В созвездии Тельца (гет)

Он снился ей часто, почти каждую ночь, только если она не уставала достаточно, чтобы сновидения не приходили к ней вовсе.

Шкаф.

Чёртов шкаф. Он был из лиственницы, кажется. Ничего необычного, простой шкаф с тремя стенками и двумя дверками с щелью между ними. Мать убирала туда мантии, которым недоставало места на вешалке у входа, ещё там стояла рукоять от старой метлы, метловище было совсем плохим и пошло в топку, а рукоять была ещё ничего, надёжной, а оттого её было жалко выкинуть или просто сжечь в камине. В детстве ей нравилось прятаться в том шкафу, там было достаточно места для ребёнка, а ещё можно было оттуда наблюдать за тем, как работает у котла мать. Если зелье взрывалось, что было нечасто, мама всегда ругалась на поставщика драконьей печени, наверняка не свежей была, остальные ингредиенты мама заготавливала сама. Так вот, если зелье взрывалось, то можно было быстро захлопнуть дверцы шкафа, спасаясь от горячих брызг. Юдифь это очень оценила и перестала гонять её от котла подальше. Потому вскоре в шкаф перекочевали тёплый плед, чтобы не сидеть на голых досках, и её плюшевый мишка латаный-перелатаный, но оттого не менее любимый.

Но недавние события заставили некогда любимое прибижище являться ей в кошмарах и никогда в хороших снах, последних теперь у неё и вовсе не было.

Побудка была неожиданной. Мама просто стащил её с кровати, не давая толком оклиматься, ни то что одеться. Как была в ночной сорочке, так мать её и протащила по лестнице на первый этаж их небольшого дома. Ещё большей неожиданностью стало наложенное на неё заклинание немоты, после которого мать с бешено-перепуганным взглядом затащила её в шкаф, куда она давно не могла свободно поместиться так как раньше.

— Сиди тихо!

Дверки захлопнулись так же резко, отрезая её от Юдифь и от свободы, которой она будет так жаждать уже через несколько часов. Заклинание матери едва уловимым шёпотом легло на ручки дверей, теперь бы она не смогла выбраться, даже если бы очень захотела. Оставалось только наблюдать за происходящим через щель между дверками шкафа.

Их было несколько, все мужчины в чёрных мантиях, не то чтобы чёрные мантии среди волшебников были редкостью, скорее даже наоборот, просто это запомнилось. Они о чём-то просили её мать, угрожали даже. Юдифь всегда была гордой ведьмой, даже жёсткой, даже с ней. Но её мама никогда бы не согласилась изготовить яд, это было главным постулатом каждого добропорядочного зельевара. Эль не могла сказать точно, просили ли Юдифь приготовить именно яд, но это точно не должно было быть чем-то хорошим, иначе бы мама не отказывалась бы так рьяно. Просто в какой-то момент её перестали уговаривать, и даже уже не угрожали, настало время пыток.

Она пыталась зажать руками уши, чтобы не слышать, как хрипит и стонет от боли её мать, корчась на полу, совсем недалеко от того злополучного шкафа. Совсем недалеко, можно было разглядеть в щель между дверцами шкафа, как золотые волосы Юдифь солнечным ореолом рассыпались по полу вокруг её головы, как своеобразная подушка. Иногда казалось, что мама смотрит не в потолок, и не в стену, а именно туда, где была она и смотрела на неё в ответ, ровно между дверцами шкафа. Они пытали её долго, несколько часов, делали перерывы, чтобы она смогла отдохнуть, или скорее чтобы просто не сошла с ума. Должно быть они ещё надеялись получить от неё желаемое, хотя даже слова не сорвалось с потрескавшихся губ.

Они не оставили бы её в живых, это было понятно с самого начала, но смириться с этим было куда труднее. Зелёная вспышка отпечаталась под веками, когда Эль попыталась зажмурить глаза, чтобы не видеть этого, только не видеть этого. Голубые глаза Юдифь потухли в одно мгновенье. Да, она и впрямь смотрела точно на неё.

Кошмар почти всегда проходил по одному и тому же сценарию. Мама с дико испуганным взглядом запирала её в шкафу, и Эль лишь оставалось слушать её крики. Потом она пыталась выбраться из шкафа, сдирая нежную кожу ладоней и ломая ногти до крови. Слёзы душили, а потом её начинала душить висящая в шкафу мантия. А мама всё кричала где-то там за пределами шкафа, но не от боли, теперь она звала её, а Эль не могла ответить, потому что она заколдована, а мантия её душит.

Обычно сон заканчивался, когда огония уже не могла продолжаться, когда мама во сне срывалась на очень громкий крик, ломая голосовые связки, а у самой Эль не оставалось сил, чтобы просто дышать. Тогда она подскакивала на кровати с задушенным полукриком и громко колотящимся сердцем где-то в горле. Подушка была мокрой от слёз. Она старалась плакать тише, чтобы не разбудить Джеймса спящего за стенкой, но кажется ей это плохо удавалось. По утрам он смотрел на неё задушенно, как если бы ему было тошно от того, как ей было плохо.

В конце августа бесновавшаяся весь последний месяц природа решила их пощадить, дожди прекратились. Ласковое солнышко пригревало, пытаясь успеть пропитать всё вокруг своим светом и теплом прежде, чем придут холода.

Везде пахло сыростью, а почва под ногами хлюпала. Страшно было представить, сколько воды впитала земля за те несколько недель, пока не прекращались дожди.

Джеймс был упрямым, считал, что вытащить её на прогулку его долг. Хотя, в чём-то он всё же был прав. Не вытаскивай он её на улицу, она бы зачахла в четырёх стенах. Просто было скучновато, ведь ей не нужно было заниматься никакими домашними делами, Юфимия со всем справлялась сама. Ей оставалось только читать и проводить время в компании Джеймса.

Эль бежала, петляя между деревьев и стараясь не производить лишнего шума, ведь он услышит, но всё равно часто запиналась о корни деревьев и кочки. Ноги уже были до колен мокрыми от росы, на ступни налипли листочки и грязь, летние босоножки слетели с ног ещё на третьем или четвёртом повороте, после того как они затеяли эти игры. Непонятно как взявшаяся прямо перед ней ветка куста хлестнула по лицу и руке, когда она попыталась прикрыться. Плечо обожгло огнём, наверняка царапина. Останавливаться не стала, даже боль показалась какой-то мимолётной. Он нагонял, почти дышал в спину. Нужно было срочно где-то спрятаться. Как вовремя на глаза попался большой куст покрытый мелкими белыми цветочками, похожими чем-то на жасмин. Пока добиралась до куста, чуть пару раз не упала, трава под ногами была скользкой от дождя. Теперь уже не только ноги, но и подол чёрного платья был мокрым, хоть отжимай. Забраться в куст было сложнее, чем казалось изначально. Листья и ветки лезли в глаза, ноги разъезжались на мокрой траве, а белые цветы недожасмина пахли так дурманяще остро, что хотелось расчихаться, как от перца. Но ведь на это и был расчёт, он со своим чувствительным носом не почует её здесь. Оставалось только устроиться поудобнее, ухватившись ладонями за ветки покрепче, и устроить ноги так, чтобы не скользили.

Тихо.

Он идёт.

Да, это точно был он. Шёл медленно, аккуратно переставляя длинные ноги, и постоянно принюхивался. Он был очень молод. На коричневой шкурке отсвечивали белыми пятнами бока, шевелились уши-листики, улавливая малейшие шорохи. Электра старалась даже не дышать. Чёрные, как полночь, глаза без белка осматривали всё вокруг настороженно. Да, он искал её. Иногда он смешно фыркал носом, резкий запах цветов ему не нравился так же, как и ей. А ещё он призабавно кивал головой, будто боясь, что ещё не слишком большие рожки упадут с его макушки. Да, точно, так и не привык.

Осмотрелся и пошёл дальше, оглядываясь, и также аккуратно переставляя ноги. Кажется, он всё таки её заметил. Конечно, чёрное платье не самое практичное, чтобы прятаться среди листвы и белых цветов, но уж какое было. Притворился будто собирается идти дальше, а сам боком пошёл вокруг куста. Ну, вот и всё, он её нашёл. Оставалось или сдаваться, или переломить ход игры себе на пользу. К примеру, ошарашив это чудо природы, но нужно было думать быстро и действовать раньше, чем он предпримет свой последний ход в этой игре. Мысль была обсурдной и до ужаса смешной, оставалось лишь решиться. Всё, пути назад нет.

Она выскочила из куста, как дикий вепрь с визгом, от того что ноги опять чуть не разъехались по земле, ломая ветки куста и царапая руки. Олень замер, как статуя, недоумённо смотря на неё своими чёрными глазами без белков и широко расставив передние ноги, видимо тоже чтобы не упасть. Пока он не успел очухаться, Эль крепко обхватила его за длинную шею, успевая на секунду заглянуть в растерянные оленьи глаза. И чмокнула прямо в чёрненький олений нос!

Как удирала от него, это отдельная история. От неожиданности он всё таки раскатился на траве на своих длинных ногах, но она этого уже не видела, убегала, сверкая пятками. Считая повороты, Эль бежала до поляны, где они побрасали вещи, затеяв эту игру. Раз, поворот, успеть развернуться так, чтобы не пришлось бежать по камням, раня ступни. Два, поворот, проехаться по мокрой траве и успеть не улететь дальше в дерево. А теперь бежать по прямой, по узенькой полоске мокрого песка, перескакивая через шишки. Вот он! Догоняет, дышит уже прямо в спину! Несётся за ней с рёвом больше человеческим, чем оленим.

Вот в просвете между деревьями уже показалась поляна. Последние несколько шагов до пледа она не бежала, а летела, попросту отпрыгивая от попытавшегося куснуть её за подол платья Джеймса. На плед сначала рухнула она, раскинув руки и пытаясь отдышаться, а сверху на неё упал Джеймс, уже будучи человеком. Весь мокрый, с листочками в волосах и погнутой дужкой очков, он тоже пытался отдышаться, кое-как скатился с неё, чтобы лечь рядом.

— Ненормальная, ха-ха. Я вообще этого не ожидал...

— Чего не ожидал?

Солнышко приятно припекало сквозь листву, но изрядно промокший на земле плед, да и платье можно было выжимать, холодили кожу. А ещё располосованная ветками до крови рука теперь, когда задор от погони перестал бурлит в крови, начала гореть не на шутку.

— Да того что ты целоваться полезешь, я аж прям ошалел! Ха-ха.

— Да на то и был расчёт.

Да, примерно так и проходили дни. Ночью мучили кошмары, с каждым разом добавляя в картину той ночи неправдоподобных подробностей. А днём она пыталась забыться, зачитывалась книгами, все какие книги были у Джеймса перекочевали в её спальню, упражнялась с палочкой матери, единственным что от неё осталось. Когда позволяла погода, качалась на кочелях в саду, или они с Джеймсом уходили в рощу, чтобы там играть в "оленьи нежности", как он прозвал их своеобразную игру.

А в один из дней, ничем не отличавшегося от предыдущих, сова принесла письмо с её именем на обороте.

"Дорогая, мисс Мур.

Мы рады сообщить вам, что вы зачислены в школу чародейства и волшебства Хогвартс на 4 курс. Уведомляем вас о том, что экспресс до Хогвартса отправляется с вокзала Кинг Кросс, платформы 9 3/4 в 11.00 часов 1 сентября 1975 года.

Список всех необходимых вещей для обучения прилагается дополнительно.

Вы также можете привезти с собой сову, кошку или жабу.

С уважением, заместитель директора М. Макгонагалл. "

— Из тебя точно получится замечательная гриффиндорка!

Эх, Джеймс. Только если она действительно попадёт на гриффиндор, потому что с его же слов, она была слишком робкой для львинного факультета, но кто ж знает.

Дождливое лето подходило к концу. Кошмары по ночам пепеплетались со светлыми моментами днём. Вот она кричит и бьётся в шкафу, сдирая руки в кровь, а вот Юфимия тянет к ней свои руки, чтобы обнять, приветствуя её утром перед завтраком, как если бы она была её родной дочерью. Вот дядя Флимонт, привычная картина, сидит за столом с газетой, а светлая улыбка Джеймса освещает новый день.

Может и правда, время медленно, но лечит.