#ЖивуКакУтин: утро страны (джен)

Прошло две недели с выхода документального фильма. Страна продолжала жить под впечатлением. Мемы, гифки, каверы на сцену с кошкой — всё это было фоном для происходящего в кабинетах власти, где привычный порядок начал... колебаться.

Вечером, в старом здании Совета, собрались ключевые фигуры — те, кто годами управлял государством из-за штор и между строк. Утин, несмотря на мягкий образ, был там же. В том же сером пальто, в обветшалой переговорной, где даже чайник свистел, как в советском кино.

— Владимир Сергеич, — начал один из них, костюм которого стоил больше, чем вся пенсия среднего гражданина за год, — вы разбудили что-то. Народ… он начал думать.

— Думающий народ — это хорошо, — спокойно ответил Утин, отпивая чай. — Пусть вспоминают, как пахнет хлеб из пекарни, а не бензин с заправки.

Молчание. За окном метель, за столом — недоверие. Кто-то шептал, что Утин стал «слишком человечным». Что это может подорвать привычную вертикаль. Как можно управлять сверху, если стоишь внизу, рядом с народом?

На следующий день журналист Андрей — тот самый студент — получил странное сообщение:

"Если хочешь знать, где заканчивается фильм и начинается реальность, приходи в Архив. Подвал 3. Не один."

Андрей, конечно, пошёл. Взял с собой подругу — социолога, поклонницу теорий заговора и кофе без кофеина. В подвале их встретил человек в костюме без пуговиц.

— Вы хотите узнать, кто настоящий Утин? — спросил он. — Тогда готовьтесь. Всё, что вы видели в фильме, — правда. Но не вся правда. Он простой… потому что ему пришлось быть таким. Он обычный… чтобы незаметно бороться с теми, кто давно продал страну по частям. Он живёт без излишеств, потому что его война — внутренняя. Он сражается не за трон. А за душу нации.

И вот тут началось.

Шаткие альянсы, двойные агенты из министерств, народные комитеты самоорганизации, и, самое главное — сам Утин, появляющийся то на рынке в Ярославле, то в троллейбусе в Омске. Невидимый и вездесущий, как сама идея: простой человек у руля, без маски, но со смыслом.

И тогда стало ясно: фильм был не просто документалкой. Это был манифест. Начало новой эпохи. Или… начала конца старой.