Дневник убийцы (гет)

Первая неделя не принесла ничего нового, кроме как новостей: профессор Зельеварения — Слизнорт (по-моему, не очень приятный человек), профессор ЗОТИ — уже знакомый нам Люпин. Прошло ещё несколько недель, но шумиха в связи с произошедшим инцидентом, так и не утихла до конца. Джинни Уизли была на грани нервного срыва несколько дней, но потом потихоньку успокоилась. А Рон во всём винил себя, в то время как Гарри всё так же молчал. Версию про самоубийство посредством яда посчитали самой верной и на этом, так сказать, дело закрыли. Но мне от этого спокойнее не стало, а поведение Милинды, да и сама девушка раздражали меня больше прежнего. Как так могло случиться, что она не помнит никакого «тёмного призрака»? Всё очень просто: ей изменили память. И именно это было ненормально.

Именно это не давало мне спать ночами и не относиться ко всем и каждому, как к потенциальным убийцам. К концу сентября у меня развилась такая паранойя, что я решила закрыть для себя это дело, с тем же выводом — самоубийство. Но моя новая теория просуществовала ровно до матча по квиддичу Гриффиндор/Рейвенкло. Рановато, конечно, его решили устроить. Но директрисе казалось, что так все быстрее отойдут от случившегося.

В этот день погода выдалась отличная, а вот настроение команды — паршивое. Что тут уж говорить о победе, при общем то настрои людей и совершенной неподготовленности к матчу. Бладжеры носились, как ненормальные, стараясь вывести из строя тех, кто хотя бы участвовал в игре. Квофл с регулярной частотой залетал в наши кольца, пока Рон, неловко скорчившись на метле, старался удержаться в воздухе. А Гарри в это время наворачивал мягкие круги вокруг поля, создавая видимость того, что выполняет свою обязанность — ищет снитч. Выглядел он, как раньше, но я заметила лёгкую расслабленность в его теле и улыбнулась. Значит, любовь к полётам у него ещё осталась. Это радовало, как и непонятно откуда возникший энтузиазм Джинни, что носилась по полю с бешеной скоростью и отвоевывала очки, пытаясь сравнять счёт. Все взгляды были прикованы к ней. Я же смотрела куда угодно, только не вниз. Слишком уж высоко было, слишком уж опасной считала я эту игру. И мои убеждения таки оправдывались каждый раз.

Услыхав громогласные охи и ахи, я подняла глаза от дощатого пола и посмотрела на поле. Там творилось нечто невообразимое: метла Джинни, которая ещё пару минут назад ещё летела к квофлу, пикировала вниз на большой скорости. И была уже недалеко от земли, когда комментатор воскликнул:

— Прыгай, Джинни!!!

И она прыгнула, столкнувшись на большой скорости с поверхностью земли, вскрикнула и потеряла сознание. А вот её метла разлетелась на тысячи мелких щепок, едва коснувшись земли. Я подумала о том, что с девушкой могло произойти то же самое, прыгни она минутой позже. Что произошло, так никто и не понял, но мадам Помфри уже бежала к пострадавшей.

— Несколько переломов и ушибов. Потеря сознания, — прокричала она, даже не применив заклятия повышающего силу голоса, а все облегченно выдохнули. По крайней мере, мне казалось, что все…

Игру отменили, а может просто перенесли, что для меня было не суть важно. То, что произошло на поле, поставило меня в тупик. Ведь и дураку понятно: метла сама себя заколдовать не может! Или это — нелепая случайность? Отсеяв эту мысль сразу, как в корне неверную (я же не верю в случайности), я продолжила размышлять. Но мои мысли меня ни к чему не приводили, и я решила ночью прокрасться в больничное крыло и попытаться что-нибудь выяснить.

* * *

Каким полезным свойством оказалась моя способность видеть в темноте. Никогда не понимала, почему темнота может быть пугающей только из-за того, что ты не видишь ничего у себя перед носом. Я всегда считала, что в этом страхе виновато разгулявшееся воображение человека. Вот откуда берётся страх перед неизвестным, если оно неизвестное? Как можно бояться то, чего не знаешь? Зачем человек сохранил тот животный испуг, прописавшийся в генетической памяти предков. Я согласна, что в некоторых ситуациях испуг срабатывает, как самозащита. Но в ещё больших случаях он ослабляет волю и подавляет голос разума. Мне же темнота представлялась этаким лоскутом, накрывающим глаза, через который, при желании, можно что-то увидеть или хотя бы различить.

Шагала я, как можно тише, но каждый шорох отдавался в ушах звоном. Я не боялась попасться, просто не хотелось терять возможность разобраться хоть в чём-то. Я даже не была уверена, что, если Джинни будет в состоянии говорить, будет ли она говорить со мной? Я ей чужой человек, да и она мне тоже. Но мне это было нужно, и я шла к больничному крылу, то и дело, оглядываясь по сторонам. Чувство слежки не покидало меня всё время, на протяжении пути от гостиной, но я списала его на свою паранойю. Мой дед всегда говорил: «Меньше знаешь, крепче спишь». А я недоумевала, потому что жить, не зная чего-то важного и касающегося твоей жизни — это одно и то же, что делать шаг в пропасть, не проверив, а есть ли там мост на другую сторону. Во всяком случае, мне так казалось в детстве.

Потом же я поняла, что есть вещи, знание которых ни к чему хорошему не приведет. Как, например подслушанный мною разговор у полуоткрытых дверей больничного крыла:

— Поппи, я уже не контролирую ситуацию. Год только начался, а это — уже второй случай. Ведь ты же понимаешь, что девочка чудом осталась жива? — снимая очки с носа, проговорила директриса.

— Да, Минерва. Я всё понимаю, и это ужасно. Только прошу тебя, моя дорогая, не вини себя ни в чём. Сейчас я принесу тебе одно зелье, успокаивающее, — ответила мадам Помфри, отходя, а вернулась уже со стаканом в руках.

— Неужели кто-то в Слизерине пошёл стопами Драко Малфоя и подался в Пожиратели? — глубоко вздохнула МакГонагл и осушила принятый из рук другой женщины стакан до дна. — Они ведь совсем дети, и всё это…

— Остаётся только верить в пророчество и в силы Гарри! — заметила женщина в белом халате и потёрла переносицу, пытаясь прогнать обступившую её усталость.

На этом моменте разговора я чуть ли не выдала себя, облокотившись на скрипучую дверь. Но, похоже, этого никто, кроме меня, не заметил. Я уже слышала раньше про пророчество, но считала все эти предсказания несерьёзными. Как бы то ни было, человек может сам изменить будущее, тогда и пророчество не сбудется. Однако я не ожидала услышать об этом от этих двух женщин.

— Я уже ни во что не верю, Поппи. Гарри Поттер сломался, да и надежда стала слишком хрупкой! — эти слова профессорши по Трансфигурации повергли меня в шок. Возможно ли, что она уже сдалась и не может найти выход. И отчего то, мне было страшно слышать, как человек, в чьи силы ты веришь больше, чем в свои — сдается.

Дальше слушать уже не было желания, но пришлось ждать до конца разговора, чтобы выполнить задуманное и поговорить с Джинни. Я уже не вникала в смысл разговора, доносящегося из-за двери. Зато последнюю фразу, сказанную Минервой МакГонагл, я расслышала совершенно чётко и запомнила её.

— В Хогвартсе появился паук, плетущий свою паутину. Все мы тут, как в коконе — всего лишь приманки. И никто ничего не может сделать, пора увозить отсюда детей! — с этими словами, уставшая и изможденная женщина направилась к двери, где стояла я, совершенно сбитая с толку. Ведь пока ничего не произошло такого, чтоб закрывать школу. Отравления ядом и другие подобные вещи случались тут на протяжении веков, но похоже директриса не считала это чем-то обычным.

Успев отпрыгнуть на несколько шагов, я вжалась в холодную каменную стену, когда послышалось заклинание люмос, и свет на мгновение ослепил меня. Но за этим ничего не последовало, и лишь быстрые удаляющиеся шаги заполняли гулом коридор. Выдохнув, я вошла в лазарет и не без труда отыскала койку с девушкой. К моему изумлению, глаза её были открыты, грустно смотря на потолок.

— Джинни? — прошептала я, тем самым напугав её до дрожи. — Это я, Джейн.

— Джейн? Что ты тут делаешь? — спросила она и сразу отмахнулась от своего вопроса, прикусив губу. — Слава богу, что хоть кто-то пришёл. Мне так страшно! Ты слушала разговор профессора МакГонагл и мадам Помфри?

— Да, — кивнула я, опускаясь рядом с ней. — Я понимаю, мы друг друга не очень хорошо знаем, но это важно!

— Что? — чуть хрипло поинтересовалась рыжеволосая девушка, пытаясь успокоить быстро бьющееся сердце и вытерпеть боль от костероста. По лбу её побежала маленькая капелька пота.

— Что произошло на поле и почему? Ты что-нибудь знаешь? — я пропускала слова, пытаясь догнать время, ускользающее от меня.

— Я ничего не знаю. Но я чувствую, что я следующая, — вздрогнула Джинни, и слёзы потекли из её глаз.

— О чём ты говоришь? Опомнись, ничего ещё не случилось. Ты просто упала с метлы и всё, — я пыталась успокоить её теми байками, в которые сама не верила, но сейчас это казалось мне самым правильным. — Ты думаешь, Гермиону убили?

Я сглотнула, сложно было говорить об этом, как о реальности. Не нужно было играть чувства, как в спектакле. Сейчас они были натуральными, хоть и не такими яркими, как на сцене. Жать из себя слёзы, смелость и уверенность в завтрашнем дне я не умела. Так что в этом спектакле под названием жизнь, у меня было лишь место зрителя. И эту особенность я сама ещё толком не понимала.

— Да, — ответила Джинни, отвлекая меня от мыслей. — Я уверена в этом, как и в том, что со мною сегодня, должно было случиться то же самое.

— Но кому это нужно? У тебя есть предположения? — выпытывала я у девушки.

— Я не знаю, я ничего не знаю! — ответила та, и я поняла, что у неё снова начинается истерика.

— Ладно, я пойду. Завтра загляну к тебе днем ещё раз, после обеда! — встала я, и, взяв её за руку, проговорила. — Всё будет хорошо.

— Нет, стой! Не уходи, пожалуйста! Мне страшно, — пролепетала она, сжав мою руку.

— Всё будет хорошо, — снова сказала я и быстро вынырнула из больничного крыла, мечтая как можно быстрее оказаться у себя в комнате.

* * *

Наблюдая за тем, как из лазарета выходит девушка, человек, чьё лицо снова было скрыто от глаз посторонних, притаился за одной из тёмных ниш коридора. Он выжидал, как зверь ждёт нужного момента перед тем, как напасть на добычу. А добыча его сейчас находилась совсем близко, через стену он уже мог почувствовать, как бьётся девичье сердце: медленно и ровно, как у любого спящего человека.

«Как же легко расправиться с человеком, когда он спит. Такая трогательная беззащитность, которой грех не воспользоваться», — подумал человек, усмехаясь.

Войдя в помещение, где лежала спящая девушка, он замер и, ничего не почувствовав, продолжил свой путь. Его сердце сжималось в предвкушении сладостного момента убийства, а руки тряслись от возбуждения, беря с близлежащей кровати подушку. Подушка. Ещё год назад он и подумать не мог, что такой предмет может стать орудием убийства. Да и вообще, прошлая жизнь казалась ему никчемной растратой времени, ведь он мог бы уже многого добиться. Но и сейчас он стремился к своей цели, шаг за шагом приближаясь к ней. Наложив на девушку заклинание частичного обездвиживания, он рывком накрыл её лицо подушкой и придавил, закрывая доступ кислороду. Руки и ноги, скованные невидимыми цепями не могли ему помешать, зато тело девушки забилось, как в агонии. Сначала в помещение раздавалось громкое мычание, но с каждой секундой оно утихало, угасая вместе с жизнью Джинни Уизли, молодой девушки, так и не узнавшей имя своего убийцы.

Чувствуя под собой судороги бьющегося под ним тела, убийца был на грани блаженства. Его завораживала тонкость сего процесса, когда жизнь вместе с магической силой вытекали из человека и терялись в просторах вселенной. Но он-то знал, что эта энергия ещё вернется к нему и ликовал, ощущая детский восторг в холодном сердце.

Покидая больничное крыло, он испытывал приятное чувство омерзения к самому себе и упивался им. Рука вновь сжимала трофей — рыжий локон девушки, чью жизнь он выпил этой ночью. А путь его снова лежал к Выручай комнате, где изольёт душу своему дневнику и поделится дальнейшими планами. Но полностью насладиться содеянным ему мешал образ темноволосой девушки, выходящей из лазарета. Это воспоминание прочно засело у него в голове, и одурманивало разум. Чуть позже, в его дневнике появится такая запись: «Я не буду её убивать, но заполучу ей любой ценой!».

Уже есть первый коллаж: http://vkontakte.ru/photo-17689005_167787955