Ты - лучшее из сожалений (гет)

Картинки сменяли друг друга с огромной скоростью. Ноги бежали всё быстрей. Куда? От кого? Авелин пока не поняла. Ею двигало только одно — инстинкт самовыживания. Адреналин в крови не только прибавлял скорости, но и подкидывал несуществующие картинки. Ей казалось, из-за деревьев за ней наблюдают жёлтые глаза хищника.

«Я не хочу умирать! Не хочу! Никто не должен был узнать! Никто!»

Вдали показался долгожданный выход из тёмного леса. Только вот почувствовать вкус радости и облегчения Авелин не смогла. За мгновение до спасения земля ушла из-под ног, последнее, что она запомнила, — болезненное падение и пугающее рычание где-то совсем рядом.

Пробуждение Авелин оказалось болезненным, словно только что вынырнула из ледяной воды, впуская в лёгкие как можно больше воздуха. Она привстала, огляделась, пыталась ухватиться за реальность, за очертания мебели, за тишину, которая, казалось, звенела в ушах после оглушительного хаоса, бушевавшего в её сне.

Снова кошмар.

Он был таким ярким, таким реальным. Авелин зажмурилась, пытаясь отогнать от себя обрывки воспоминаний: отравленные чёрные деревья, ноги, израненные от бега, её страх, граничащий с отчаянием… И его рык. Хищник казался знакомым.

— Неприятный сон?

От неожиданности ведьма вскрикнула. Она обернулась и увидела перед собой именно того, с кем так искала встречи. Амос обошёл и сел напротив, в своё уютное кожаное кресло. Только сейчас Авелин огляделась внимательнее. Это была не её спальня и даже не дом Ковена Змея. На ум пришла только одна мысль.

— Зачем принесли к себе? — она села, поджав под себя ноги.

— Нужно было оставить под дождём без сознания? — голос Амоса не выдавал никаких оттенков: ни удивления, ни ехидства, ни презрения, и даже сарказма не было. Ничего.

— Вызвать кэб к дому Ковена Змея? Или в Ваши обязанности телохранителя забота обо мне выделена особым пунктом?

— Раз Вам уже лучше, входную дверь найдёте сразу, как выйдете из спальни.

— Да Вы само воплощение джентельменства с большой буквы! — ответ Амоса оскорбил её.

— То же самое могу сказать и о Вас, Авелин. Как настоящая женщина, идёте на поводу у собственных чувств, по пути удачно собирая все возможные последствия.

Ей бы давно перестать удивляться речам и манерам гончего. В их отношениях либо всё, либо ничего. Середины не было и никогда не будет.

— Знаете, в таком случае не стану больше обременять Ваше драгоценное время и одиночество своим присутствием. Вызову кэб сама. Прощайте. Надеюсь, не скоро увидимся!

Она встала с дивана и направилась в сторону двери, не желая задерживаться у раздражающего хозяина дольше положенного.

— Не рекомендую использовать магию в Вашем положении.

— Каком же? — Дверная ручка не успела опуститься. Авелин замерла, задержав дыхание.

— Не просто же так Вы живете в доме с «особой» репутацией.

Для Авелин слова Амоса прозвучали как приговор. Какие бы противоречивые чувства он ни вызывал в ней, но свою работу он выполнял идеально. Исключительный нюх у хищника было не отнять.

— Как давно? — она крепче сжала ручку.

— Недавно, — теперь настала очередь Амоса выходить из тени, — первая мысль закралась в день, когда кэб не остановился перед Вами. Следом — найденное кольцо. Оно показалось знакомым. Приложив немного усилий, я смог найти в памяти образ обладательницы необычной находки. На Вашу удачу его нашел я, а не другой гончий.

— К чему Вы ведете? — казалось, что ее кошмар повторяется во второй раз.

Амос встал с кресла, медленно приближаясь к девушке.

— Загадки — моя слабость, Авелин. Вашу я разгадал, но не могу сказать, что получил искреннее удовольствие.

Холодная рука Авелин упала вниз, ударяясь о собственное бедро, горько усмехаясь самой себе. Когда она билась в агонии, не жалела голосовые связки, звала Смерть — та лишь притворялась глухой и невидящей, упиваясь мучениями девушки. Но стоило Авелин получить в дар крошечную надежду на спасение, призрачный намек на жизнь без боли, Смерть не стала мириться с подобной несправедливостью. Ни одна человеческая душа не посмеет вырваться из Её сетей.

Авелин смотрела на Амоса как на палача и не находила объяснения тому, что она до сих пор тут делает? Почему не убежала, как в собственном сне? Почему не испытывала страха? Почему рядом с этим мужчиной инстинкт самосохранения блокируется?

«Теперь точно пришел конец».

Вот так просто и быстро Авелин вынесла себе заслуженный вердикт.

— Сколько у меня осталось времени?

— Смотря что вы имеете в виду.

— Я хотела бы попрощаться со своим другом, прежде чем меня заберут.

— С чего Вы решили, что кто-то это сделает? — только сейчас слова Амоса стали приобретать нотки, отдаленно напоминающие удивление. Авелин насторожилась ещё больше. Больнее правды бьёт только неизвестность.

— Я ведь не сказал, что о Вашей тайне известно Верховной.

— Что? — из Авелин словно отняли возможность дышать, — как это понимать?

— Как хотите, — Амос достает из кармана брюк то самое кольцо, спокойно протягивает его девушке, — только не обманывайтесь моим поступком.

Белый флаг поднят.

— Как я могу не обманываться, когда вместо осторожности и бегства сейчас думаю о тепле Вашего тела, которое передали вместе с кольцом? Могли ведь хранить где-нибудь в коробке, на полке, в закрытом ящике письменного стола? Вместо этого носили его с собой… — обида развязала ей язык.

Загнанный в угол таким откровением, Амос не знал, что ответить взамен.

Она часто ловила себя на мысли, что ей хочется находиться в его компании подольше, выводить на эмоции, чтобы он никого больше так не защищал, как её, чтобы присматривал только за ней. Авелин позволила себе думать о нем как о мужчине. Только вот их союзу вряд ли разрешено будет соединиться. Но сейчас, когда все карты раскрыты, она захотела рискнуть ещё раз. Ведьма сократила дистанцию между ней и трусливым псом вопреки всем нормам этикета.

— Ничего не бойтесь…

Ласково сказала та, которая больше всех боялась. Только вот — кому были адресованы слова?

— Ваша игра против всех мыслимых и немыслимых правил, Авелин, — тёплое касание женской ладони к собственной щеке заставило в непоколебимом мужчине зародиться чему-то новому.

— Уходите, пока можете… — это были его последние слова.

Теперь, стоя в собственной комнате, в когда-то надежном убежище страх перед неизвестностью настиг и его.

Амос зашёл на кухню, поставил на стол приготовленный со вчерашнего вечера ужин. Сел и замер. Всё как обычно. Было бы, но этим вечером возникшая из ниоткуда ведьма в руины превратила его «обычно».

«Паршивые дела», — заключил Амос после устроенного Авелин урагана в голове, где каждая мысль, каждое воспоминание, важная информация, тайны, стратегии — всё было аккуратно сложено по полочкам.

Думая об Авелин, Амос вспомнил излюбленную фразу отца: «Все несчастья мужчин от женщин, сын. Им нельзя доверять, но ещё больше их нельзя любить».

Будучи юношей с несформировавшейся психикой, он априори верил всему, что вываливалось из обиженного отцовского сердца, ведь он не бросил своего ребёнка, как «жалкая мать».

Так Амос и думал, пока не повернулся к одной истине лицом: осторожность к женщинам родилась не от слов отца, а от страха оказаться растоптанным и раненым от рук той, кому доверишь собственное сердце. Как когда-то и сделал его родитель.

«Оттолкну, но не вручу нож», — обманывался Амос, боясь попасть в ту же ловушку, прекрасно зная, что клинок передан с самой первой встречи, ещё там, на улице, стоя под её окном.