щеки и щипало в глазах. Так что она отвернулась, пытаясь справиться с волной разочарования и верхними пуговицами, не поддающимися непослушным пальцам.

— В смысле «неважно»? — распалялся Малфой за ее спиной.

Гермиона дернула плечом, куда в следующую секунду опустились его ладони, резко развернув ее тело к себе.

Но ведь послание пахло им… Она бы никогда не спутала его запах с чем-то еще. Если только…

— Грейнджер, ты знаешь, кто это послал?

Если только бумагу не надушили Амортенцией.

— Не твое дело, Малфой! — выкрикнула она, гневно отстраняясь от его прикосновений.

Мерлин… какая же я дура…

Он отошел на шаг, и Гермиона заметила, как дернулся уголок его сжатых губ, и почти физически ощутила, как воздух вокруг него заполняется чем-то холодным, колючим.

— Какой-то придурок посылает тебе подобную хрень, а ты говоришь… — он передразнил ее тон: — «Не твое дело, Малфой!»?

— Именно! — подтвердила она, возмущенная собственной наивностью всеми фибрами души. А еще больше — свалившейся правдой. — Ты ясно дал понять, что нас связывает лишь организация торжественного вечера. Так с какой стати тебя возмущает, что какой-то придурок догадался сделать хоть что-то?

— Так ты все-таки злишься? — он раздраженно развел руками, потер переносицу. — Послушай, я как раз пытался обсудить случившееся с Гринграсс, но ты мне не позволила.

Гермиона фыркнула.

— Что именно ты хотел обсудить? Как жаловался на меня всему слизеринскому факультету? Собирался сжечь мои ужасные волосы? — она проигнорировала его попытку заспорить. — О, или хочешь обсудить свои отношения с Гринграсс? Твой опыт? Мужественность?

— Хватит нести эту чушь, Грейнджер! — его брови гневно взметнулись, и на какой-то миг ей почудилось, что он пытается сказать нечто способное разрушить ее сомнения. Нечто важное. Она этого ждала, но не получила. — Послушай, между мной и Гринграсс никогда ничего не было, — он тяжело вздохнул. — Она оказалась рядом, когда я был чертовски пьян, и мы переспали, — он отвел взгляд. — Пару раз. Но не моя вина, если она восприняла это слишком серьезно.

«Звучит знакомо. Не правда ли?» — язвительно усмехнулся тоненький внутренний голосок.

— Вполне в твоем духе, — холодно произнесла Гермиона, выдавив смешок. В мыслях он звучал уничтожающе, на деле же — жалко и обиженно.

— И как это понимать? — нахмурился Малфой после недолгого молчания.

— Неважно, — отмахнулась она. — Забудь.

Затем, вернувшись к столу, принялась поспешно собирать вещи со стола и шумно захлопнула книгу. Драко остановил ее, схватив за запястье, и грубо развернул к себе.

— Оставь в покое чертовы книжки, — прошипел он сквозь стиснутые зубы. — Мы не закончили.

— Отпусти, — дернув плечом, потребовала она, но его хватка стала еще крепче.

Она трижды прокляла его в мыслях, но чертов Малфой даже не дрогнул.

— Да что с тобой не так? — прошипел он. — Несколькими минутами ранее тебе мои прикосновения нравились. А сейчас пытаешься обвинить меня, после того, как я увидел эту дрянь? — он с омерзением кивнул в сторону злосчастной бумажки. — Что ты скрываешь?

— Ты — чертов идиот! — ее щеки гневно запылали. — Я думала, ее послал мне… — она прикусила язык, проглотив громкое «ты», и заметила на лице Драко вопрос, почти догадку. Еще секунда, и оно могло перевоплотиться в понимание, чего Гермионе совсем не хотелось. — Я думала, у того, кто ее послал, по крайней мере хватило смелости пригласить меня лично, открыто, как поступают все нормальные люди!

Он наконец отпустил ее, отступил на шаг.

— Значит, теперь ты обвиняешь меня в ненормальности? Не удивлюсь, если ты уже составила детальный список с кандидатами, упорядочила его и записала столбиком все плюсы и минусы. На каком я месте, Грейнджер? Предпоследнем? Вписала меня сразу после недоумка Уизли?

— Тебя там вообще нет, — заявила Гермиона, дрожа от злости. — Ты самый несносный, бессовестный, бездушный придурок из всех мне известных!

— А ты непомерно сложная, упрямая ведьма с неизлечимым синдромом отличницы!

— Бедняжка, — жалостливо протянула Гермиона. — Может, попросишь Макгонагалл освободить тебя от моего дотошного общества?

— Может, и попрошу!

— Вот и убирайся! — крикнула она, указав рукой на дверь. — Хоть к ней, хоть к Гринграсс — мне все равно!

— С удовольствием, — прошипел он ей в лицо. — Лишь бы подальше от тебя!

— Ну и отлично! — Она отвернулась от его злобного взгляда.

— Прекрасно! — Он зашагал прочь.

Гермиона вздрогнула, расслышав хлопок массивной двери, приобняла себя за плечи, безуспешно сражаясь с подступающими слезами. После чего направила волшебную палочку на злосчастное послание и произнесла:

— Инсендио!

* * *

— Инсендио!

Заклинание уничтожило последний декоративный цветок на стене слизеринской гостиной, но злость Малфоя ничуть не стихла. Пожалуй, спали он всю безвкусную мишуру, развешенную им же по замку, а следом и таинственного поклонника чертовой Грейнджер — все равно не поможет.

Мерлин знал, о чем думала эта упрямая ведьма, она избегала его весь вчерашний день и утро, наполненное предпраздничной суетой и невыносимой головной болью от похмелья. У Драко имелось достаточно свободных часов, чтобы взвесить ее слова, брошенные в гневе; вспомнить то, какой уязвленной, расстроенной она выглядела после. И он думал, анализировал. Только не мог понять. Разобраться тогда, сразу, ему мешали злость и всепоглощающая ревность, сейчас — невозможность спросить напрямик.

Грейнджер старательно избегала выходить на человеческий контакт, так что оставалось строить туманные предположения, среди которых, если и крылся смысл, то ускользал под гнетом злости. И чего-то липкого, напоминающего сожаление. Не к чему-то конкретному. Скорее, в целом.

Если подумать, в последнее время близость Гермионы стала настолько естественной, что он в каком-то смысле забыл, как обстояли дела месяцем ранее и как пусто было в комнате по утрам. Особенно когда его спальня все еще пахла ею. Простыни, одежда, общая гостиная… Кажется, запахом карамели пропитался весь замок и окружающий лес.

Поэтому Драко чувствовал себя так, как если бы его ограбили.

Еще одно заклинание слетело с его волшебной палочки и сбило со стены крылатое чудовище, угрожавшее ему стрелой.

Грейнджер не имела никакого права заканчивать все так бездарно. Или выглядеть столь уязвленной из-за собственных глупых выводов. И, возможно, не смотри она с таким разочарованием, он бы нашел что сказать. Может, смог бы объяснить, как сильно она ошибалась насчет него, Гринграсс и всего остального. Кто знает, не исключено, что тогда не пришлось бы сидеть одному за день до Дня всех влюбленных в опустевшей гостиной и обстреливать заколдованных амуров.

Хорошо хоть рядом не было никого, кто мог оценить масштабы его морального падения…

Будто привлеченная его неосторожными мыслями, дверь слизеринской гостиной открылась, впустив Пэнси: с искренне-счастливой, в то же время самодовольной улыбкой на губах. В руках она держала огромный букет из длинных красных роз, чарующее благоухание которых заполнило собой все подземелье. Если как следует приглядеться к цветам, еще можно заметить коробочку с темным шоколадом и клочок розовой бумаги.

Драко едва не задохнулся от недовольства.

— Что с твоим лицом? — брезгливо поинтересовалась Паркинсон, не переставая при этом излучать сокрушающие волны счастья. — Можно подумать, ты с самого утра целовался с толпой дементоров.

— Если бы, — пробурчал Малфой, отведя затравленный взгляд к камину.

И даже не успел запротестовать, когда Пэнси, к его ужасу, присела рядом, удобно устраивая на нем благоухающий букет.

— Я заинтригована. — Она пристально уставилась в его глаза.

— Вообще-то, это личное. — Он хотел отстраниться, но тяжелые розы, лежавшие прямо на его мантии, не позволили.

— О, — протянула между тем Паркинсон, словно не замечая его отчаянных попыток к бегству. — Личное, значит… — ее улыбка сделалась коварной, как у хищной кошки, поймавшей глупую мышь. — Неужели проблемы с Грейнджер?

— Откуда ты?.. — и тут он понял: — Без обид, но я скормлю твоего парня драконам.

— Блейз мне ничего не говорил, — покачала она головой. — Драко, я знаю тебя всю жизнь, а это слишком долго, чтобы не заметить очевидного. — Пэнси выбрала одну из шоколадных конфет и неторопливо положила ее в рот. — А еще на прошлой неделе ты нацепил на запястье резинку для волос. Женскую. С блестящими звездочками.

Черт.

Он почувствовал, как жар приливает к щекам.

— Почему ты мне не сказала?

— И испортить все веселье? — она прыснула и выбрала еще одну конфету. — Ты ходил с ней весь день. Ума не приложу, как остальные не заметили…

— Я не про резинку. Я про… Грейнджер.

Она вздохнула.

— Мой ответ остается прежним, — она закатила глаза и под его вопросительным прищуром снизошла до пояснений: — То, как ты на нее смотришь; как часто нарочито-растянуто произносишь «Грейнджер»; восторженно улыбаешься, когда прилюдно выводишь свою тайную, — она изобразила в воздухе кавычки, — возлюбленную из себя… Драко, я могла бы продолжить до утра, но, надеюсь, суть ты уловил.

Паркинсон потянулась за очередной конфетой, давая ему время переварить услышанное и справиться с подступившим смущением.

— И ты не попытаешься сказать, что я сошел с ума? — уточнил он после минутного молчания.

— А должна? — она удивленно вскинула бровь. Он неуверенно кивнул, пораженный ее равнодушием. — Что ж, ты всегда был склонен к излишнему драматизму.

— А ты так и осталась хладнокровной стервой, — отпарировал Драко, скрещивая руки на груди. — Так что я не собираюсь обсуждать мою личную жизнь с тобой.

Пэнси бесстрастно пожала плечами и глубоко вдохнула аромат цветов.

— Мы уже этим занимаемся, а судя по твоей кислой мине, помощь тебе не помешает.

— Тебе что, больше нечем заняться?

— Нет, — честно ответила она. — Давай же, Драко, не будь таким засранцем…

Собственно, почему бы и нет?

И он поведал о своей тайне во второй раз. С самого начала, куда мысленно погрузился вслед за воспоминаниями. Пэнси слушала внимательно, не перебивая, так что спустя пару минут увлеченный Драко уже забыл о сковывающей неловкости и красочно поведал все подробности волнительного месяца, возможно, лучшего в его жизни.

Пока не добрался до событий последних дней. Тогда его вновь переполнили злость, ревность и возмущение, вспыхнувшие подобно костру под порывом ветра.

— Она сама назвала этот чертов день скучным! — он вскочил с места, не в силах усидеть на месте. — Сама уверяла, что ненавидит весь этот несуразный розовый мусор, который становится ненужным уже спустя сутки! И в кои-то веки мы с этой упрямой ведьмой хоть в чем-то согласны! Так с чего вдруг она обиделась?

Закончив гневную тираду, он вальяжно опустился обратно на диван и потянулся к шоколадным конфетам, но Пэнси молниеносным движением ударила его по руке.

— Эй! — возмутился он. — Я только что открыл перед тобой душу, а ты отказываешься делиться конфетой?

Однако она осталась непреклонна.

— Блейз подарил их мне, — и, не обращая никакого внимания на его недовольство, вернулась к прежней теме: — Вы с Грейнджер так наивны и категоричны в своих суждениях… — она вздохнула. Почти с сожалением. — Думаешь, кому-то по-настоящему нравится вся эта вульгарная дрянь, украшенная нелепыми сердечками? — она покачала головой, заметив его многозначительный взгляд на букет в руках и полупустую коробку с шоколадом. — Позволь раскрыть тебе глаза. Блейз дарит мне розы не из-за цвета или каких-то там традиций, а потому что на четвертом курсе я поранила палец и долго кричала, проклиная острые шипы и того придурка, бросившего меня за час до Святочного бала. — Драко виновато откашлялся. Очевидно, Пэнси будет напоминать ему тот случай вечно. — Заметь, на этих, — она продемонстрировала длинные стебли, — ни единого шипа.

— У конфет, полагаю, тоже есть какая-то трогательная предыстория? — поинтересовался он.

— Угадал, — кивнула Пэнси и прикусила губу, как если бы сдерживала невольную улыбку. — Он дарит мне шоколад, потому что обещал любить, даже если растолстею, постарею или трансфигурируюсь в злобного дракона. И я собираюсь по-своему отблагодарить его сразу же после вечера ко Дню всех влюбленных.

— Избавь меня от подробностей, — попросил он, обдумывая ее слова. — Я и так понял, куда ты клонишь.

Она недоверчиво вздернула бровь, оценивающе прицеливаясь прямо в душу, после чего встала, поглядывая на часы, и направилась к выходу.

— Надеюсь, — бросила она через плечо. — Потому что праздники пусть и проходят, но не воспоминания.

* * *

Стоя напротив высокого зеркала, Гермиона скептично разглядывала свое отражение.

Платье мягко обнимало изгибы тела, обнажая ключицы и шею. Полупрозрачный серебряный покров, вышитый тонкими нитями, переходил в сапфировые волны, почти доходившие до каменных плит под ногами. Волосы заплетены в косу стараниями Джинни, на губах бледно-вишневая помада, а в глазах — очевидное нежелание появляться на дурацком вечере, где, кроме всего прочего, ей придется внимательно следить за пьяными влюбленными парочками.

За-ме-ча-тель-но.

Скорее всего, она будет единственной гостьей, заявившейся в гордом одиночестве. Той, что будет стоять со скучающим лицом, явно не вписываясь во всеобщее веселье, и отсчитывать минуты до конца, когда наконец сможет вернуться в свою тихую комнату, взять учебник по углубленной нумерологии, приготовить крепкий кофе и забраться под теплое одеяло, прихватив с собой кота. И не думать. Абсолютно. Ни о чем. До тех самых пор, пока из груди наконец не исчезнет это противное чувство тоски и разочарования.

Гермиона гордо приподняла голову, стараясь придать себе вид если не радостный, то хотя бы уверенный. Пожав плечами, потому что получилось весьма спорно, она спустилась в Большой Розовый Зал — миниатюрное воплощение праздника и ее долгих стараний. До мероприятия оставалось достаточно времени, чтобы убедиться в том, что все готово. Чем Гермиона и занялась, достав из сумочки дневник с длинным списком обязанностей:

● Цветочные гирлянды из вьющихся диких роз, обрамляющие оконные рамы; летающие купидоны с колчанами полных стрел; зачарованные хлопушки с сюрпризом, которые взорвутся и покроют пол сердцами в полночь ✔

● Волшебные фонарики, парящие под потолком вместо свечей; ароматические лампы ✔

● Огромный шоколадный фонтан; не менее внушительный торт; сахарные леденцы, ириски и топленая карамель из «Сладкого Королевства» ✔

● Вишнево-клубничный сок; красный пунш с маленькой алкогольной добавкой; неизменный тыквенный сок… ✔

Не успела она дойти до середины, как подпрыгнула, расслышав за спиной шаги, и обернулась.

— Что ты здесь делаешь, Малфой? — она с недовольством уставилась на него, мысленно проклиная себя за глупые вопросы.

— То же, что и ты, Грейнджер: организую дурацкий вечер. Если не забыла, это входит в мои обязанности.

— С каких пор тебе есть дело до обязанностей? — она раздраженно скрестила руки на груди, пытаясь не выдать, как больно уязвил бездушный холод в его голосе.

— Должно быть, с тех самых, как связался с тобой, — он скопировал ее позу.

Последующие несколько секунд они сверлили друг друга взглядами. На этот раз вся злость, сквозившая в воздухе между ними, была отнюдь не притворной. Словно они вернулись на месяц назад, когда их связывали лишь взаимная неприязнь и вынужденное сотрудничество. И от этой мысли настроение Гермионы вконец испортилось. Она отвернулась, повыше вздернув подбородок, сверилась с часами и шепотом выругалась, поглядывая в сторону дверей:

— Да где всех, черт возьми, носит…

Затем расслышала безрадостный смешок.

— И что это мне напоминает? — пробормотал Малфой, отвлеченно разглядывая плитки под ногами.

Отвечать Гермиона не собиралась, хоть прекрасно знала, куда он клонит. Минутой раньше думала о том же: тот самый Большой Зал; одинаковые обстоятельства; аналогично тягостное молчание, а также неловкость оттого, что приходится находиться с Малфоем наедине. В День всех влюбленных. А еще нечто новое. Вероятно, опасение, что он понимает ее чуть лучше, чем прежде, или даже слышит мысли. Может, трепет. Потому что как бы она ни отгоняла непрошеные воспоминания, рождественская ночь безжалостно ломилась ей в голову. В душу.

Вместе со всем теплом, нежностью и счастьем…

Почувствовав, как щиплет в глазах, Гермиона решительно зашагала к алкогольным напиткам. Она взяла один из бокалов, с остервенением отцепила от ножки нить с глупым розовым сердечком и, швырнув нелепое украшение подальше, опустошила содержимое до дна. Ведь совсем не собиралась повторять тот же унизительный потоп из слез и прискорбных сожалений.

— Отлично, теперь мне можно кое в чем признаться, — Малфой обреченно вздохнул за ее спиной, за что она сразу же одарила его подозрительным взглядом.

— Признаться? — она нахмурилась, обуреваемая недобрыми предчувствиями.

— По всей видимости, я частично поспособствовал массовому опозданию гостей, — он пожал плечами.

— Что именно ты сделал, Малфой? — в ее обманчиво-спокойном голосе слышалась угроза. Но он этого не заметил.

— Всего лишь напутал с цифрами, когда указывал время. На час.

— Что?! — она приподняла брови, не до конца веря в услышанное. — Мерлин, я ведь не требовала ничего сверхъестественного! Как вообще возможно напутать с цифрами?

— Послушай, Грейнджер, тебе стоит успокоиться…

— Успокоиться? — взорвалась Гермиона. — Да ты… Ты!.. — она осуждающе ткнула в него указательным пальцем, затем беспомощно замолчала, не в силах выбрать наиболее точный эпитет к переполнявшему негодованию.

И сдавленно прорычала.

В тот самый миг снежные комья градом посыпались с потолка, закружились в воздухе холодным вихрем. Спустя минуту Большой Зал был усеян тонким покровом волшебного снега.

— Какого черта? — процедила Гермиона, смахнув с одежды мокрые снежинки.

Малфой невозмутимо пожал плечами, точно не замечал, в какой беспорядок превращается все кругом и как портится ее прическа, на укладку которой она, между прочим, потратила не меньше часа.

— Почему тебе доставляет такое удовольствие все портить? — требовательно спросила она, не замечая ни тени раскаяния на его высокомерном скучающем лице. — Неужели тебе так жизненно необходимо превращать в ничто все мои старания? Я подготавливала зал несколько дней! Ты хоть представляешь, как сложно мне было? И не смей говорить, что я утрирую, драматизирую или сгущаю краски! — опередила она его попытку вставить слово. — На тебя нельзя положиться даже в таком незначительном вопросе, как организация дурацкого праздника! Впрочем, сама виновата, раз поверила в твои лживые слова и обещания, — Гермиона заметила, как он раскрыл рот, почти выплюнул привычное «заткнись», однако выслушивать не собиралась. Она была слишком зла и расстроена. — Тебе абсолютно наплевать на всех, кроме себя! От тебя одни проблемы. Нет, не так. Ты состоишь из проблем. Ты сам — проблема. Поэтому ты обожаешь создавать проблемы. Уверена, даже твоя Амортенция пахнет сплошными проблемами и сопутствующим дерьмом!

— Ты пахнешь не так уж плохо, Грейнджер.

Смысл его слов добрался до затуманенного злостью сознания прежде, чем с языка слетела очередная колкость, и Гермиона замерла на месте, как если бы ее пригвоздили к месту так, чтобы она оказалась не в силах выдавить ни слова. Просто продолжала смотреть и ждать. Чего именно, сама не знала. Возможно, смешка, потому что, если бы проклятый Малфой рассмеялся ей в лицо, она бы вырвалась из оцепенения. Что уж там. Стихийные бедствия — и те вызвали бы в ней меньшее потрясение.

Драко оставался серьезным. Он решительно молчал, сощурившись и оборонительно сложив руки на груди — как делал каждый раз во время споров, давая понять: он совершенно точно не заберет назад ни слова. Пусть и выглядит при этом до страшного злым, смущенным.

Сердце взволнованно забилось о ребра, и тогда Гермиона ахнула, пораженная неожиданной догадкой.

— Ты сделал это специально.

Вместо ответа Драко потянулся к бокалу и налил себе огневиски. Кажется, он мысленно перебирает череду ругательств, в то время как она изумленно разглядывает помещение.

Зал выглядел как снежный стеклянный шар, который встряхнули. Вместе с Гермионой и всеми ее мыслями. Сильно. Так, что закружилась голова и Гермиона почувствовала, как в груди что-то затрепетало.

— После того как ты высмеяла этот праздник и весь прилагающийся к нему розовый мусор. До того как узнал, что ты считаешь «нас» неправильным, а меня — проблемой, портящей тебе жизнь.

Она виновато прикусила губу, вспоминая свою гневную тираду. И все-таки.

— Мне казалось, ты думаешь так же, — и отвела взгляд в сторону, потому что все еще не могла отделаться от липких сомнений. — Когда нас увидели вместе после рождественских каникул, ты притворился, что ничего не изменилось, мы прятались, лгали, никогда не обсуждали происходящее, и то, что сказала Гринграсс…

— К черту Гринграсс, — оборвал он ее на полуслове. В его голосе звучала еле сдерживаемая злость. — К черту весь этот долбаный замок вместе с его обитателями и твоими поклонниками!

— Почему ты…

— Нет уж, Грейнджер, ты и так достаточно наговорилась, — он осуждающе ткнул в нее пальцем. — Сейчас мой черед, так что заткнись и слушай. — Что-то в выражении его серых глаз заставило ее послушаться. Что-то мягкое, несмотря на видимую грубость и нетерпение. — Знаешь, ты удивительно недогадлива для самой умной ведьмы столетия, и мне очень жаль, что я, занятый собственными страхами, этого не заметил. Мне также жаль, что ты приняла мою растерянность за сомнение и углубилась туда со свойственной лишь тебе одной дотошностью. В свое оправдание могу сказать: у меня нет списков с советами о том, как вести себя в подобных обстоятельствах, у меня никогда не было никого, ради кого мне бы хотелось его завести. Зато есть другой, длинный, где описаны все ошибки моей жизни. И чтоб ты знала, Грейнджер, той ночи в этом списке нет. Всех последующих тоже. О чем я и собирался сообщить до того, как ты все испортила, — он раздраженно щелкнул ее по носу и вздохнул, поглаживая переносицу, собираясь с мыслями.

— Вообще-то…

— Дай договорить, — оборвал он ее, нервно махнув рукой, и поспешно продолжил: — Я не мастер милых признаний и красивых слов. Мы оба знаем, что мне лучше удаются убийственный сарказм и смертоносная ирония, а потому, если собьешь меня сейчас, я, скорее всего, забуду всю тщательно подготовленную речь, а ты никогда не узнаешь, что там было. — Он дождался ее медленного кивка. — Помнишь, я говорил, что счастье как конец книги? — еще один кивок. — Так вот, я передумал.

— То есть ты признаешь, что я оказалась права, а ты…

Он прикрыл ей рот ладонью.

— Не знаю, что нас ждет дальше, не знаю, какой будет конец, но это и неважно. Потому что я готов рискнуть ради нашей истории, — Драко наклонился к ее лицу, отчего целый рой испуганных, взволнованных бабочек затрепетал внутри нее, и прошептал под ухо: — Ты мое «долго и счастливо», Гермиона, — и провел кончиком носа вдоль щеки. — Надеюсь, ты плачешь от избытка радости, — вздохнул Малфой, стирая большим пальцем дорожку слез на ее щеках. — Потому что, если нет, мне придется пустить в ход секретное оружие.

— Мерлин… — всхлипнула Гермиона. — Что еще ты придумал?

— Закрой глаза.

Она прикрыла веки, после чего в тишине послышался щелчок, а следом — звуки знакомой музыки.

Той самой. Их музыки.

Ее сердце пропустило медленный, оглушительно громкий удар и замерло. Драко коснулся ее губ своими. Неспешно, до мурашек под кожей, и очарованная Гермиона сразу же вспомнила их самый первый поцелуй. Со вкусом зимы, Рождества и теплого шоколада; мягкого, точно нетронутый снег и его волосы под дрожащими пальцами; долгого, словно кругосветное путешествие и недельная разлука; волнительного, как их последующая близость и все сокровенные разговоры.

Незабываемого.

Гермиона обхватила его за шею, углубляя поцелуй и чувствуя, как Малфой притягивает ее еще ближе, пробегается пальцами вдоль спины, скользит еще выше — к лопаткам. Одним ловким движением распускает ее длинные пряди, сразу же зарываясь в них рукой, и тихо шепчет, не отрываясь от ее губ:

— С Днем святого Валентина, Грейнджер.

* * *

Возможно, действительно было что-то особое, необъяснимо-волшебное в самой атмосфере этого праздника. Разумеется, не заурядно-напыщенная атрибутика, смехотворная суета, и уж точно не безвкусные валентинки. И все же…

Сейчас, наблюдая за улыбающейся Грейнджер, изучающей музыкальную шкатулку, которую он еще на каникулах нашел среди фамильных ценностей, Драко не исключал, что когда-нибудь сможет полюбить этот ужасный, бесконечно долгий день.

У них оставалось всего несколько минут до всеобщего торжества, поэтому он протянул Гермионе руку, не отводя пронзительного взгляда, пока она наконец не согласилась на приглашение.

— Мне казалось, ты ненавидишь День святого Валентина не меньше меня.

— Верно, — его ладонь оказалась на ее талии и повела в медленный такт. — Более того, я искренне верю, что нужно быть полным кретином, чтобы участвовать во всем этом балагане, — он вздохнул, осматривая осуждающим взором развешанные сердечки, покружил Гермиону вокруг себя и вновь притянул к себе. — Но я хочу разделить этот отвратительный день с тобой.

Она приобняла его за плечи, шепча в плечо:

— Через пару минут сюда вломится весь Хогвартс. Я почти слышу изумленное перешептывание, — она нервно усмехнулась. «Перешептывание», «изумление» — слишком мягкие определения тому, что их ждет. «Сплетни», «громкие», «скандальные» — вот более подходящие. — Тебя это не пугает?

— Напротив, — он наклонился, коснувшись носом ее макушки. — Мне будет спокойнее, когда все твои таинственные поклонники узнают, с кем будут иметь дело, если продолжат к тебе приставать.

Гермиона приподняла голову навстречу его лицу.

— Сердце Гринграсс будет разбито, — она изобразила печальный вздох.

— О, мы разобьем много сердец, — пообещал Драко. — Представь лицо Поттера.

— И всех твоих слизеринских дружков, — засмеялась Гермиона, затем внезапно ахнула и поморщилась, будто проглотила сочный лимон: — О Мерлин, твои родители…

— Не забегай вперед, Грейнджер, — он резко притянул ее к себе. — Давай… решать проблемы по мере их возникновения.

Он поцеловал ее. И пусть до конца этого ужасного дня было далеко, она ответила, не замечая изумленные перешептывания, стихшую музыку и снег, падающий кристальными каплями с потолка.

---

Примечания:

Буду счастлива, если поделитесь впечатлениями!???

---

1) Венгерский хвосторог (англ. Hungarian Horntail) — порода больших черных драконов, судя по названию, распространенных в Венгрии.

Вернуться к тексту