Единица измерения личности (гет)

Примечания:

Полухутенко — "Весна"

Обложку можно посмотреть на фб или на яндекс.диске

https://disk.yandex.ru/i/TaVXbodrOBolrQ

https://ficbook.net/readfic/0192a5db-7456-766c-8423-de69cf80997f

Слышишь, птицы поют,

С каждой весной всё больше поющих.

Мне нравится тут, нравится быть

Среди отстающих

Серёжа, как выяснилось, любил аниме, а Таня — Серёжу. Пришлось найти в библиотеке ботанический атлас, чтобы понять, что красные продолговатые лепестки оказались «Lycoris radiata», ликорисом лучистым, паучьей лилией или хиганбаной по-японски. Ядовитый цветок, дурное предзнаменование и часто используемый в японской мультипликации символ. Таня бы даже посмеялась над этой иронией, если бы каждая частичка алой дряни не была токсична. К оцарапанной трахее и пробитым лёгким добавился токсин и аллергическая реакция.

Вы когда-нибудь задыхались от того, что ваше горло отекало до такой степени, что вы не могли сделать и вдоха?

В первый раз Таня решила, что это точно конец, потому что даже если бы регенерация и вывезла бы это, то психика уже махала белым флагом и паковала чемоданы. Однако она выжила. Потребовалось пережить несколько минут гипоксии, чтобы отёк начал спадать. Несколько бесчисленных минут, в которые она хваталась за горло или скребла по полу, цепляясь за что угодно и чувствуя лишь хватку смерти.

Это был практически экзистенциальный опыт. Фундаментальный. Люди говорили, что, побывав на грани, уже не могли жить, как раньше. Тане казалось, что её жизнь — неваляшка, всё перевернуться не могла.

Во второй раз Таня сразу опустилась на пол и даже не пыталась сопротивляться. Она просто лежала, чувствуя, как дышать становилось всё труднее с каждой минутой, а сознание начинало расплываться из-за нехватки кислорода. Это было непохоже на вспарывающие горло корни или забивающие лёгкие лепестки — что-то более… близкое к Богу. После этого обычно ударялись в религию, но Танечка была дурой и знала, что скорее лоб расшибёт, чем одухотворится.

У Тани ушли годы, чтобы признать, что в тот момент она просто приняла свою смерть.

Шприц с эпинефрином стоил столько, что Таня не могла себе его позволить, а цветочная болезнь не являлась страховым случаем⁽¹⁾. Выбора не было, как и перспектив, собственно. Если бы медкомиссия узнала бы, что Таня могла умереть от цветов в лёгких в любой момент, её бы тут же выперли из органов. Она была слишком ненадёжным элементом и игнорировала это.

Приступы приходили чаще всего по расписанию, за что, возможно, стоило благодарить строгую дисциплину, к которой Таня себя приучила. У неё было не так много времени на эмоции в день. За пределами тщательно выделенных минут цветы обычно спали и не тревожили её. Возможно, не стоило потворствовать подобному. Вместо того чтобы изводить Таню понемногу в течение всего дня, уменьшая силу приступов, они атаковали её в строго выделенные минуты.

Таня никогда бы не призналась в этом, но чувствовала… Она чувствовала, как они прорастали и копошились в ней, точно черви в рыхлой земле! Её тело даже не было телом, скорее клумбой в невзрачной кадушке. Кто-то сверху тщательно следил за тем, чтобы почва всегда оставалась благодатной основой для прекрасных цветов.

Иногда Таня смотрела в зеркало и не видела ничего. Пустота. Не было ничего, кроме удушающего переплетения ароматов.

Однако это не было вопросом выбора, поэтому к последнему курсу Серёжи Таня всё-таки смогла накопить достаточно, чтобы подарить ему мощный компьютер для всех его идей, в которых она сама ничего не смыслила. Умирать уже было не так жалко.

Мне нравится жизнь, нравится смерть

Щедрой рукой

Мне нравится ждать, нравится знать,

Кто я такой

(Да-да-да)

Мне нравится ждать, нравится знать,

Кто я такой

(Да-да-да)

Таня долго искала в себе смелость, напоминая каждый раз, что она обещала себе не закончить, как мать, а прожить жизнь, не прячась. Повод долго не находился, хотя писатели сходились во мнении, что ждать особого момента — упускать жизнь, Таня была не в книжке. Её трагедия, конечно, могла дать прикурить и Ремарку с его потерянным поколением и страстью к туберкулёзу, но бросаться в омут с головой… У неё больше не было на это сил. Ей нужно было иметь запасной план, плацдарм для отступления.

Серёжа выпускался. Лучший на курсе, победитель олимпиад, юный гений, уже привлекший внимание инвесторов. Его ждало великое будущее — у Тани болели губы от улыбки в тот день. Она так отчетливо видела это будущее, дорога к которому наконец показалась вдали. Жёлтый кирпич уже сиял вдалеке. «Цыганское золото», — фыркал голос в голове. Он был очень похож на Олегов. Таня одёргивала себя: это было то, о чём всегда мечтал Серёжа, а её забавная история жизни не должна была встать у него на пути.

Таня умела хранить секреты, прятать второй браслет под длинными рукавами и переживать свои приступы в одиночестве. Никто ни о чём не узнал бы до самого конца, а там уже… Ну, на этот случай у неё хранилось письмо, так и не отправленное «её первой любви». Однокурснику, которого она знала достаточно хорошо, чтобы располагать адресом и личными подробностями. Таня уж постаралась! Получился шедевр эпистолярного жанра. Комар носа не подточил бы. Да даже Ирка зашлась бы крокодильими слезами, читая эту историю безответной любви.

Маленькая ложь напоследок. Не ради себя. Мёртвым же уже не было никакого дела до живых и их проблем, а Серёжа мог себе что-то навыдумывать и страдать потом всю жизнь. Таня его знала. Впечатлительный идиот. Творческий гений. Беспомощный щенок.

Таня всё равно его любила.

В честь выпуска даже он позволил себе выпить пузырящегося шампанского, тем более Таня расщедрилась на что-то нормальное, а не студенческую кислятину. Зарплата для Москвы у неё, конечно, была меленькая, но оно того стоило.

Серёжа был весел, на его скулах появился заметный румянец, он, казалось, разучился управлять своими конечностями и казался Тане воплощением всего самого светлого и прекрасного в мире. Чистое искусство в каждом действии, в изломанном, манерном жесте. От него было глаз не оторвать. Таня и не пыталась. Смотрела, смотрела, словно пыталась насладиться на всю свою короткую жизнь, словно понимала, что рубикон не миновать.

Перед смертью не надышишься? У Тани вроде как получалось. Таня не слишком нуждалась в кислороде, но в этой картине пьяного и веселого Серёжи? Дайте две, заверните с собой и выдайте карточку постоянного посетителя.

Таня чувствовала себя чудовищем, прикасающимся к искусству, но разве Боги не были бы оскорблены, останься на земле что-то столь совершенное? Она просто добавляла крошечный изъян своими губами⁽²⁾. Всего-то один поцелуй и несмелое признание прямо в покрытые поволокой глаза.

Таня чувствовала себя такой счастливой, пока Серёжины губы ей отвечали, пока его руки несмело сжимали её талию. Это было похоже на сказку. Корни ликорисов ослабевали свою хватку на сердце, и дышать становилось легче, и хотелось смеяться и радоваться жизни даже с горьким привкусом ромашкового чая. В тот момент всё казалось ей поправимым, не таким ужасным. Углы мира смазывались, исчезали на периферии жестокие перспективы, закрывала свой органный рот беспощадная реальность. Жизнь впервые не била её, а прижимала к своей груди. Таня не знала, что может быть так хорошо.

На утро Серёжа промямлил что-то про алкоголь, поспешные решения и «давай забудем, пожалуйста». Таня поняла: жизнь просто делала замах, перезаряжала ружьё и надевала армейские бутсы вместо мягких тапочек. Всё до этого момента оказалось просто прелюдией.

После смерти родителей Таня ни на что не надеялась. В ней очень быстро умерла какая-либо надежда на лучшее, и осталась только почти профессиональная, полицейская меланхолия. Таня была готова к плохому исходу с Олегом. Она, конечно, верила, но никогда не надеялась, понимая, что стоило один раз пустить эту отраву в сердце — и вырвет её оттуда только смерть. А оно так и случилось.

И почему Таня всегда знала, чем закончится история, ещё в самом начале?

Здесь, под небом моим, в моём бардаке

Так сложно ждать чуда.

Мне нравится ждать, нравится знать,

Ты тоже отсюда

У Тани просто не осталось иного выбора, как кивнуть. Она уже не могла говорить, потому что корни подбирались к глотке и грозились вырваться наружу, прорасти прямо в черепе, сделав красивую инсталляцию. Таня прошла в собственную ванну с идеально ровной спиной, надеясь, что Серёжа поймёт намёк. В голове возник образ Ипполита, когда вода забарабанила по плечам, но Таня не помнила, какие краны выкрутила.

В голове было пусто. Весь мир сузился до маленькой царапины на акриловой стенке. Она единственная напоминала Тане, что всё было реально. Тело свело в первой судороге, и грудь сдавило. Она была готова. За этим всегда следовало удушье.

Слова «гипоксия» или «анафилактический шок» почему-то не передавали всего спектра красок и ощущений. Они были безлики, нейтральны. Термины со страниц учебных пособий. Ни одно из них не могло передать весь тот ужас, который охватывал, когда удавка смыкалась вокруг горла. Это был не злобный преступник, напавший на бедную жертву, а просто аллергия. Ну, знаете, как краснеющая кожа, тополиный пух и насморк. Это почему-то никак не вязалось с удушающим приёмом и смертью каждый раз, когда аллерген попадал в кровь.

Каждый. Грёбаный. Раз!

«Убита собственным телом!» — заголовок из раздела «Погибла под тяжестью нереалистичных ожиданий». Таня посмеялась бы, но она уже билась в конвульсиях, с глазами на выкате и стекающей слюной из распахнутого рта, а по трахее ползли ядовитые корни. Они, точно глисты, просачивались откуда-то из пищевода, подстегиваемые низкой кислотностью. Получалась почти поэзия или психоделика, смотря какой жанр видео был предпочтительнее. Не хватало только «Электрофореза» на фоне⁽³⁾.

Таня действительно собиралась умереть. Возможно, дело было уже не в цветах.

Капли воды стучали по телу, где-то на фоне хлопнула входная дверь. Так было бы даже правильнее, мелькнуло на периферии. Замок обычный — не придется ломать дверь, когда начнёт пованивать или придут с работы проверить. Тело к тому моменту, правда, будет представлять ту ещё картину. Под постоянными потоками воды — почти утопленник. Сморщенный весь; волосы, скорей всего, выпадут; трупные пятна по всему телу, особенно заметные в области паха и груди. Если Таня включила с дуру горячий кран — то обварившееся тело будет хотя бы интересно рассматривать криминалистам. Не часто такое видишь. В конце концов, обычно погорельцы всякие или жертвы насилия. А тут как в «Коньке-горбунке»⁽⁴⁾. Только Таня не главный герой, а так — жадный антагонист на фоне. Если бы она только хотела меньше…

Хотя, может, регенерация какое-то время ещё будет бороться за её приемлемый внешний вид. Иногда способности запаздывали за смертью, как у безголовой курицы — лапы. Долго, правда, и она не смогла бы протянуть, поэтому стоило надеяться, что сквозняк распахнёт старую дверь и бдительные (любопытные) соседи заметят.

Однако… её письмо точно найдут? Зачем оперативникам начинать обыск, когда по результатам вскрытия здесь явный несчастный случай? Люди с цветочной болезнью умирают — это ведь аксиома, да? А если Серёжа подумает на себя? Он себе не простит. Нужно было перенести письмо. Всё равно гостей больше не будет. Оставить на столе, на видном месте!..

Нужно было…

Таня действительно умерла. А потом регенерация запустила её сердце снова. Всё и правда работало с опозданием. Даже на смерть можно было не успеть!

А вода была холодная, кожа синяя, а существо, что смотрело на Таню из зеркала, человека напоминало мало. Таня это существо даже понимала. Она тоже в себе человека уже давно не видела. Может, что-то более близкое к псине?

Жизнь с кротким лицом, в нежных цветах

В пропасть шутя

Ты лучше во всём,

Как же тебе выбрать меня?

(Да-да-да)

Ты лучше во всём,

Как же тебе выбрать меня?

Кобеля, с которым она начинала, отправили на пенсию, и комиссованный оперативник забрал его домой, а Таня получила Рекса. Что-то вроде ротации четвероногих кадров.

Несмотря на выбор профессии, она не сильно любила животных. Ненависти, конечно, тоже не испытывала, и живодёрам желала того же, что и остальные — отмены моратория на смертную казнь. Просто жила (смешно!) и как-то спокойно воспринимала этих пушистых созданий.

Рекс не был новичком, он всё прекрасно знал сам, Тане скорее приходилось подстраиваться под него, поспевать за резвым шестилетним кобелём. Он уже перевалил критическую отметку, и теперь дело шло к пенсии, но Рекс как будто не обращал на это внимания и в принципе игнорировал подобные намёки⁽⁵⁾ со стороны ветеринаров.

Таню забавляла эта стойкость и наглая готовность предъявить старости, что ты вообще-то ещё побарахтаешься! Это странным образом их роднило. В колледже им ни один раз напоминали не очеловечивать животных. Распространённая ошибка новичка. Они должны были оставаться профессионалами и смотреть на них с точки зрения инстинктов, обучаемости и врождённых характеристик, а не искать в больших глазах понимания.

Таня не была лучшей на курсе, но и сессию всегда закрывала прилично, впрочем, это предостережение почему-то всегда пропускала мимо ушей. У неё просто не получалось игнорировать, как Рекс смотрел на неё в ожидании одобрения или команды, или как скулил, требуя почесать его, когда рабочий день заканчивался. Он был таким хорошим мальчиком, он так хорошо работал, что, конечно, Танечка сдавалась.

Весь этот гордый нрав оказался просто недоверчивостью и прощупыванием почвы. У Тани не получалось на него злиться. Она, в принципе, как оказалось, не умела говорить «нет».

В какой-то момент Серёжа просто написал и скинул мем, как будто ничего не произошло. Забавно, что в этот раз он сделал первый шаг, но Таня не успевала об этом думать, потому что сердце опять болезненно кололо. Медицинская литература не рассказывала о том, как ложные надежды ухудшали приступы цветочной болезни. Они, конечно, не выбивались из общего графика, но Таня уже действительно не была уверена, что утро нового дня будет.

Письмо она всё-таки переложила.

Вот такая вот смерть по расписанию. Забавно, да? Кто-то принимал таблетки строго утром, после обеда и с ужином; кто-то выгуливал собаку в десять утра и вечера, а Таня умирала по расписанию. Каждый четверг и иногда по понедельникам. В зависимости от того, как часто писал Серёжа.

Она могла бы построить график зависимости, высчитать процент корреляции, но, будучи глупой бабочкой, просто принимала свой яд. С каждым годом дозировки всё росли, и это всё больше становилось похоже на какую-то наркозависимость. Высокофункциональную. Знаете, при которой люди ходят на работу, отвозят детей в школу, улыбаются благоверным, а потом вмазываются втихую в офисном туалете и как ни в чём не бывало орут на подчинённых, а детей развозят по кружкам. В учебке докладчик почему-то назвал это клинической депрессией на фоне серьёзного выгорания и общего неудовлетворения жизнью.

Работа дарила какое-то подобие покоя.

Там был Рекс, который, конечно, вёл себя как служебный пёс, но всякий раз жался к ноге, когда приходило очередное сообщение от Серёжи. Таня даже не могла винить его за это. У него ведь тоже, кроме неё, никого не было. Ему может и была неприятна вся эта ситуация (её признание), но Таня знала, что порой умереть казалось проще, чем отпустить. Тем более кого-то, кто не просто влез в душу, а засел где-то на подкорке. Она даже не злилась больше, только не по уставу трепала Рекса между ушей и отвечала на смс.

Улыбка всё равно появлялась на губах. Как бы больно ни было, но цветущие внутри неё ликорисы оставались сильнее. Возможно, они знали, что Таня просто не умела отказываться от любви.

Работа больше напоминала шахматную доску, расчерченную на клетки и понятную. Каждая фигура ходила по-своему. На каждое действие находился свой пункт в уставе, приказе или служебном пособии. Все реакции были выверены, и, поскольку кинологи действительно не вели никаких дел, у Тани не было необходимости разгадывать загадки. Очень легко было следовать приказам и не задумываться о большом и экзистенциальном. Было легко просто быть. Хоть где-то.

Трудно начинать,

И вот уже начало

(Да-да-да-даа)

Таня бежала за Рексом с парой оперов. Стандартная проверка, вряд ли кто-то был достаточно глуп, чтобы остаться после убийства в непосредственной близости от трупа, но в парке всегда было больше шансов не упустить след. Узнают хотя бы, где преступник вышел в город. Может, смогут найти камеры…

Таня иногда забывала, что человек в состоянии аффекта — это тупое животное, ищущее норку, в которую можно было бы забиться, а уж если его загоняли в угол… Им на биологии об этом рассказывали. Таня была обычным кинологом, искала наркотики и людей. Находила первое и не сильно задумывалась о том, что натворили вторые. Этакая политика нулевой заинтересованности и не самая рисковая работа.

Таня даже не успела подумать, что ей по должности табельное не положено было. Откуда взялся выстрел?

Возможно, сказывалось её общее отношение к своей жизни. Такое философски наплевательское. Что-то между постоянным самоубийством и отчаянным желанием жить. Психиатр из ежегодной медкомиссии ахуел бы, если Таня хотя раз поделилась бы с ним своими мыслями, но Танечка была самой умной девочкой, поэтому научилась правильно отвечать на вопросы ещё в колледже.

В этот раз она просто замешкалась, оказалась не готова (к этому вообще можно быть готовой?), а Рекс вот был. Он обогнал бы Усэйн Болта и дал фору черепахе⁽⁶⁾. Поэтому он двигался, пока Таня просто стояла, вдруг остро почувствовав себя недавней студенткой. Всё шло не по учебнику.

Прогремел ещё один выстрел, и ещё… Таня очнулась на третьем. Опера не опускали оружия, но тело на земле не двигалось, как и Рекс рядом с ним. Лето было в самом разгаре, и в солнечных лучах трава казалась особенно сочной, как из красивой рекламы. Алый цвет портил цветущий и пышущий жизнью мир. Он делал это постоянно, Тане ли было не знать.

Она опустилась рядом с Рексом, заторможено касаясь его холки рукой.

— Вы ранены!..

Таня не чувствовала.

— У меня регенерация. Если сквозное, то по приезде скорой раны уже не будет, — ответила она фразой, которую придумала ещё в колледже.

Хотелось немного выпендриться. Мол, смотрите, мне даже пулевое не угроза. Таня никогда не думала, при каких обстоятельствах его вообще можно было получить. Это была просто забавная фраза в стиле «Я слишком стар для этого дерьма». Шутка.

Смешно, Тань? У разочарования вообще был какой-нибудь лимит?

Выстрела было два, а у Тани всего одно пулевое. Рекс и правда сработал быстро, как его всегда и учили. Образцовый кобель с отличным послужным списком и отличным характером. Вернее, был, потому что ну… его больше не было. Как и Олега, как прежних доверительных отношений с Серёжей, как самой Тани не было на полу ванной каждый четверг и иногда понедельник. А шерсть под её руками всё ещё оставалась жесткой и теплой. Вычесывание каждый раз превращалось в сборку ещё одной собаки…

Всегда выживала только Таня. Только у неё была эта чудесная способность. Зачем? За что?

Кровь тоже ощущалась теплой, а ещё — скользкой. Она пачкала пальцы, от чего Тане хотелось поскорее отмыться, но где было взять столько воды? Осушить Байкал? Это стёрло бы красный? Или просто заменило бы его нечеловеческим синим?

Тане хотелось кричать. Она даже приоткрыла рот, вытягиваясь в тонко натянутую струну. Словно звон и оставшийся за ней свист могли разжать эту тугую пружину в груди. Будто Тане на самом деле очень-очень хотелось взвыть и то ли плакать, то ли просить о помощи и умолять о жизни.

Она вдруг с пугающей ясностью обнаружила, что столько лет носила эту улыбчивую и всепрощающую маску, что уже не могла оторвать её от собственного лица. А то болезненное, орущее не своим голосом… Оно осталось по ту сторону, запертое там, как сокровища в сундуке. Хотя было ли что-то драгоценное в том, что просто следовало за очередным Таниным провалом?

Крика о помощи не слышал теперь никто. Даже Таня.

Примечания:

Знаете, в историях с ханахаки смерть от цветов обычно... ну, такая красивая, трагичная, вылизанная. С эстетичными метафорами. Мне просто не хватало чего-то более реалистичного. Потому что задыхаться от цветов, значит постоянно переживать опыт "почти смерти" и каждый раз не знать, будет ли это последний. От этого можно сойти с ума. И дело не в кровавых пятнах в ванной и на одежде. Это не корни по венам, это буквально ощущение шевеление личинок или червей под кожей, ощущение того, как что-то растёт и пускает корни. В этом нет ничего красивого — это уродливо, как и всякая болезнь и, в конце концов, смерть.

1) Когда вы обращаетесь на приём в бесплатную гос. поликлинику, этот приём не бесплатный. Ваша страховая компания, которой платит государство, оплачивает этот приём поликлинике. Следовательно ваше обращение в поликлинику называется «страховым случаем». То же самое касается любого лечения в стационаре. Оно не бесплатно, а покрывается вашей страховкой. Не все виды лечения или не все болезни входят в список страховых случаев.

Вернуться к тексту

2) Я уже даже не уверена, когда услышала это, но есть такая красивая легенда, что один скульптор создал совершенную статую. Боги были оскорблены тем, что на земле могло существовать что-то совершенное помимо них и покарали скульптора и уничтожили его творение. С тех пор всякий раз, когда мастер создаёт шедевр, он вносит в него небольшой изъян, дабы не гневить богов.

Вернуться к тексту

3) Автор игнорирует временные рамки — он приходит в себя после «мы не вернемся — это конец».

Вернуться к тексту

4) Согласно сказке «Конёк-горбунок» Петра Ершова, чтобы омолодиться, царю нужно было искупаться в трёх котлах: в холодной воде, в «варёной воде» и в молоке, «нагревая их ключом». Царь сказал, что Иван будет купаться первым. Перед купанием Ивана горбунок подул во все котлы. После того как Иван окунулся в три котла, он стал прекрасным юношей. Увидев такую перемену, царь моментально погрузился в котёл и «там сварился».

Вернуться к тексту

5) Критический возраст для служебной собаки — 5 лет. После собака каждый год проходит проверку на пригодность. По статистике, служебные собаки выходят на пенсию в 8-12 лет.

Вернуться к тексту

6) Отсылка на парадокс о том, что Геркулес никогда не догонит черепаху.

Вернуться к тексту